Компромисс (Владимир Солоухин) …Когда б любовь мне солнце с неба стерла, Чтоб стали дни туманней и мрачней, Хватило б силы взять ее за горло И задушить. И не писать о ней. Владимир Солоухин Итак, любовь. Восторг души и тела. Источник вдохновенья, наконец! И все ж был прав неистовый Отелло: «Молилась ли ты на ночь?..» И — конец. И у меня случилось так. Подперло. Она сильна как смерть. Но я сильней. Хватило б силы взять ее за горло И задушить. И не писать о ней! Но, полиставши Уголовный кодекс, Сообразил, что и любовь права. И плюнул я тогда на этот комплекс. И я свободен. И любовь жива. Глоток
(Белла Ахмадулина) Проснуться утром, грешной и святой, вникать в значенье зябкою гортанью того, что обретает очертанья сифона с газированной водой. Витал в несоразмерности мытарств невнятный знак, что это все неправда, что ночью в зоосаде два гепарда дрались, как одеяло и матрац. Литературовед по мне скулит, шурша во тьме убогостью бумаги, не устоять перед соблазном влаги зрачком чернейшим скорбно мне велит. Серебряный стучался молоток по лбу того, кто обречен, как зебра тщетою лба, несовершенством зева не просто пить, но совершать глоток! Престранный гость скребется у дверей, блестя зрачком, светлей аквамарина. О мой Булат! О Анна! О Марина! О бедный Женя! Боря и Андрей! Из полумрака выступил босой мой странный гость, чья нищая бездомность чрезмерно отражала несъедобность вчерашних бутербродов с колбасой. Он вырос предо мной, как вырастают за ночь грибы в убогой переделкинской роще, его ослепительно белое лицо опалило меня смертным огнем, и я ожила. Он горестно спросил: «Еще глоточек?» Ошеломленная, плача от нежности к себе и от гордости за себя, я хотела упасть на колени, но вместо этого запрокинула голову и ответила надменно: «Благодарю вас, я уже…» Спросила я: — Вы любите театр? — Но сирый гость не возжелал блаженства, в изгибах своего несовершенства он мне сказал: — Накиньте смерть ондатр! Вскричала я: — Вы, сударь, не Антей! Поскольку пьете воду без сиропа, не то что я. Я от углов сиротства оберегаю острие локтей. Высокопарности был чужд мой дух, я потянулась к зябкости сифона, а рядом с ним четыре граммофона звучанием мой утруждали слух. Вздох утоленья мне грозил бедой за чернокнижья вдохновенный выпорх! О чем писать теперь, когда он выпит, сосудик с газированной водой?!.. Крик рака (Виктор Соснора) Я ли не мудр: знаю язык – карк врана, я ли не храбр: перебегу ход рака… Виктор Соснора Я начинаю. Не чих (чу?): чин чином. То торс перса (Аттила, лей!) грех Греки? Не Гамаюна потомок юн: крем в реку, как Козлоногу в узле узд? — злоб зуды. Ироник муки, кумиров кум — крик рака. Не свист стыдобы, не трут утр, карк крика. Не кукареку в реке (кровь!), корм Греке… Неси к носу, а Вы — косой, Вам — кваса. Добряк в дерби — бродягам брод: суть всуе, и брадобрею гибрид бедр — бром с бренди. У Вас зразы (и я созрел!) Псом в Сопот. А языкается заплетык — нак тадо. После сладкого сна (Анисим Кронгауз) Непрерывно, С детства, Изначально Душу непутевую мою Я с утра кладу на наковальню, Молотом ожесточенно бью. Анисим Кронгауз Многие (Писать о том противно; Знаю я немало слабых душ!) День свой начинают примитивно — Чистят зубы, Принимают душ. Я же, встав с постели, Изначально Сам с собою начинаю бой. Голову кладу на наковальню, Молот поднимаю над собой, Опускаю… Так проходят годы. Результаты, в общем, неплохи: Промахнусь — берусь за переводы, Попаду — Сажусь писать стихи… Сам себе звезда (Егор Самченко) И снова на дорогу Один я выхожу. Какая это мука, Когда рука молчит, Когда звезда ни звука Звезде не говорит. Егор Самченко Я вышел на дорогу Один без дураков. Пустыня внемлет богу, Но я-то не таков! Лежит на сердце камень, А звезды ни гугу… Но уж зато руками Я говорить могу. У классиков житуха Была… А что у нас? Заместо глаза ухо, Заместо уха глаз… Мне, правда, намекали, Мол, не пиши ногой, Не говори руками, А думай — головой! |
