Что же ест на завтрак человек, расчленявший людей на части? Мозги?

Обдумав несколько раз свое затруднительное положение, Кой Чиверс наконец остановился на колбасках и яйцах-пашот, а не омлете. Черничные оладьи – без всякого основания, просто по интуиции – и молоко вместе с апельсиновым соком. Лучше перестараться, чем недоделать.

Кой какое-то время оставался доволен своим выбором, пока возвращался в участок и спускался по лестнице к камерам предварительного заключения. Но сомнение всегда нас подстерегает. Что, если посетитель не любит яйца? Что, если он не любит оладьи? У него может быть аллергия на чернику. А Кой обо всем этом не подумал. А колбаски? Что, если они неважно поджарены? У Коя пересохло во рту, и он в нерешительности замедлил шаги. Что, если?..

– Нет, и так сойдет, – произнес он вслух, чтобы подбодрить себя. – И так сойдет. Он вполне это может есть, пусть этим и довольствуется, нравится ему или нет. Он заключенный, а я полицейский. Все проще простого.

Кой Чиверс протянул руку и нажал на металлическую ручку. Пшик! Тоненькая, неровная искра голубого электричества вылетела из ручки и пронзила его палец. Кой отдернул руку, чуть не уронив поднос.

– Бог мой!

Статическое электричество. Он, должно быть, подцепил его с нового пышного ковра, заказанного шерифом прошлым летом. Кой снова взялся за ручку, теперь с опаской. Она больше не била током. Чиверс облегченно вздохнул, открыл дверь и осторожно вошел внутрь.

– Время завтракать. Вот, я тебе принес колбаски, яйца-пашот, черничные оладьи и…

Кой выронил поднос. Его колени подкосились.

Камера предварительного заключения номер два была пуста.

– Бог мой!

– Двое сумасшедших болтунов за два дня, – бормотал себе под нос Джерри Нильс. – Рекорд.

Он припарковал полицейскую машину на свободном местечке у бара «Мэки». Резкий ветер сдувал ледяные кристаллы с земли. Джерри, дрожа, вошел в бар.

Он стоял в фойе, сбивая снег с ботинок, когда краем глаза уловил какую-то тень. Смутное отображение белых волос. Кто-то на улице. Стоит. Просто стоит на другой стороне улицы и внимательно следит за баром. В такой день? Джерри прижался лицом к стеклу с замерзшими узорами. От его дыхания оно моментально запотело. Рукавом пальто он тщательно протер образовавшееся отверстие.

Мужчина-тень исчез. Если он вообще там был. Наверное, сумасшествие заразно?

Джерри хмыкнул про себя:

– Ну-ну, помощник шерифа.

В баре было всего два человека: Леонард, бармен, живший на заднем дворе, и Даб Пелтс. Последний сидел в дальнем конце бара, присосавшись к узкому горлышку бутылки «Хайнекена». Судя по его виду, это была уже не первая бутылка.

Леонардо и вызвал Джерри. Бармен встретил его у входа.

– Так и сидит уже полчаса. Отнял у меня двадцать минут и почти столько же бутылок пива – надо было его как-то успокоить.

Джерри приподнял шляпу большим пальцем.

– Расскажи-ка мне все по порядку. Что там случилось? Леонард вытер руки о свой неизменный фартук. Его голос осип, огрубел и звучал как трещотка – следствие постоянного нахождения в прокуренной комнате.

– Когда я встал сегодня утром, он уже ждал снаружи. Глаза как плошки. Сразу принялся болтать. Говорит, его курятник разрушен.

– Его курятник?

Леонард указал на старика в конце бара.

– Да, полностью разрушен.

– Чем?

– Огнем.

Джерри вздохнул почти с облегчением. Это было не так страшно. Леонард оборвал его вздох.

– Сначала послушай, от чего начался пожар.

– Пожар? – в.дальнем конце бара Даб Пелтс поднял голову, она качалась, как буй в морской зыби. – Пожар. Унес. Полностью унес.

Он прищурился, пытаясь сохранить прямое положение. Глазами нашел Джерри.

– Это вы, шериф?

– Нет, Даб. Это Нильс, помощник Джерри Нильс, – он направился в дальний конец бара, удержав таким образом старика от необдуманного и опасного порыва встать и пройтись. – Сожалею о ваших цыплятах.

Морщинистое лицо сморщилось еще больше. Глаза закрылись – сначала правый, потом левый. С секунду Джерри думал, что старик с ним соглашается. Потом правый глаз опять открылся, а заодно и левый, но так медленно, как будто на веки налипла грязь.

– Так что насчет пожара, Даб? Из-за чего он вышел? Перемена оказалась разительной. Старик выпрямился. Одутловатое лицо затвердело. Веки вспорхнули вверх, как крылья бабочки.

– Космический корабль, вот что.

Джерри взглянул на Леонарда в поисках объяснения. Бармен пожал плечами.

– Космический корабль?

Даб кивнул. Хлопья белой слюны повисли в уголках его рта.

– НЛО. Долбаный неопознанный летающий объект. Он всему виной. Я его расстрелял. Дырку в нем сделал. Но он рухнул. Рухнул плашмя прямо в середину моего курятника, сжег моих птенчиков, маленьких, бедных птенчиков.

Спина старика заходила ходуном. Он скрючился. Лицо его сморщилось. Щеки повисли, как пустые мешки, когда Даб Пелтс зашелся в молчаливом плаче.

С минуту Джерри соображал, что предпринять. Он знал Даба всю жизнь. За ним водились кое-какие странности, особенно после смерти жены, но на сей раз он зашел слишком далеко.

– Не веришь мне, – сказал старик, покосившись на него краем правого глаза. – Пойди и посмотри на это сам, чертов сын.

Что-то новое проступило в лице старика. Румянец принял восковой оттенок. Страх, неприкрытый страх мелькнул в налитых кровью глазах.

– Пойди и посмотри сам, но вот что я тебе скажу: я туда никогда больше не пойду. Никогда.

Пайпер проснулась в одиночестве. Было без четверти двенадцать. Яркий теплый свет отражался от белой поверхности снега и проникал через окно, выходившее в сад. Она села и потерла мышцы на шее. Огонь в камине догорал. Пайпер проснулась от легкого холодка.

Одна.

Дин был с ней, когда она заснула на кушетке. Пайпер обнимала его. Успокаивала, баюкала, гладила по голове, пока он тихонько плакал.

Шериф отослал их домой, когда было уже больше двух часов ночи.

– Можешь приютить его на ночь? – спросил Джон у Пайпер. – Не думаю, что он сможет быть в одиночестве. Впрочем, так же, как и ты. Показания ваши я выслушаю и утром.

– У меня есть комната для гостей.

Но они до нее так и не добрались. Пока Дин разжигал огонь, Пайпер собрала поесть.

Они присели на кушетку, потягивая вино и глядя на пляшущее, как извивающиеся ряды кордебалета, пламя. Угли трещали, легкое облачко голубовато-серого дыма поднималось из камина. Разговор не клеился. Должно быть, эмоции перегорели, подумала Пайпер. Оба они обессилели.

В какой-то момент Дин заплакал, и она заключила его в объятия, чтобы успокоить. Гладила по волосам, целовала в виски, поддерживала. И она плакала вместе с ним. Так на кушетке, обнявшись, как влюбленные, они и уснули.

А сейчас он ушел. Да, Пайпер была разочарована.

«Женщина умерла, а ты озабочена тем, что твой дружок рано покинул тебя. Стыдись».

Пайпер встала и потянулась. Она не меняла одежду с прошлой ночи и почувствовала себя несвежей и измотанной, ей срочно нужно принять душ.

В кухне она нашла записку: «У меня идея. Ушел в лабораторию. Взял джип. Скоро вернусь. С любовью, Дин».

Шериф запустил пальцы в волосы, потом кое-как нахлобучил свою круглую шляпу и поморщился. Он ненавидел больницы. А морги тем более. Не мертвецов. Он мог их касаться. Но запах. Ужасный запах, который пропитывал всю одежду, въедался в волосы…

Он накинул простыню на лицо Мевис Коннетти, потом задвинул поддон в хромированный шкаф.

Забит до отказа.

«Если еще кто-нибудь умрет, мне придется складывать их в поленницу».

После сопровождения Мевис Коннетти («сопровождение» – какое бездушное слово) Джон около двух часов допрашивал с пристрастием бродягу. Илия. Шериф скрипнул зубами, в висках от постоянной бессонницы пульсировала кровь. Бродяга только улыбался. Когда же он начинал говорить, то выходила идиотская болтовня. Джон потерял терпение и свой профессионализм. Он как следует поколотил парня – расквасил губу, поставил «фонарь» под глазом.