Vexilla regis prodeunt inferni – начало несколько измененного Дантом католического гимна; слова эти значат в переводе: знамена Ада приближаются к нам.

Не без умысла сравнен Люцифер с мельницею, если вспомним, что он зубами дробить по грешнику в каждом из трех своих зевов. Копишь.

«Адский ветр, волновавший, как мы видели, сперва море житейское (Ада I, 22–24), потом укрощенный блеском божественной молнии, (Ада III, 133–134) и, наконец, явлением божественного посла (Ада IX, 64–72), теперь с большею яростью повеял на поэта; но он берет в защитники Виргилия, разум человеческий, и смело идет ему на встречу.» Копишь.

Поэты вступают в последнее отделение Коцита, в так наз. Джиудекку (ст. 117), где казнится грех высочайшего эгоизма – измена благодетелям и Богу. «Здесь полнейшая замкнутость души самой в себе: все горе здесь тяготеет прямо на сердце; здесь грешники вполне оцепенели во льду своих грехов; здесь никакое человеческое движение не имеет уже места: все тут окаменело как от окаменяющего взгляда Медузы (Ада IX, 56–61 и примеч.) Копишь.

Это создание, когда-то прекраснейшее и светлейшее из Ангелов, теперь безобразнейшее чудовище, есть сам Люцифер, Вельзевул, Дис (имена у Данта однозначащие); возмутившись против своего Создателя, он вмести с своим воинством был свергнут в эту пропасть Архангелом Михаилом (Ада VII, 12).

Приняв величину гигантов, по вышеприведенному расчислению (Ада XXXI, 59 и пр.), в 54 париж. фута, а длину человека обыкновенного роста в 72 дюйма или 6 футов, найдем, что рука Люцифера по малой мере должна равняться (54x64)/6 или 405 пар. футам, а как рука составляет 1/3 длины тела, то выходить, что весь рост Люцифера равняется 1458 париж. футам, или 810 браччиям. Филалетес.

В подлин.: S' ei fu si bel, com' egli è ora brutto; простой народ в Неаполе и до сих пор называет Сатану brutto falto.

Древние комментаторы видели в красном лице символ гнева, в бледно-желтом – символ зависти, в черном – символ праздности и лени. По толкованию Ломбарди, различные цвета лиц обозначают три тогда единственно известные страны старого света, на которые жадными глазами смотрит Люцифер: красное соответствует розовому цвету лица Европейцев, бледно-желтые – цвету азиатского или монгольского племени, черный – цвету Мавров и Негров. Если допустить, что поэты спустились в адскую бездну из Италии, обратившись лицом к Иерусалиму (через который, по представлению Данта, проходить продольная ось ада), и теперь, описав почти полную спираль (как можно заключать из Ада XIV, 127), опять идут в прежнем своем направлении, т. е. обратившись лицом к Иерусалиму, то лицо Люцифера, обращенное к Азии, направлено на право, а лице, обращенное к Африке, – на лево. Филалетес.

Т. е. было черно, как у народов, обитающих у водопадов Нила.

Мяло (maciulla), орудие, которым мнут лен, или пеньку.

64. «Чудовищный образ Люцифера задуман по идее весьма глубокомысленной. Вооруженный бесперыми крыльями, свойственными только птицам ночи, чем более усиливается он взлететь на них, тем более чувствует вечную свою неволю; ибо поток греховный, им же возбуждаемый (Ада XIV, 112 и прим.), обратно устремляет к нему свои волны, которые и замерзают в мертвый лед от веяния крыл его – прямая противоположность тому потоку блаженства, который, исходя свыше, животворит вселенную (Рая XXX, 61). Как прекрасен был некогда Люцифер, так теперь он гнусен. Безобразно-страшным чудовищем воздымается он в средоточии вселенной, в центре тяжести амфитеатра адских кругов – исполинский символ самой черной совести. В каждом из трех своих зевов он терзает по одному грешнику; но, сам мучитель, плачет, на себе испытуя жесточайшую муку, плачет кровавыми слезами, орошающими три соединенные вместе лица его! Мудрость божественная уже не светит ему, мысль о Божием всемогуществе есть его огненная мука, а от святой любви божественной он сам отложился: таким образом, испытует он сам на себе все казни своего тройственного царства – тьму, жар и холод (Ада III, 87 и пр). Из очей его черного лица льются слезы его чувственного ослепления, слезами кроваво-огненного лица он оплакивает свое дерзновенное насилие; бледно-желтый заливается слезами его обмана. Этим трем греховным побуждениям соответствуют и три бури, возбуждаемые его крылами; им же соответствуют и три чудовища первой песни: обезумливающий сладострастием Барс, угрожающий насилием Лев и, мать обмана, губительная своею скупостью Волчица. Три грешника испытывают злейшую муку в тройственной власти Люцифера: в передней – Иуда, предатель своего Божественного Благодетеля и царствия Божия: за то и казнь ему из всех жесточайшая; другие два виновны веред светскою властью Римской Империи, как изменники своей верховной главе и благодетелю Цезарю; они висят вниз головами: увлеченный страстями Брут из черной, действовавший по холодному расчету Кассий из бледно-желтой пасти. Так на самом дне ада Данте является в одно время и Христианином и гибеллином.» Копишь.

И так время теперь между 5 и 6 часов вечера 26 Марта, 6 или 9 Апреля; след. теперь опять ночь, как и в начале замогильного странствования, из чего заключить должно, что Данте находился в аду 24 часа, из которых 12 употреблено на прохождение шести верхних и 12 на прохождение трех нижних кругов (Ада II и XI). Филалетес.

Т. е. до бедренного сочленения, которое положением своим соответствует почти средине тела.

Если вообразим себя в центре земли, то для того, чтобы перейти на другое полушарие, мы действительно не можем представить себе другого средства, кроме того, к которому прибегает теперь Виргилий, т. е. мы должны перевернуться так, чтобы голова была там, где прежде были ноги. Поэтому очень естественно, что Виргилий опускался вниз до тех пор, пока не достиг центра земли; а потом, перепрокинувшись, и миновав эту точку, должен был подыматься вверх, хотя и в том и в другом случае двигаться все по одной линии. Столько же естественно и то, что, так как средина Люцифера совершенно соответствует центру земли, и так как верхняя половина его тела находится внутри нашего, а нижняя внутри другого полушария, то путники, перешедши этот пункт, должны видеть ноги Люцифера поднятыми вверх. Впрочем, все это имеет и нравственный смысл. Средоточие земли, по представлению поэта, есть не только центр тяжести физической, но и духовной, – центр, к которому тяготеет все материальное, греховное, тогда как все очищенное от греха, все чистое и духовное, представителем коему сам Данте, стремится к небу и притом дорогой диаметрально противоположной той, которая ведет к началу греха – Люциферу. Это две духовные силы центробежная и центростремительная господствуют во всей поэме. Штрекфусс.

Т. е. центр тяготения всего мира (по представлению поэта).

Третий час (в подлин.: a mezza terza), т. е. 2 1/2 часа по восхождении солнца (т. е. уже утро), смотря по тому, в каком месяце примем начало странствия Данта – в Марте или Апреле: если в Марте, то теперь на южном полушарии 1/2 9 часа утра, а на нашем 1/2 11 часа вечера; а если в Апреле, то теперь 8 часов утра на южном и 10 часов вечера на нашем полушарии. Филалетес.

Поэты употребили только 2 1/2 часа на путешествие по клочьям шерсти Люцифера, а между тем солнце перешло уже от вечера к утру: это удивляет Данта; но Виргилий (ст. 118) объясняет ему, что если за одном полушарии ночь, то на другом день, особенно у антиподов. Так как поэты вышли на южное полушарие в точке совершенно противоположной той, в которой они вошли в ад на нашем полушарии, то очевидно, что, на сколько вперед подвинулся день на одной стороне земли, на столько подвинулась ночь за другой.

Грешную землю Данте представляет яблоком, которого сердцевину точит червь, – отец греха. Копишь.

По представлению поэта, Иерусалим с горою Голгофою составляет средоточие и высшую точку нашего (европейского) полушария, тогда как противоположное полушарие, согласно с мнением тогдашних географов, покрыто морем. «Ista est Jerusalem, in medio gentium posui eam et in circuitu ejus terram.» Vulg. Ezech. V, 5. Антиподом Иерусалиму служит гора Чистилища.

Имя Христа ни разу не упоминается во всем Дантовом Аде. Ломбарди.

Центр земли помещен, с одной стороны, между Коцитом или Джиудеккою, а с другой – между тем местом, куда вышли поэты, миновав центр (ст. 85): это-то место и называет Данте другим лицом Джиудекки, ибо оно имеет тоже положение, туже величину и настолько же отстоит от центра земли, как и самая Джиудекка.

Различное отношение двух полушарий произошло, по представлению Данта, следующим образом: Люцифер свергнут с неба за полушарие, противоположное европейскому, при чем он погрузился в землю, как стрела, головою вниз, так, что голова его обращена к европейскому, а ноги к южному полушарию. Часть суши, покрывавшей до его падения южную половину земного шара, в ужасе устремилась к нашему полушарию и на нем поднялась в гору Сион; большая же часть суши покрылась морем. Но часть земли, вытесненная Сатаною, отхлынула в вышину позади падшего, образовав в земле цилиндрический ход, в котором теперь поэты, а на южном полушарии, обращенном к поэтам, поднявшись в гору Чистилища.

От Люцифера ведет на другой полушарие цилиндрический ход, коего длина равняется длине всего ада, или, другими словами, отдаление от поверхности земли вашего полушария до средины Люцифера равняется отдалению средины Люцифера до поверхности другого полушария, именно и то и другое равно радиусу земли, или половине ее диаметра.

Как слезы статуи времени с горы Иды на ос. Крите (Ада XIV, 94-120 и пр.) текут с нашего полушария в ад, где сливаются в четыре адские реки: так точно и с южного полушария происходит ручей с горы Чистилища и течет в ад до его центра. Этот ручей означает, по объяснению комментаторов, слезы раскаяния, текущие в мрак забвения и замерзающие у ног Вельзевула, отца грехов.

Так как время, когда вышли поэты из ада, близко к восходу солнца, как показывает первая песнь Чистилища, то значит, что теперь 27 Марта, 7 или 10 Апреля (рано утром на южном полушарии, или вечер в Иерусалиме), смотря потому, какое примем из трех мнений касательно первого дня замогильного странствования Данта. Из этого далее видно, что Данте употребил еще 24 часа для восхождения от центра земли к южному полушарию: медленность эта объясняется трудностью восхождения, а с тем вместе имеет и глубокий нравственный смысл. «Lata porta, et spatiosa via est, quae ducit ad perditionem, et multi sunt, qui intrant per eam. Quam angusta porta, et areta via est, quae ducit ad vitam, et pauci sunt, qui inveniunt eam!» Vulg. Evang. sc. Matth. Cap. VII. 13–14.