И чего не ждали — случилось. Видно, фашисты хорошо охраняли те места, которые нам нужны были для диверсии. На рассвете нарываемся на немецкую заставу. Держим недолгий вынужденный бой. Поодиночке уходим в горы. Мне ясно — задание сорвано, нам его не выполнить. Теперь фашисты будут гоняться за нами. Наверное, раньше выброшенные группы также, не дойдя до цели, были обнаружены врагом.

Не пройдя километра, мы опять нарываемся на гитлеровцев, теперь уже на засаду. Не принимая боя, уходим, скрываясь от преследования. Рыжик ранен в плечо. Перевязав наскоро, мы тащим его. Силы покидают раненого. С основным грузом исчезли минер и его помощник. Видимо, пошли в сторону, потеряли нас из виду. Обливаясь потом, мы идем, чуть переставляя ноги.

Рыжик просит оставить его, где-нибудь спрятать. Нет, лучше потихоньку вперед, все вместе к цели. Остается километров восемь до сборного пункта. Начинает вечереть. Хорошо, что нас никто уже не преследует. Наверное, фашисты пошли по следу тех двух наших ребят. Осталось нас четверо, измученных и голодных. Правда, есть совсем не хочется, но мучит жажда. Рыжика мы несем на плащ-палатке, он совсем выбился из сил. Сверяюсь по карте, мы ушли выше сборного пункта километра на четыре. Надо спускаться по прямой к морю. Около часу идем, спускаясь все ближе к морю. Вот и сборный пункт. Начинает темнеть. Еле различаем большой черный гребень прибрежной скалы, похожий на карниз. На нем две сосны, почти голые до самой верхушки. Эти сосны и гребень — наш маяк.

Нельзя описать ту радость, с которой мы спускаемся к этим соснам. Надеемся, что Старик и вся другая группа давно ждут нас. Подходим близко. Совсем близко к самым соснам. Никого. Седой угрюмо ходит по карнизу, присматриваясь к местности. Что смотреть? Они еще не пришли, а может, не придут никогда.

Каждый из двенадцати знал сборный пункт и маршрут движения к нему. Но все равно мы должны ждать три дня. Если за это время наши не придут, будем действовать сами, по своему усмотрению. Для диверсии у нас не осталось ни тола, ни мин: они у тех двух минеров, которые отстали накануне.

Утром следующего дня я, как было условлено, выхожу на связь с нашим штабом. Передаю обстановку. Рыжику совсем плохо. Рука распухла до самых пальцев. Сильный жар. Губы потрескались до крови. Бредит. Делаем перевязки. Рука почернела. Пуля навылет не прошла, сидит где-то в плечевой кости. Надо немедленно оперировать. Двое суток мы ждем товарищей, и двое суток мучается раненый. Все время шепчет: «Воды». Когда мучается свой человек, хоть сколько хочешь крепись — не выдержишь. Глотая слезы, я не отхожу от раненого. Опять выхожу в эфир.

Четвертый день мы ждем на сборном. Но группы нет. Из штаба запрашивают наши координаты и площадку. Задание сорвано. Ждать бесполезно. Сообщаю свои координаты и площадку для посадки У-2. Две красные ракеты — сигнал для ночи, а днем опознать можно по двум голым соснам на карнизе.

Ждем самолета. Недвижимо лежит Рыжик, его лоб покрыт холодной росой. Укрылись около площадки и перенесли туда тяжелораненого. Темнеет. В 6.30 вечера слышим гул мотора со стороны моря. Так и есть. У-2 низко летит вдоль берега. Две красные ракеты высоко взвились над морем. Покружившись над выступом и двумя соснами, самолет летит к площадке. Приземляется хорошо.

Погрузили Рыжика. Седой приказывает лететь с ним мне. Еле-еле мы уселись в этом фанерном У-2. Раненый неудобно полулежал на заднем сиденье, а я рядом. Летчик сказал, что через несколько минут прилетит его товарищ. Ждем, пока не взлетаем. Прямо на нас — гул второго У-2. Седой немедленно дает две красные ракеты. Летчик быстро садится, а мы отрываемся от земли. Летим недолго. Никто не обстреливает. В одиннадцать вечера мы уже в Адлере. «Скорая помощь» стоит в ожидании нас. Забирают раненого Рыжика.

Неохота нам с Седым возвращаться в штаб. Задание сорвано, хотя и не по нашей вине. Я жалею, что не осталась там, в Семи Колодезях. Кажется, останься я там одна с рацией, могла бы кое-что сделать, разведать и засечь вражеские подземные батареи. Понимаю, что в один день и два их не обнаружить. Надо сидеть и ожидать, когда они начнут стрелять. В этот момент надо засечь их. Одной безопасней.

Не буду рассказывать, как мы жили в штабе. Через неделю мы, теперь уже группа в составе 23 человек, снова были направлены в тот же район. Старшим группы назначен пожилой майор. Он сам из Крыма, хорошо знает место предстоящих действий.

Радистами летим я и Женька Харин, очень толковый парень. Седой — помощник командира группы. Все же он неплохо вывел тогда нас на сборный пункт и неудачу в операции переживал больше всех. Хотя нас осталось, только трое, начальник штаба сказал: «Вы наладили связь, и сообщили координаты. Этим вы дали возможность лететь другой группе уже на знакомое место».

И вот такой же «дуглас» стоит на аэродроме. Только экипаж другой. Командир корабля — смелый партизанский летчик Кашута.

Глубокой ночью мы вылетаем с небольшого аэродрома.

Нас выбрасывают на костры. Приземляемся с боем. Еще в воздухе в нас стреляют трассирующими.

Дальше всех от костров приземлились мы, пять человек. Бой принимать нет смысла: только обнаружишь себя. Быстро уходим к уже знакомому месту встречи. Парашюты пока тащим за собой, но потом прячем в расщелинах. Нам понятно одно: костры перехватили фашисты. Каждый знает, что сборный опять у двух сосен, на том же выступе. Снова ведет нас Седой, и на этот раз мы первыми приходим на сборный. Осматриваем местность. Маяков никаких не оставлено. Значит, разведчики, с которыми мы летели в первый раз, не приходили. Мы почти до самого утра слышим перестрелку в месте высадки десанта.

Двое идут в разведку. Остаемся втроем. Развернув свой безотказный «Северок», я сообщаю в штаб обо всем, что случилось: «О Старике никаких известий, наша группа еще не подошла; послали разведку...»

Разведка все не возвращалась. На вторые сутки ночью услышали невдалеке частую перестрелку автоматов. Затем пулеметная стрекотня. Она длится минут двадцать, отдаваясь эхом в горах и лесу. В ночной тишине кажется, что стреляют совсем близко. Все насторожились. Прислушиваемся. Где-то невдалеке трещит сушняк и сыплются камни. Присмотревшись, мы видим: пригибаясь к земле, то ползком, то вперебежку передвигается человек. Это один из наших разведчиков, ушедших накануне на поиски остальных.

Немного отдохнув, он рассказал, что случилось там, за дорогой. Оказывается, они вдвоем нашли нашу группу. Уцелело двенадцать человек. Двое из них были ранены, но могли идти сами. В трех километрах в винограднике за дорогой группа снова наскочила на засаду. Лишь трое ушли от преследования. Он и двое тяжелораненых. Шли с километр. И вдруг один сорвался с невысокого выступа и полетел вниз. «Я полез, чтобы спасти его, но он был уже мертв, — продолжал разведчик. — Привалив его камнями, я пошел за другим, оставленным мной наверху. Но он тоже уже был мертв. Похоронив и второго, поспешил к вам. Надо немедленно уходить от сборного».

Так мы и поступили. Оставив скрытые маяки, мы направились к Семи Колодезям.

Ведет нас, четверых, Седой. У нас есть взрывчатка, мины, боеприпасы. На рассвете третьего дня мы выходим почти к самому морю, в район Семи Колодезей. Выбрав наблюдательный пункт, решаем во что бы то ни стало засечь расположение огневых точек и подземных батарей противника. С высоты нам видно, как по самому берегу проходят немецкие патрули. С автоматами на шее, гитлеровцы беспечно прохаживаются по гальке, можно их снять. Ребятам не терпится. Седой удерживает: «Нас и так мало. Мы этим только обнаружим себя».

Кругом куда ни глянь — равнина. Сколько ни стараемся смотреть в бинокль, никаких подземных батарей-крепостей, за которыми мы охотимся, не видно. Седой долго всматривается в равнину, а потом в просторы Черного моря. Что-то заметил. Передает бинокль по очереди каждому из нас. На морском горизонте — силуэт корабля. Возвращаю бинокль Седому. Если фашисты заметят наш корабль, они обязательно будут бить по нему. Напрягая зрение до боли, мы продолжаем наблюдение. Силуэт корабля увеличивается. Вот он уже отчетлив. Около часа мы сидим в засаде и ждем. Перед нами довольно обширная гористая низменность. Разворачиваю свой «Северок». Устанавливаю связь. Передаю обстановку штабу. Принимаю приказ: продолжать наблюдение. Вдруг совсем недалеко раздался оглушительный грохот. Свист летящего снаряда. Это заработали батареи, открыли огонь по плавучей цели. Седой, не помня себя от радости, торопливо раскладывает карту и компас, засекает расположение вражеских батарей. Мы видим, как снаряды взметают воду невдалеке от корабля. Повернув на обратный курс, корабль уходит, оставляя за собой дымовую завесу. Передав точные координаты расположения огневых точек, мы уходим как можно дальше от наблюдательного пункта: знаем, что вот-вот наша авиация совершит налет на эти батареи.