Успокоившись, через несколько минут профессор-мальчишка уснул.

Отчаяние.

Вот все, что чувствовали друзья. Тупая, пульсирующая боль отчаяния.

Несмотря на все, что выпало им на долю, что им довелось вынести, они не приблизились ни на шаг к разгадке исчезновения детей с Архипелага, кораблей-драконов или сына Эвин. И теперь непостижимый враг лишил их еще и друга.

— Все, я больше не могу, — в отчаянии сказал Джон. — Каждый раз, как мы оказываемся на Архипелаге, мы терпим неудачу и остаемся в дураках. Каждый раз мы бежим со всех ног и деремся изо всех сил, но этого всегда мало.

— Нет, не мало, — возразил Берт. — Как ты не видишь, Джон? Этого достаточно. Помнишь, что Стеллан сказал тебе в башне?

Именно в этот момент огромный кусок гранита свалился с неба в воду достаточно близко, чтобы всю компанию с головы до ног обдало брызгами. Через мгновение за камнем прилетела дубовая дверь, которая раз-другой отскочила от поверхности воды, как мелкий камушек, и остановилась.

Еще одна дверь от Цитадели Времен.

— Ах, ты вот об этой башне? — мрачно бросил Чарльз. — Которую я разрушил, и которая буквально валится нам на голову?

Осмотрев как следует мелководье поблизости, друзья обнаружили множество булыжников и несколько лениво покачивающихся на волнах дверей.

— Глядите, — Чарльз указал на одну из них. — Здесь вырезано восходящее солнце. Сдается мне, эпоха Хеттов[60].

— Значит, башня все еще распадается, — резюмировал Берт. — И здесь последствия этого распада времени могут оказаться еще хуже. Мы должны быть начеку.

— То есть, настолько, чтобы больше никаких детей не потерять? — с горечью спросил Джон.

— Да тихо вы! — голосом, в котором явно чувствовалось, что спорить она на эту тему не настроена, воскликнула Эвин. — Вы что, не видите, что вы ее пугаете?

Лора Липучка сидела на песке, сжавшись в комочек. Она молчала, но в ее глазах стояли слезы и было заметно, что она очень напугана.

Джон и Чарльз почувствовали себя полными идиотами.

Оба Хранителя присели и стали успокаивать девочку.

— Прости, Лора Липучка, — сказал Джон. — Иногда взрослые тоже боятся. И мы говорим то, что не имеем в виду на самом деле.

Лора Липучка подняла глаза и шмыгнула носом:

— Так... вам тоже страшно?

— До ужаса, — закивал Чарльз. — Но это не значит, что мы от ужаса сошли с ума. И мы уж точно не бросим Джека на милость тех ужасных машин.

— Правда? — просияла малышка. Она взяла Джона и Чарльза за руки. — Мы спасем Джека?

— Конечно, — заявил Чарльз, украдкой бросив взгляд на Берта и Эвин. — Как же иначе, если нас ведет наша везучая девочка Лора Липучка?

Джон проштудировал «Историю» на предмет дальнейших шагов, которые им следовало предпринять, а остальные обследовали берег. Было решено, что разжигать костер слишком рискованно, поскольку это могло привлечь к ним внимание, а в данный момент никто из друзей и представить не мог, где находится армия автоматонов.

Лора Липучка объяснила, что великаны и Заводные люди, о которых ее предупреждал дедушка и которые, как полагали, похитили Пропавших Мальчишек, — совсем не одно и то же. Это и успокаивало, и тревожило одновременно. Значит, еще одну загадку предстояло отгадать и, быть может, с еще одним врагом столкнуться.

Берт высчитал, что камни падают с башни с интервалом примерно в час, и это означало, что каждые три дня новая дверь отправляется вниз. Таким образом, каждые три дня еще один вход в прошлое становится размытым, не поддающимся контролю, и теряется где-то в мире.

— Держитесь ближе, — предупредил Берт. — Мы с Жюлем никогда не имели дела со Временем, так что если здесь имеются какие-то ловушки, не хотелось бы, чтобы кто-то случайно в них угодил.

— Ищите рог, — внезапно произнес Джон. — Где-то здесь, на берегу, должен быть рог, вызывающий паромщика.

Вскоре Эвин окликнула их с небольшого мыса в северной части пляжа. Там, привязанная к треноге из ясеня серебряным шнурком, лежала морская раковина.

— Похоже, это он, — сказал Джон. — Кто-нибудь знает, как им пользоваться?

Эвин молча поднесла раковину к губам и извлекла из нее долгий чистый звук, эхом прокатившийся по воде.

Через несколько мгновений словно из ниоткуда явилась плоскодонка, которой при помощи длинного черного шеста правил паромщик.

На нем был черный кожаный плащ, волосы паромщика были коротко острижены. У него была бледная кожа и волосы такие белые, словно в них напрочь отсутствовал цвет, но на вид он казался не старше Джона и лицо его не выражало ровным счетом ничего. Глаза паромщика прятались за круглыми черными очками. Когда лодка приблизилась к берегу, человек приветственно вскинул руку.

Чарльз сглотнул.

— А... а вы Харон? — нерешительно промолвил он.

Мужчина кивнул:

— Так меня называли очень, очень давно. Харон, Митос, Морфей[61]... Когда-то все они были моими именами. Но сейчас зовите меня просто Килрой. Найдется монета за проезд?

Джон с тревогой взглянул на Эвин. Талос забрал их вещи вместе со всем добром, которым снабдил их Дедал, чтобы помочь пересечь острова.

— А какая вам нужна? — внезапно спросил Чарльз.

— Обычно идет серебряный талант[62], — ответил Килрой, — но сгодится любая серебряная монета.

Чарльз с минуту рылся в карманах, выворачивая наизнанку, пока наконец не нашел то, что искал.

— Ага! — победно воскликнул он. — А как вам эта?

— Ирландский фунт? — удивился Джон.

— Моя счастливая монета, — пояснил Чарльз.

— Не уверен, что подойдет, — мрачно сказал Джон.

— Вот почему я раньше не упоминал о ней, но, с другой стороны, сейчас она со мной, и это везение, нэ?

Он протянул монетку паромщику, который, даже не удостоив ее взглядом, сунул ее в плащ. Килрой шагнул назад и сделал знак остальным забираться в лодку.

Друзья расселись, без всякого видимого усилия паромщик оттолкнулся шестом, и лодка плавно скользнула по воде.

Джек проснулся в темноте.

По ощущениям он находился в небольшой каменной комнатке футов десяти в ширину и двенадцати — в длину.

Потолок был высоко над головой, на стенах были укреплены подсвечники, но кроме этого в комнате, очевидно являвшейся тюрьмой, не было никакого убранства.

В массивной двери, выше, чем Джек мог допрыгнуть, было вырезано малюсенькое окошко, забранное металлическими прутьями.

Света из коридора было достаточно, чтобы Джек смог осмотреться, когда глаза привыкли, но не более того. И не нужно говорить, что его вторая тень все еще была при нем.

— Эй! — поколебавшись, окликнул Джек. — Здесь кто-нибудь есть?

Через окошко раздался ответ, которого Джек никак не ожидал.

Песенка. Детская песенка, исполняемая детским голосом:

Джек вздрогнул. Песенку придумали дети в разгар великой лондонской чумы[63]. Эта версия была старше той, которую знал он сам, когда был ребенком — когда был ребенком в первый раз, — но не менее достоверная. Он понял это по строчке «ап-чхи». Чих был симптомом болезни — а потом чума тысячами косила своих жертв.

— Я Джек, — снова окликнул он. — А ты кто? Кто там?

Пение резко оборвалось. Раздался неуверенный девчачий голос:

— Эбби. Эбби Торнадо. Зачем ты здесь, Джек?

— Меня схватил золотой Заводной, — ответил Джек. — А когда я очнулся, то уже был здесь.

— Золотой Заводной? — послышался другой голос, на этот раз мальчишеский. — Хотел бы я на это посмотреть, да уж. А меня вот схватил обычный Заводной.