К пояснению этого знаменитого рассказа служит исторический очерк политических событий в Пизе, составленный Филалетесом по подлинным документам и приложенные в конце книги.

В подлин.: dalla muda. Muda собственно клетка, куда сажают соколов, когда они линяют.

Местность этой башни определена теперь довольно верно: остатки ее и поныне еще видны в одном здании, принадлежащем ордену св. Стефано, в Пизе. В дарственной записи этого здания ордену из времен Медичи сказано: Donamus turrim olim dictam deila fame.

Уголино оставался в башне Гваланди, названной с того времени Башнею Голода, с Августа 1288 по Март 1289, стало быть: около семи месяцев.

Monte San Giuliano, гора между двумя городами, в 12 миль от каждаго.

Этот сон Уголино есть предзнаменование близкой его смерти. Руджиери очень глубокомысленно представляется в этом, сновидении как вождь и глава охоты; Свенонди, Гваланди, и Лавфравки, прочие вожди гибеллинской партии, суть ловчие, управляющие псицами – чернью Низы; волк с волчатами очевидно Уголино с детьми.

Ансельмий (Anselmuccio, ласкательное от Anselmo), один из внуков Уголино.

Во всей этой сцене ужаса сыновья и внуки графа Уголино представляются нам юношами и детьми, а ниже в ст. 88 прямо сказано, что они по молодости лет своих не могли быть причастны преступлению, в котором обвиняли их отца и деда. Между тем, теперь доказано, что младший из них был женат уже во время этого события. Но кто же упрекнет великого художника в том, что он пожертвовал историческою верностью поэтической цели, которая только тогда и могла быть достигнута, когда мы убеждены, что действующие лица не только невинны, но и не способны к преступлению? Штрекфусс.

Взглянув на искаженные лица детей своих, Уголино узнает в них страшное изображение своего лица.

Галло (сокращен. Gherardo), один из сыновьев Уголино.

Некоторые комментаторы новейшего времени (Розини, Карминьяно) старались объяснить этот стих в том смысле, что будто бы голод заставил, наконец, Уголино питаться трупами своих детей. Куда ни заводит людей сильное желание блеснуть своим остроумием! С каким изумительным искусством умел великий поэт остаться в крайних границах между ужасным и отвратительным: и вот теперь в последнем стихе одним ударом он уничтожает в нас все участие, которое до сего времени мы питали к несчастному старцу! В грандиозном этом рассказе мы видим престарелого отца, который, чтоб не печалить детей своих, великодушно скрывает в сердце мучительнейшую скорбь и молча сносит муки голода; – старца, который не прежде, как по смерти всех детей своих и внуков, начинает оглашать воздух темницы их именами, – который, ослепнув от потери сил, еще бродит по телам своих возлюбленных: эта великодушная твердость, эта беспредельная любовь торжественно восстают перед нашими глазами и наполняют сердце наше чувством неизъяснимого умиления, чувством, уравновешивающим до некоторой степени все ужасы голодной смерти. Представьте же теперь, что отец решается утолить свой голод трупами детей своих, что старик вынужден голодом к тому, что не входило в голову даже его детям, не смотря на то, что муки голода несравненно сильнее в детском возрасте; представьте всю омерзительность такого поступка, и вы, наверное, с отвращением и негодованием закроете книгу. Штрекфусс.

И так Уголино умер на десятый ден. Франческо де Бути повествует, что двери башни отворили черен 8 дней (dopo le otto giorni).

Смысл этой группы следующий: в воображении Руджиери, как скоро пробудилась в нем совесть, беспрестанно рисуется ужасный образ, голодного Уголино; так равно и граф Уголино вечно видит пред очами ненавистную тень своего предателя и вечно питает к ней только одно чувство: ненависть и жажду мести. Копишь.

Т. е. Италии, где употребляется утвердительная частица si. Романские языки в то время разделялись по частице утверждения на latigue de si (Италианский), langae d'oc (испанский), langae d'oui (французский). Вот что говорит об этом Данте в своем трактате De vulgari eloquentia: «На всем пространстве от устья Дуная или Palus Maeotis на запад до пределов Англии, Италии и Франции употребителен один язык, хотя у Славян, Венгров, Немцев, Саксонцев и Англичан распадается на различные наречия (valgari): отличительным признаком всех этих наречий служит то, что все упомянутые народы для утверждения употребляют частицу «Ja». Далее, идя от устья Дуная на восток, т. е. от границ Венгрии, начинается другой язык. Наконец, вся остальная часть земли в Европе имеет третий язык, хотя и разделенный в настоящее время на три наречия: ибо одни народы, утверждая, говорят «ос», другие «оиі»,третьи «si», именно Испанцы, Французы и Италианцы.» (Данте, De vulgari eloquentia, Cap. VIII). Отсюда видно, что Данте правильно различает два главнейшие языка в Европе, хотя несправедливо отнес Венгров и Славян к Немцам.

Капрайя, остров при впадении Арно в море. В подлин. упомянут еще др. остров Горгона.

Древние Фивы с самого своего основания были театром величайших преступлений и убийств; о многих из них упомянуто выше (Ада XXX, 1–3 и пр.); к нам нужно прибавить то, что первоначальные Фивяне, возникшие из зубов, посеянных Кадмом, истребили друг друга, наконец, в Фивах два брата Этеокл и Полиник умертвили друг друга в поединке; мать их Иокаста повесилась, а сестра Антигона погребена живая.

Угуччион (другая форма Ugo), сын Уголино. Бригата, прозвание внука уголинова Нино.

Поэты вступают теперь в третье отделение девятого круга – в Птоломею (ст. 124), названную по имени Птолемея, сына Авувова, умертвившего Симона Маккавея с его сыновьями Иудою и Маттафием и множество друзей их во время пира (Кн. I Макков. гл. XVI, 15 и 16). Поэтому Пиетро ли Данте полагает, что здесь наказуются души только тех грешников, которые изменнически погубили своих друзей во время пира, стало быть, души нарушителей гостеприимства.

Грешники в Птоломее лежат на спине; они вечно плачут, но слезы, начиная от глазниц, замерзают в тяжелые льдины и потому, не находя выхода, ложатся тяжелою скорбью на сердце. Изменивший другу оскорбляет сокровенные недра самого себя, потому что друг есть, так сказать, часть нашего сердца. Потому скорбь об измене другу должна сильнее тяготить сердце, нежели всякое другое горе. Копишь.

Т. е. может ли возникнуть ветер, когда лучи солнца не извлекают здесь паров и когда, стало быть, ничто не нарушает равновесия в атмосфере? Филалетес.

Она возникает от взмахов крыл Люцифера (Ада XXXIV, 50–52).

Тень эта принимает Данта и Виргилия за грешников, которые по важности совершенной ими измены идут занять место в последнем отделе этого круга – в Джиудекке.

Альбериго де' Манфреди, монах из Веселой Братии (Ада XXIII, 103 и пр.), член могущественного дома Манфреди, в Фаэнце дома, стоявшего во главе гвельфской партии. Однажды, поссорившись с родственником своим Манфреди де' Манфреди, Альбериго получил от него пощечину. Пылая мщением, он скрыл однако ж свою злобу и, по-видимому, примирился с Манфреди. Для заключения окончательного примирения он пригласил Манфреди с его сыном Альбергетто, еще почти ребенком, к себе на пир. В конце обеда он закричал: «принесите фрукты!» на этот условленный знак прибежали Уголино и Франческо де' Манфреда и убили несчастного отца с сыном. Филадетес.

Mathaeus de Griffonibus говорит, что фрукты брата Альбериго вошли в пословицу; Данте делает, по-видимому, намек на эту поговорку, а также и на то, что убийство, согласно с преданием, совершено в саду. Смысл этой пословицы: за худое получаю худшее, или из огня да в полымя.

В подлин. Атропос, парка, перерывающая нить жизни, смерть.

«Как скоро душа изменит другу, тотчас вся любовь ее исчезает, душа цепенеет во льду вечной ненависти, она утратила жизнь и все ее удовольствия; она умерла вживе и все ее действия устремлены к одной цели – делать зло.» Копишь.

Сер Бранка д'Ориа, генуезец, из гибеллинской фамилии Д' Ориа, в союзе с своим племянником, изменнически умертвил во время дружеской трапезы своего тестя Микеле Цанке (Ада XXII, 88 и пр.), чтоб завладеть его поместьями в Сардинии. Подробнее о д' Ориа и Спинола, двух фамилиях, управлявших в то время Генуей, см. у Филалетеса, Die Hölle р. 282.

Данте изменяет данному слову. «Этот поступок ставили в упрек поэту; но на земле он конечно бы так не поступил. Мог ли он представить нам свой яд ужаснее, нам изобразив его таким местом, где исчезают все человеческие чувства и где нарушаются все понятия о долге? Выше он выказывал более человеколюбия, но здесь – он на дне ада.» Каннегиссер.

Этой выходке Данта против Генуезцев может служить оправданием следующее место из собственного их летописца Иакопо д' Ориа. Изобразив цветущее состояние, торговлю и богатство Генуи, он прибавляет: «Но хотя Генуя и стояла тогда на такой степени могущества славы и богатства, однако ж, не смотря на то, стали появляться все чаще и чаще убийцы, злодеи и всякого рада нарушители правосудия нам внутри, там и вне городя; ибо эти злодеи в правление упомянутого подесты день и ночь ранили и убивали друг друга мечами и копьями. Поэтому мудрые (sapientes, buon' uomi, prud' hommes) положили на общем совете избрать из среды своей 18 предусмотрительных и умных людей, предоставив им на месяц полную свободу и власть делать все, что найдут они необходимым для водворения спокойствия в городе (bonum statum ciyitatis).» (Annal. Genuea. Mur. Sc. rer. It. Vol. VI, 608). Замечательно, что Данте в одной и той же песне беспощадно порицает два соперничествовавшие между собою города – Геную и Пизу. Филалетес.

Душа из Романьи есть Альбериго, родом из Фаэнцы в Романье; другая же тень есть генуезец Бранка д'Ориа.