Улитка ползет у сухих камней,

Раковиной бренча,

Улитка ползет,

И дорога под ней

Желта и горяча.

Живет пресмыкающийся дом,

Вагон, набитый сполна,

Пылинки летят косым дождем

В щели его окна.

Проходят тяжелые года

Легких наших минут,

Суша и Воздух, Огонь и Вода

В три погибели гнут.

А путь лежит за окном, за дверьми

Выжженный и крутой…

И видит улитка: движется мир

С должною быстротой.

…День, оборвавшись, сошел на нет,

И сразу за ним — в лицо —

Грохот миров и полет планет,

Чертово колесо.

Мир расцветает со всех сторон

Черный и золотой.

Царскою водкой сжигает он,

Звездною кислотой.

Летят тяжелые года

Легче наших минут.

Суша и Воздух, Огонь и Вода

В три погибели гнут.

Одна планета сказала другой

На языке планет: —

И мы, сестра, летим на огонь,

Туда, где тепло и свет.

Вокруг огня,

Скорей, чем дым,

Дорогою крутой,

Ветер в лицо —

И мы летим

С должною быстротой…

…Вот начинается на дворе

Веселой зари разбег.

Вот просыпаюсь я на заре,

Маленький человек.

Окна распахиваются звеня,

И вольный этот рассвет

Потом эпохи идет в меня,

Длинным путем газет,

И каждою стачкой, пролившей кровь,

Восстаньем с той стороны,

И черной работою мастеров

Громкой моей страны,

Которая за окном, за дверьми

Летит дорогой крутой, —

И ветер в лицо,

И движется мир

С должною быстротой.

Не детской неправдой, раздутой втрое,

Ветрами пустынь чалму качая, —

Азия просто пошла жарою,

Красным перцем, зеленым чаем.

Круглей пиалы, плотнее плова,

Над всеми ночами плыла луна,

И мухи, как тучи, летели, лиловы,

Колючие тучи, — честное слово,

Азия ими полным-полна.

И в эту пору сухого вызова,

В грохот базаров твоих, Киргизия,

В желтые волны, не зная броду,

Мы погружались, как рыбы в воду.

…Сейчас — ничего. Отдыхаем, сидим,

Так сказать, на мели.

И только рассвета легчайший дым

На самом краю земли.

Просторы покоем полным-полны,

И воздух не дрогнет, робея.

А желтый песок — желтее луны,

А небо — воды голубее.

Но легче, но шире, чем ветер любой

Идет на меня рассвет.

Я вижу, как в желтый и голубой

Врывается красный цвет.

И ноги

          сами несут вперед,

И город

           неплох на вид:

Арык течет,

                 и урюк цветет,

Верблюд не идет —

                            летит.

Но дело сложнее, пейзаж стороной,

Киргизия, ты обросла стариной!

Чужими руками, бочком, тишком,

И жар, и жир загребай,—

И лезет на лошадь пузатым мешком

Набитый бараниной бай.

Наверно, судьба у него не плохая:

Лошади нагружены;

Восемь халатов и три малахая,

Две молодых жены.

И вьюки — как бочки — полным-полны,

И жены теснятся, робея.

А все малахаи — желтее луны,

Халаты — воды голубее…

Но тут подымается над головой

Иного века рассвет, —

Я вижу, как в желтый и голубой

Врывается красный цвет.

И, юностью века зажатый навек,

Трубой пионерского крика

Он бродит с отрядом и лезет наверх,

Сгущаясь над зданием ЦИКа.

Мы много прошли на своих на двоих,

Мы годы шагали подряд.

И всюду друзей находили своих,

Хороших и прочных ребят.

В больших городах и от них вдалеке,

В халате и всяческом платье,

Мы их узнавали по жесткой руке,

По крепкому рукопожатью.

Для нас отдаленные материки

Не стоили медной монеты,

Мы ноги расставили, как моряки,

На палубе нашей планеты.

Под дьявольским солнцем, по горло

                                                    в труде,

В арычной воде по колено,

В полях, и заводах, и вузах—

Везде

Дерется мое поколенье.

Пускай переход под колючим дождем,

Сквозь длинный кустарника ворох, —

Мы сплюнем, ребята,

И мы перейдем —

Без денег и без оговорок…

Вы скажете: скольких наречий ключи

На льдах, на полях, на песках…

Поверьте, что Ленин похоже звучит

На ста тридцати языках.