Хубилай предпринимал также конкретные действия для поддержания монгольских обрядов и обычаев, например, отправляя традиционные монгольские ритуалы. Каждый август, перед отъездом из Шанду в Даду, где он проводил осень и зиму, Хубилай проводил обряд разбрызгивания кобыльего молока, в котором также участвовало четыре шамана и который должен был обеспечить удачу в следующем году. Он заключался в жертвоприношении кобылы и овец, затем участники кланялись Небу, призывали имя Чингис-хана и разбрызгивали кобылье молоко, взятое у специально для этого выращенных лошадей. Таким образом Хубилай воздавал почести своим предкам и испрашивал у них благословения для хорошей зимовки. Еще один обряд, с помощью которого монголы избавлялись от неудачи, проводился в конце года. Участники пускали стрелы в чучела людей, сделанные из соломы и травы и изображавшие врагов монгольского народа, и собак, символ благополучия. Затем шаманы молились о ниспослании процветания и защите от невзгод. Если заболевал член императорской семьи, его относили в юрту и каждый день приносили в жертву двух овец, пока больной не выздоровеет. Перед сражением Хубилай совершал возлияние кумысом, призывая Небо оказать ему помощь против врагов. Шаманы также произносили заклинания, чтобы привлечь Небеса на сторону монголов. Хубилай и его преемники продолжали совершать жертвоприношения горам, рекам и деревьям. О том, что Хубилай не собирался отказываться от монгольских традиций, можно судить хотя бы тому, как часто он обращался к шаманам. В то же время он поощрял отправление буддийских и конфуцианских обрядов и по меньшей мере однажды советовался с женщиной-шаманом из Кореи.

Хубилай поддерживал монгольские традиции и другими способами. Монгольские женщины сохранили свои права; они не приняли китайский обычай перевязки ног. Многие монголы продолжали носить традиционные одежды из кожи и меха, хотя сам Хубилай часто облачался в одеяния китайских императоров. В день рождения Хубилая и на Новый год задавались пышные пиры, более напоминающие праздники кочевых народов, когда еда и выпивка потреблялись в неограниченных количествах. По словам Марко Поло, на подобных пирах сходились тысячи гостей. Все блюда, которые перечисляет Марко Поло, были мясными; это также можно считать наследием кочевого образа жизни. Судя по огромным объемам выпивки, монголы и при Хубилае не избавились от алкоголизма, свойственного им на ранних этапах истории.

Охотничья страсть, возможно, являлась самым заметным признаком жизнеспособности монгольских устоев. Хубилай менял охотничьи сезоны с осени до весны. По словам Марко Поло, на охотах Хубилая сопровождали обученные львы и леопарды, с которыми он охотился на кабанов, диких быков, медведей и диких ослов. Также он брал с собой пятьсот охотничьих птиц. В охотах великого хана участвовало множество сокольничих, охотников и солдат. Сам великий хан при этом ездит всегда в прекрасном деревянном покое, на четырех слонах; внутри покой обит сукном, вытканным золотом, а снаружи обтянут львиной кожей.

Рис. Картина Лю Гуаньдао "Хубилай на охоте".

В личной жизни он также следовал обычаям родных степей. Все четыре его жены были монголками. Впрочем он не ограничивал себя рамками супружеской жизни. У него был большой гарем, замечательное описание которого оставил Марко Поло: «Нужно знать, что есть татарский род миграк; народ красивый; выбирают там самых красивых в роде сто девок и приводят их к великому хану; великий хан приказывает дворцовым женщинам смотреть за ними, а девкам спать с теми вместе на одних постелях, для того чтобы разведать, хорошо ли у девок дыхание, девственны ли они и совсем ли здоровы». Коротко говоря, он даже наложниц выбирал только из монголок.

Хубилаю удалось наметить такую культурную политику, при которой сохранялось монгольское наследие, принимались некоторые китайские черты и подчеркивалось стремление к универсальности. Как и в случае с религиозной политикой, Хубилай надевал разные личины перед разными зрителями. В глазах монголов он старался выглядеть ревностным поборником монгольских традиций. Он участвовал в охотах, брал в жены и наложницы только монголок и стремился поддерживать монгольские воинские доблести. Перед китайцами он выступал в роли покровителя искусств, оказывая покровительство китайским художникам, гончарам и другим ремесленникам и предоставив свободу выражения китайским драматургам и романистам, которой они воспользовались для проведения экспериментов в соответствующих сферах. Хубилай часто сравнивал себя с одним из величайших императором в истории Китая, Тайцзуном из династии Тан, прекрасно осознавая, что такое сравнение повышает его авторитет у китайцев. Для других народов, населявших его владения, он представал в образе космополитичного правителя, создавшего универсальное письмо и охотно принимающего ремесленников-иностранцев. Космополитизм, который он вдохнул в культуру эпохи Юань, несомненно, способствовал созданию образа правителя, властвующего не только над Китаем.

1279 год стал поворотным пунктом в царствовании Хубилая. До этого времени практически все его начинания были успешными. И хотя до сих пор его правление нельзя было назвать победным шествием, тем не менее, Хубилай не испытывал горечи серьезных поражений. До восшествия на престол он сумел так хорошо наладить управление своим уделом, что завоевал доверие подданных-китайцев и обеспечил бесперебойную выплату налогов и исполнение повинностей. Поход на Да-ли в юго-западном Китае увенчался полным успехом. Заручившись поддержкой группы способных и преданных советников, помогших ему организовать административную систему, он уже был готов возглавить более крупное государство. Он председательствовал на диспуте между буддистами и даосами, имевшем важное внутриполитическое значение. Таким образом, еще до вступления на трон великого хана Хубилай проявил себя как прекрасный администратор, военачальник и знаток китайской культуры. Все эти качества впоследствии сослужили ему хорошую службу.

Став великим ханом, Хубилай продолжил неуклонно преследовать свои цели. Он подавил всякое сопротивление, в том числе преодолев противодействие со стороны младшего брата. Со своими советниками он создал правительство, устроенное по китайскому образцу, но не связанное китайскими идеалами и формами. Обе столицы — Шанду и Даду — были прекрасно спланированными, функциональными и красивыми городами. Благодаря тщательно выверенной политике император завоевал расположение большинства религиозных вождей в своих владениях. Он утвердил свою власть над Монголией и Кореей, понизил военную угрозу, исходившую от его главного врага в Средней Азии, и завоевал остававшуюся независимой часть Китая. Хубилай оказывал покровительство искусствам и ремеслам, нанимая самых даровитых мастеров, которые производили превосходные изделия для двора, монгольской элиты и внешней торговли. Самой крупной неудачей Хубилая стало вторжение в Японию, но он мог списать ее на стихийное бедствие, ужасную бурю, рассеявшую его войска. Кроме того, он собирался отомстить японцам за досадное и, с его точки зрения, временное отступление. Провал японского похода объяснялся, по его мнению, простым невезением. За исключением этого первые два десятилетия правления Хубилая, по-видимому, протекали вполне благополучно.

Однако в данном случае видимость была обманчивой. В глубине крылись серьезные проблемы, которые могли выйти на поверхность при соответствующем стечении обстоятельств, особенно в случае, если бы Хубилая постигла неудача в каком-либо значительном внешне или внутриполитическом предприятии. Некоторые ученые-конфуцианцы, положение которых при Хубилае пошатнулось, не были согласны с понижением в статусе. Недовольство императором еще более усилилось после покорения Южной Сун. Конфуцианцы в Северном Китае уже успели приспособиться к новой власти, поскольку Ляо и Цзинь, с X века частично или полностью контролировавшие территорию Северного Китая, были чужеземными династиями, привлекавшими китайских чиновников к управлению страной. Однако ученые на юге Китая не привыкли к иноземной власти, и многие отказывались вступать в сотрудничество с монголами. Они ушли из политической жизни и заняли выжидательную позицию, рассчитывая, что созданная монголами система падет под тяжестью собственных слабостей.