Старшина Величко спал. Уже больше месяца ползает он к Медвенке, а толку нет. Будто кто проклял эту спаленную деревушку. Сам майор Чекмазов в прошлый раз водил группу. А где это видано, чтобы начальник разведки лично шел в поиск? И тоже без пленного вернулся. «Немцу что майор, что лейтенант — все одно», — язвили в окопах солдаты.

Мокрый и злой старшина ввалился на рассвете в Ходоровку, запузырил со зла в огороды последнюю дымовую гранату и завалился на сено.

— Чтоб никого ниже полковника ко мне не подпускать, — угрюмо заявил он, укладывая под голову наган. — Разбудите — башку оторву!

И все. Как провалился. Рота позавтракала. Очередные ушли в окопы наблюдать за противником. Рота пообедала. Уже повар Василий Васильевич подходил насчет ужина, а храп старшины по-прежнему слышался в сарае.

Николай Карпов, старинный, можно сказать, друг — в Москве на соседней улице жил, — и тот раз-другой потолкался у сарая, а будить не стал. Неизвестно, откуда повелось, но никогда не нарушалось в роте твердое правило — тот, кто вернулся из разведки, ест лучше, спит больше, и, пока в строй не стал, никто ему не указ. Так что хотя лейтенанту Карпову позарез нужен был Величко посоветоваться — лейтенант в нынешнюю ночь вел новую группу на Медвенку, — но нарушить традицию он не решался.

— Дурацкие порядки! — сплевывал он на ходу и пинал какие-то обломки, попавшие под ногу.

Но ни в бога, ни в черта не веривший лейтенант, перехватывая настороженные взгляды разведчиков, с которыми не раз ходил в рискованные дела, привык поэтому понимать их без слов и видел — нельзя, никак нельзя идти против этих неписаных законов.

Только в расположении роты выветрилось у Карпова раздражение. Собрав под навесом за домом всю группу, лейтенант достал из планшета схему, на которой каждый, кто побывал в нейтральной полосе, оставил свои пометки и в который уже раз по бумажным оврагам, мимо сотнями глаз обнаруженных препятствий повел разведчиков к пулеметному дзоту, врезанному в край немецких окопов.

— Виталий идет! — предупредил роту Ледов, прижившийся у разведчиков шестнадцатилетний паренек. Он всегда успевал раньше других увидеть то, что делается вокруг.

Начальник разведки дивизии шел по Ходоровке с каким-то неизвестным подполковником.

Рановато что-то начальство прибыло. К тому же зря подполковники в роту не являются. А этот еще не иначе как из большого штаба. В дивизии такое звание только у шестерых, и каждого не то что в лицо, по фуражке за километр узнают, по походке.

— Встать! — скомандовал Карпов.

Да разведчики и так уже были на ногах. В роте любили майора Чекмазова. А чем может проявить солдат свою любовь к командиру? В бою-то ясно, а когда боя нет, тогда выправкой, видом лихим, ловкостью. Чем же еще?

Не слишком ли много лихости? — тревожился меж тем Карпов. Интеллигентный, конечно, человек Виталий Николаевич, городской, да иной раз ведь такого фитиля вставит, закачаешься. И взгляд лейтенанта с быстротой, привычной для человека, от точности глаза которого часто зависит жизнь, обежал все то, что может обычно вызвать гнев строевого начальства, — воротнички застегнуты ли, ремни затянуты ли, сапоги... Но не к чему было придраться лейтенанту. Ни к своей группе, ни к тем, кто выскакивал сейчас из домов, на ходу застегивая воротнички и затягивая ремни.

— Вольно!

И снова солдаты склонились над схемой. Только теперь они деликатно сдерживают дыхание позади старших офицеров, рассматривающих карту. Глаза их прикованы к линии, по которой скользит палец командира. Еще бы, стоит этому пальцу двинуться не туда, и огонь скосит их там, где он ошибется.

Каждый камень знает майор, каждую ложбинку. И все в группе знают.

— Но все же, — поворачивает он голову к подполковнику, — есть у меня тут москвич, парикмахер дамский, ему в этих лощинах дом родной.

— Величко, — усмехается подполковник, — как же, наслышан, очень даже, с кем ни заговорю в штабе армии, что в вашу дивизию еду, каждый с него начинает: его найди, его пошли, он сделает, говорят.

— А где Величко? — обернулся майор.

— Отдыхает.

— Позвать!

Вернувшийся из поиска имеет право спать сколько влезет. Закон известен каждому, никто никогда на него не покушался, но ведь и спорить с дивизионным начальством нельзя.

Старый разведчик твердо знал свои права даже во сне и никак не хотел просыпаться — сегодня никто не вправе его будить. Но в конце концов и до него дошло — Чекмазов требует, майор в роте.

С Чекмазовым у старшины давняя дружба. Не счесть операций, в которых бывали вместе. Но ведь и по дружбе нельзя позволить нарушать закон.

Весь в клочьях сена, босой вылез старшина из сарая и прямо-таки натолкнулся на группу командиров.

— Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу майору! — рявкнул старшина сиплым спросонья голосом.

Тот с любопытством осмотрел его от спутанных волос до босых ног, неопределенно хмыкнул и пожал плечами.

— Обращайтесь.

Гневный взгляд майора словно бы толкнул старшину в грудь.

— Приведите себя в порядок.

Ах так с ним разговаривают, со знаменитым на всю армию разведчиком Величко! Верно, он одет не по форме, так он же, по сути дела, еще спит, ему положен отдых. Придирка. Ну, погоди, майор! Другом еще называется...

Чекмазов снова посмотрел на него и засмеялся.

— Ну ладно, хватит, босоногая разведка!

Что ж, это совсем другое дело. Раз его поняли, то и Величко поймет. Всегда. И сделает больше, чем надо. В очередь — не в очередь, пойдет. Хотя с чего бы это ему напрашиваться в дело, когда его не просят?

Но в том-то и дело, что просят. И даже очень. Позарез нужен «язык». Уже не только дивизия, армия ждет. Саше Величко по старой дружбе майор может сказать — есть данные, противник подготовил крупные силы. Штаб фронта на этой неделе ждет удара через Медвенку. Но враг может ударить и правее. И левее тоже. Где встречать? «Язык» нужен немедленно. Иначе разве стал бы майор посылать Величко в пекло, да еще ночь за ночью? И сам бы пошел, да при армейском начальстве не разбежишься.

Еще немного посидели все над картой переднего края. Да, нового ничего тут не увидишь. Все давным-давно изучено, на животе исползано. Осталось, пока светло, посмотреть еще раз поближе на огневую точку, куда нацелили группу, чтобы в эту ночь обязательно взять «языка».

Величко надеется, что на этот раз будет удача. И даже рад, что согласился вне очереди идти в разведку.

Разведчиков знают в окопах хорошо. Им завидуют. Они свободны — могут уйти хоть за пять километров от передовой, могут спать в домах, не в землянках.

А кормят их как!

Вчера в пятой роте точно видели — разведчикам в термосе приносили горячие котлеты. Настоящие котлеты! Во живут люди!

О, всеми во всех столовых обруганные котлеты! Здесь, на фронте, вы казались почти пределом невероятной роскоши. Люди, которым позволено есть котлеты, — это особые люди.

Армейские повара, насобачившиеся варить в походных кухнях щи да кашу, вы и представить себе не можете, как хочется людям того, что вы и делать-то не умеете.

Откуда знать в окопах пятой роты, что по приказу майора Чекмазова люди из второго отдела штадива в каждом пополнении полгода искали и нашли, наконец, повара, работавшего прежде в ресторане? Откуда знать им и другой приказ майора Чекмазова — кормить разведчиков без ограничений: разведчику нужна сила...

Стараясь угадать, за чем тут наблюдают сегодня, тысячи солдатских глаз, десятки биноклей щупают, перетряхивают немецкие окопы. Каждый хотел быть полезным разведчикам, сделать для них что-нибудь, ну хотя бы понаблюдать за них, но разведчик все должен увидеть сам, только сам, никто не сможет помочь тому, кто не увидел своего пути собственными глазами.