Мысль уносится дальше, на дороги области, в те села и города — Ополье, Бегуницы, Губаницы, Кингисепп, Нарву, Петергоф, — которые мы оставили, так сказать, на милость победителя, а точнее, на произвол гитлеровской солдатни. Страшно даже подумать, что там творится сейчас. Что ни день, то в сообщениях Советского Информбюро встречаем строки, подобные вычитанным сегодня: «На лесной опушке, недалеко от колхоза «Красный Октябрь», найдены 11 обгоревших трупов бойцов и командиров Красной Армии, замученных фашистами. На руках и на спине одного красноармейца остались следы пыток раскаленным железом. На проселочной дороге у деревни Барковичи немецкие солдаты повесили 4 раненых красноармейцев. Колхозник Игнатов — случайный свидетель этого злодеяния — не выдержал и бросился на палачей. Немцы схватили Игнатова и подвергли его зверским истязаниям. Фашисты выкололи. колхознику правый глаз, лили в нос кипяток, вырывали волосы, топтали сапогами».

Сообщения о немецких зверствах вызывают у ленинградцев ярость. «Гады!» — только и слышишь возгласы возле газетных витрин. «Гады!» — выкрикивают люди, когда, возвещая очередную воздушную тревогу, в репродукторах начинают выть сирены (а их, этих тревог, за день случается по восемь, по десять, и длятся они в общей сложности по шесть, по девять часов в сутки). «Гады!» — восклицают девушки-дружинницы, унося на носилках с опустевших во время артналета улиц убитых и раненых.

— Гады! — сказал нам один наш знакомый, работник контрразведки. — Засылают в город своих шпионов, ракетчиков, распространителей слухов, листовок с фальшивыми сообщениями. На днях захватили типов, которые даже намеревались сколачивать, видите ли, «боевые группы», чтобы с их помощью подготовить восстание ко дню нового штурма немцев. (Имелся в виду тот отчаянный штурм, который немцы предприняли в первой декаде сентября и который в реве и грохоте пушек не прекращается пока что и до сего дня.)

Но одно дело — поносить «гадов», другое дело — бить их. Главные усилия свои ленинградцы сосредоточивают именно на нем, на другом деле. Пользуясь тем, что враг, надолго ли, накоротко, все же остановлен, они спешно готовятся к возможному новому немецкому штурму. Несколько сот тысяч рабочих, служащих, людей науки строят оборонительные сооружения: и там, где находятся наши войска, — на внешней линии фронта, и на второй, средней оборонительной линии, примыкающей к городским окраинам, и даже на третьей, внутри города, — по берегам наших рек и каналов. На всех важных уличных перекрестках мы видим в нижних этажах домов пулеметные и пушечные амбразуры, до случая зашитые фанерой и досками. Говорят, что в городе таких амбразур ни много ни мало, тысяч пятнадцать — двадцать. Поперек улиц, выходящих к окраинам, легли мощные баррикады из железобетонных кубов, рельсов и броневых плит. Общая длина их уже исчисляется двумя с лишним десятками километров. Всюду доты, дзоты, траншеи, площадки для пушек, пулеметов. Верим мы в них? Не знаю, кто как, а мы — наша бригада — верим. На путях отступления в пределах Ленинградской области руками ленинградцев было, как нам рассказывали в должных инстанциях, выкопано противотанковых рвов 600 километров, эскарпов и контрэскарпов — 400 километров, устроено неисчислимое множество лесных завалов и надолб. Все они, или почти все, сейчас там, где противник. Но… по они были тем составным звеном в системе нашего сопротивления немецким армиям, наступавшим на Ленинград, благодаря которому от рубежей, где мы с Михалевым впервые услышали грохот боя, немцы продвигались уже не в темпе блицкрига, а едва проползая по изрытой руками ленинградских жителей земле по полтора-два километра в сутки.

Из захваченных у немцев документов мы знаем теперь о специальном приказе Гитлера, которым «фюрер» требовал во что бы то ни стало взять Ленинград к 15 сентября. В приказе говорилось, что «от немедленного захвата Ленинграда зависит окончание военных действий». Наши радисты не раз принимали немецкие сообщения, скажем, такого типа: «Захват Ленинграда является вопросом нескольких дней».

У меня в блокноте выписаны некоторые места из дневника ефрейтора Генриха Майера, убитого на днях в районе Гатчины.

«10 августа. Мы у близкой цели. Сегодня начали атаку Ленинграда. (Это было, видимо, где-то в районе Молосковиц. — В. К.)

13 августа. Наступление на Ленинград продолжается. Твердая уверенность, что Ленинград до воскресенья падет. Сопротивление русских полностью сломлено. Конец войны наступит через несколько дней.

18 августа. Русские сопротивляются. Потери велики. Но даже тяжелые потери не должны отвлекать от цели, которая близка. Еще одно усилие, может быть, некоторая передышка для подготовки — и Ленинград будет наш».

Еще одно усилие — и автора дневника убили. А Ленинград по-прежнему не их, а наш, как был, хотя где-то (может быть, в Красногвардейске или в Пушкине) сидит на чемоданах изготовившийся к въезду в Ленинград его «новый комендант», генерал СС, некий «герр» с выразительной фамилией Кнут, заблаговременно назначенный на эту должность гитлеровскими инстанциями. Пленные сообщают, что в немецких штабах уже приготовлены специально отпечатанные пропуска для проезда автомашин по улицам Ленинграда; что установлены якобы день и час победного парада гитлеровских войск на Дворцовой площади; что кто-то даже утвердил меню банкета в ресторане гостиницы «Астория», построенной до первой мировой войны немцами и соединявшейся в ту пору подземным ходом с угрюмым гранитным зданием немецкого посольства.

Товарищ из контрразведки показал нам листовку, отпечатанную в немецких походных типографиях и распространяемую пособниками гитлеровцев в городе: «Ленинград взят! Бои идут на его улицах… Большевистские войска отступают к Васильевскому острову…» Есть сообщения о том, что в районах области гитлеровские пропагандисты устраивают «народные веселья» по поводу «взятия доблестными немецкими войсками Ленинграда».

Так верим мы в прочность возводимых вокруг города и в городе оборонительных линий? Да, верим. Своими глазами на каждом шагу убеждались мы в том, как упорна была наша оборона даже на предыдущих рубежах борьбы за Ленинград. Сейчас она значительно прочнее, мощнее, насыщеннее огневыми средствами. С Пулковских высот по врагу бьют не только орудия частей и соединений фронта, по немалая доля и артиллерии Балтийского флота — и прямо с кораблей и сойдя для этого на сушу. Мы не видели, по один из наших товарищей рассказывает, что там, в районе Пулкова, ведет бой даже та историческая носовая шестидюймовка с «Авроры», которая ударила вдоль Невы 7 ноября 1917 года. Нет, Ленинград врагу не сдастся. Разве только если это уже будет мертвый город, без единого человека, способного двигаться и держать в руках оружие…

Есть надежды на то, что кольцо, которым нас окружили немцы, будет разорвано. Вчера, то есть 20 сентября, мы стали очевидцами продолжающегося и сегодня ожесточенного боя на берегах Невы, в районе Невской Дубровки.

История подготовки этой операции имеет примерно десятидневную давность; началась она уже в тот день, когда немцы с ходу попытались форсировать Неву, дабы прорваться на Карельский перешеек, соединиться там с финнами и тем окончательно замкнуть кольцо окружения. Но у немцев не получилось: их отбили от переправы части НКВД, курсанты пограничного училища и артиллеристы полковника Буданова.

Чтобы не дать противнику собраться с должными силами и сорвать новую попытку его рывка через Неву, командование фронта создало Невскую оперативную группу войск — НОГ. Поначалу тут были, как мы узнали, только моряки-балтийцы да пограничники. А вот появились и дивизии Красной Армии. Появились они для того, чтобы совместными усилиями самим ударить через реку на левый невский берег, захватить на нем плацдарм, двинуться в район Мги, очистить от врага Кировскую железную дорогу, которая вновь свяжет Ленинград посуху со всей страной.

Получив позавчера сведения о том, что на Неве «готовится шум», мы помчались по дороге за Всеволожскую.