— И ты на это пошел? Согласился, чтобы с нее наделали копий для кого попало?

— Для кого попало на Архипелаге — да, — ответил Берт. — Я верен клятве Хранителя: открыть правду об Архипелаге миру слишком опасно. Также как и доверять их тому, кто не умеет хранить секреты, — прибавил он.

В ответ Бертон смерил его разъяренным взглядом и с размаху залепил пощечину.

Эвин гневно вскрикнула, старейшина индейцев вскочил на ноги и заверещал на каком-то грубом языке, Мюртвэйт принялся дудеть в раковину, призывая всех к порядку, а Лора Липучка спряталась под свободный стул.

Бертон жестом успокоил народ и снова повернулся к пленникам. Его ярость не прошла, но он держал себя в руках.

— Я позволил своим порывам сбить меня с курса нашей беседы, — низким спокойным голосом произнес он. — Вы предстали перед советом старейшин по более важному поводу. И поскольку вас, вероятно, приговорят к смерти, даю слово джентльмена, что убьют вас быстро и безболезненно, если вы ответите на мои вопросы, и ответите честно.

Что вы сделали с нашими детьми?

Джон заметно расслабился. Возможно, страх и беспокойство, таившиеся в этом вопросе, и были причиной столь грубого обращения Бертона с пленниками — и это даже могло дать индейцам повод вынести в конце концов совсем негуманный приговор.

— Каковы бы ни были наши разногласия в том, что касается «Географики» и нашей роли как Хранителей, — начал Джон, — я считаю, что в данной ситуации у нас больше общего, чем вы думаете. Причина, по которой мы оказались в Подмире, заключается в том, что мы ищем наших собственных детей. Дети Архипелага, включая ее сына, — он кивнул на Эвин, — пропали. Бертон, у нас общая цель.

— Да неужели? — усмехнулся Бертон. — Тогда как вы объясните ее?

Он показывал на Лору Липучку, все еще сидящую под стулом.

— Если ваши дети тоже пропали, то как тогда эта крошка уцелела?

— Это все дедушка, — попыталась защититься Лора Липучка. — Он знал, как меня спрятать от тех людей.

— Каких людей? — по-прежнему подозрительно спросил Бертон.

— Людей с часами в животе, — ответила девочка. — Они пришли за нами, и он меня оправил прочь. Он заткнул мне уши воском и сказал, что так я буду в безопасности.

— Воском? — фыркнул Бертон. — Какой от него толк?

— Подозреваю, что детей каким-то образом выманили из домов, — вмешался Берт. — Воск мог помешать им услышать какой-то звук.

— Невозможно, — возразил Бертон. — Мы, кроатонцы, всегда выставляем стражу, и все они хорошо обучены. Никто не слышал никаких людей с часами — ни тиканья, ни свиста, ни бума. Мы не видели и не слышали, как забрали детей, пока не стало слишком поздно, — продолжал он. — Я услышал только, как одна девочка — моя дочь Лилит — вскрикнула. Когда мы добрались до берега, то увидели, как все они убегают. Только дети, и вел их мальчик по имени Стефан.

Мы бросились за ними, но было слишком поздно. Детей увезли на кораблях — живых кораблях, — добавил он и мрачно посмотрел на Берта. — За несколько минут они просто испарились. И за все эти годы у нас был лишь один враг, чья армия состоит только из детей.

— Пропавшие Мальчишки никакая не армия! — возмутилась Лора Липучка. — Мы просто дети, вот и все!

Удивление на лице Бертона можно было сравнить только с физиономиями старейшин. При упоминании Пропавших Мальчишек на их лицах отразился шок и даже страх.

Бертон сделал знак Волосатому Билли, и тот проворно, что не вязалось с его комплекцией, в мгновение ока схватил Лору Липучку.

Бертон приблизился и обнюхал девочку, как животное.

— Так я и знал, что ты пахнешь знакомо, — пробормотал он. — Ты воняешь Пэном, если меня не подводит нюх.

— Дедушка не воняет! — закричала Лора Липучка. — Разве что иногда после обеда, но он притворяется, что спит.

— Дедушка, а? — Бертон искоса посмотрел на старейшин. — Теперь у нас есть на что обменять наших детей.

— Вам только что объяснили: мы не имеем никакого отношения к пропавшим детям, — вмешался Чарльз.

— И тем не менее, — пропел Бертон, погладив девочку по щеке, — мы нашли вас на нашем берегу, да еще и с живым кораблем и в компании потомка нашего злейшего врага. Похоже, кое-кто мне лжет. А это очень опасно.

Он отрывисто произнес что-то на неизвестном друзьям языке, и на этом совет закончился. Не обращая внимания на протесты и возмущение, Бертон схватил Лору Липучку за руку, а Эвин — за плечо и вывел обеих из дома.

По приказу Мюртвэя несколько крепких молодцов подняли пленников на ноги и быстро повели их по тропинке прочь от поселения.

По дороге друзья заметили, что стражники идут не настолько близко, чтобы подслушать, поэтому они тут же приступили к выработке плана действий. В первую очередь необходимо было спасти Эвин и Лору Липучку.

— Не хочу показаться занудой, — шепнул Чарльз, — но нам нужна и «Географика» тоже. В ней столько всего, что она, скорее всего, понадобится, чтобы вызволить всех детей.

— Я не оставлю их Бертону, — зашипел Джек, — особенно Лору Липучку. Вы видели, как он на нее посмотрел, когда узнал, чья она внучка?

— Разумеется, мы не оставим ни ее, ни Эвин, — сказал Джон. — Но нас превосходят и силой, и числом, и мы не имеем ни малейшего представления, где находимся и куда бежать, если нам удастся сбежать.

— Какие, право, мелочи, — пробормотал Чарльз, оглядывая конвоирующих их молчаливых стражников.

— Не думаю, что мы можем бежать, — внезапно сказал Берт. — Ответы, которые мы искали, могут оказаться прямо здесь.

— Не можем сбежать? — взорвался Джек. — Боже правый, Берт, да почему же нет?

— По двум причинам, — помрачнел Берт. — Во-первых, Бертон назвал корабли, забравшие детей, «живыми». Так что я догадываюсь, что сталось с нашими пропавшими Кораблями-драконами, и для чего их теперь используют.

— Согласен, — кивнул Чарльз. — Их использует этот мерзкий «Стефан», чтобы похищать детей.

— И это делает вторую причину еще хуже, — приглушенно молвил Берт. — Намного хуже.

— Почему? — не понял Джек.

— Потому что, — Берт повернулся к нему. — Имя сына Эвин, пропавшего принца, моего внука — Стефан.

Кроатонцы заперли пленников в маленькой хижине из прутьев и шкур, в которой, тем не менее, были вставлены стеклянные окна. У нее, наверное, было и другое применение, но все понимали, что теперь эта хижина стала их тюрьмой.

Костры снаружи догорели, постепенно весь шум деревни стих. На Подмир опустилась ночь.

В хижине друзья уснули. И увидели сны. Не о своих недавних приключениях (или злоключениях), но в этих снах они искали смысл, лежащий не на поверхности.

Джон не испытывал страха.

Ему всегда было интересно, каково это — бояться чего-то, но после войны он постепенно понял, что его ничто не страшит. На его глазах погибло много друзей, сам он не раз подвергался смертельной опасности. И из всех этих передряг он выходил переменившимся — в лучшую, как он надеялся, сторону. Но в отличие от физических повреждений, понесенных теми, кто так или иначе был ранен на войне, изменения, произошедшие в Джоне, оказались невидимыми глазу: он перестал бояться смерти.

Это новое качество проявилось не в чрезмерной беспечности, а скорее в том, что он не отдавал себе отчета, какую цену заплатит лично он при том или ином развитии событий. Самое лучшее слово, способное описать его мировоззрение, пришло из Индии: сатьяграха[41]. Оно означало: «делай что угодно, отдавай что угодно, жертвуй чем угодно ради того, что считаешь правильным, но не навреди ближнему. И делай это, не оглядываясь на себя».

Единственный страх, который переживал Джон, был страх за своих детей.

Ему часто снились сны, в которых дети падали с большой высоты и он не мог до них дотянуться. Они падали, как Икар, что подлетел слишком близко к Солнцу, но слишком далеко, чтобы отец мог его спасти. Иногда ему снилось, что он почти успел, а однажды, когда сон был о старшем сыне, Джон протянул руку и коснулся пальцев мальчика прежде, чем тот упал.