Случай в Коп-Чик-Орде (Сергей Марков) Жирный лама Жамьян-жамцо, Погрязший в смертном грехе, Всем говорил, что видел в лицо Богиню Дара-ехэ. И в Эликманаре и в Узнези, В ущельях горных — везде Я слышал хвалы тебе, Ээзи, Живущему в бурной воде.
Сергей Марков Пахла ночь, как голландский сыр, Когда, прожевав урюк, Ушел искать красавец Тыр-Пыр Красавицу Тюк-Матюк. Сто лет искал он ее везде, На небе и под водой. Нашел он ее в Коп-Чик-Орде, Что рядом с Кишмиш-ордой. Она вскричала: «Бэбэ, мэмэ! Полундра! Мизер! Буза!» Хотя он не понял ни бе ни ме, Сверкнули его глаза. Призвал к себе их абориген, Владыка Туды-Сюды. И жирный лама Глотай-Пурген Сказал им: «Аллаверды!» Еще сказал он: «Пардон, батыр, Битте-дритте Утюг!» И пала в объятья красавцу Тыр-Пыр Красавица Тюк-Матюк. Хлеб, любовь и Азия (Гарольд Регистан) По мотивам поэмы «Звезды в снегу» На полевом далеком стане (Не уточняю, что за стан) Однажды в труженицу Маню Влюбился труженик Степан. Она сама к нему тянулась, Шептал он что-то, к ней припав… И это дело затянулось На много полновесных глав. И вдруг он встал. — Послушай, Манька! Послушай, звездочка моя, Прости, любимая, но встань-ка, Гляди, о чем подумал я. Я за тебя отдам хоть царство, С тобою быть всегда готов, Но знаешь, сколько государству Мы можем недосдать пудов?! Она вскочила. — Невозможно! Пошли! Того гляди, гроза… И разом вспыхнули тревожно Их изумрудные глаза. О как они в труде горели! На них залюбовался стан. Они умаялись, вспотели, Но перевыполнили план! Не сорвались хлебопоставки… Над степью плыл густой туман. И снова на широкой лавке Марусю обнимал Степан. И вновь она к нему тянулась, Шептал он что-то, к ней припав. И это снова затянулось На много полновесных глав. Больше не хочу! (Екатерина Шевелева) Я была в Женеве, Бонне, Ницце, До чего же скучно за границей! Целый год томилась я в Париже, Мне Перхушково духовно ближе. На Монмартр ходила, не робела, Но, придя, о Зюзине скорбела. Я мартель и арманьяк пивала, Но о «Трех семерках» тосковала. Проезжая Вену в «мерседесе», Мне хотелось на трамвай в Одессе, А в отелях Дели и Мадраса Не нашлось московского матраца… В Филадельфии дрожали губы: «Надоело. Поскорее в Мгу бы!» В Токио мне ночью снилась Шуя… Крест поездок на себе ношу я. Боже мой, к кому бы обратиться, Чтоб не ездить больше за границу! Ремесло (Яков Белинский) Легко сапожнику: сработал сапоги – пощупай хром! И каждому из тыщи понятно, что хорош… О бедные стихи, у вас — ни каблуков, ни голенища. Яков Белинский Поэтам нелегко. Мастеровым пера до подлинного далеко искусства; то смысл насквозь течет, а то в строфе дыра, спадает форма, жмет безбожно чувство. А то еще, глядишь, стихов не тот размер глухое вызывает раздраженье. Сапожники — вот кто классический пример трудящихся, достойных уваженья! В поэзии — для них доступным быть хочу. На разговоры лишних слов не трачу, в руках сапожный нож, то бишь перо, верчу, подметки строф гвоздями рифм собачу. Спины не разогну, как белый раб, тружусь, искусство — ремесло, учти, художник. Вот почему всегда я так собой горжусь, когда мне говорят, что я — сапожник! Мы чаврим (Михаил Беляев) Обнажилась девушка в лесу… Хочется остановиться, Но стоять не хочется. И зачаврит она, Как в дождях колосок. Михаил Беляев Я в смятенье, Головой трясу. Снял очки, глаза протер рукою. Обнажилась девушка в лесу. В первый раз Увидел я такое! Надо бы уйти, Но не могу. Посидеть решил — так не сидится! Лег на траву — Отлежал ногу, Встал, но тоже плохо — не стоится. Крикнул: «Эй!» — И вижу — вот те на! — У нее глаза на мокром месте… Я зачаврил, Чаврит и она, Лучше, если мы зачаврим вместе. |
