Я напишу тебе стихотворенье:
Там будет жаркий азиатский день,
Воды неумолкаемое пенье
И тополя стремительная тень.
И я, идущий с низкого холма
Туда, где под глубокой синевою —
Все белые — зеленою листвою
Окружены окраины дома.
Вперед, вперед! На ярко-белых ставнях
Дробится свет. Бежит, поет вода.
А комнаты молчат. И темнота в них,
И только платье светлое. Тогда
Полдневный мир, который так огромен,
Дома на солнце и вода в тени,
Жара за ставнями, прохлада в доме —
Все скажет нам, что мы совсем одни.
И кончится мое стихотворенье,
И все исчезнет в городе твоем.
Дома уйдут, воды умолкнет пенье,
И только мы останемся. Вдвоем.
Я знаю, что не ради развлеченья
Тогда поехал показать Гиссар
Желавший мне добра и просвещенья
Одной бригады конной комиссар.
Он так хотел,
Чтоб, перейдя преграды.
Я понял те событья и дела,
Которыми история бригады
Действительно похвастаться могла.
______
По каменным ущельям,
По оврагам
Ночь отступала медленно.
За ней
Шли наши кони моложавым шагом
Военных, добросовестных коней.
Одна звезда,
Как наконечник медный,
Еще пронзала небо сентября.
Потом она исчезла незаметно,
И у реки застала нас заря.
А я до самой смерти не устану
Учиться слову твердой чистоты
У полных силы рек Таджикистана,
Стремительных
Без всякой суеты.
Да и не надо вовсе быть поэтом,
Чтоб постоянно помнить этот час, —
Все было чисто вымыто рассветом,
Все от души приветствовало нас.
Блестели камни, смело улыбаясь,
Вода мечтала напоить коней.
Вдали — гора пустынно-голубая
И та звала, чтобы подъехать к ней.
Она влекла на ясные вершины
И ниже стала, чтоб решились мы.
И говорило утро над равниной,
Что никогда не будет больше тьмы.
И даже стало жалко на мгновенье,
Что уж не будет в мире никогда
Ни блеска звезд,
Ни птиц ночного пенья.
Наивных песен, спетых без труда.
А кони в медленном недоуменье
Входили в воду без доверья к ней,—
Та по дороге терлась о каменья
И пропадала у других камней.
Не так ли нам назначено судьбою,
Как этих рек свободная вода,
Стремиться каменистою тропою
И с гулким морем слиться без следа.
_____
Я многое слыхал про военкома.
И скромность
Легендарная давно
По всем рассказам мне была знакома.
Но я никак не думал, что дано
Ей столько несравненного упорства:
И стоило спросить о нем самом —
Лицо худое становилось черствым
И разговор, налаженный с трудом,
Он обрывал.
Но я таил надежду,
Я чувствовал, никак не торопясь,
Что жизнь сама работала
И между
Двух душ людских
Протягивала связь.
И я дождался долгих разговоров
Среди щемящей сердце тишины
С той искренностью полной,
Для которой
Нам эти ночи тихие даны.
Тогда за сдержанностью благородной
Я разгадал однажды у него,
Что в глубине души своей свободной
Он был поэтом слова одного:
Когда в быту
Кого-нибудь —
Любого
Товарищем, как все мы, называл,
Он точный смысл излюбленного слова
С первоначальной силой сознавал.
И он любил
Века любимый горем,
Тот угнетаемый из рода в род,
Отброшенный к могучим плоскогорьям
Эмирами бухарскими народ.
И было так, до слез, ему знакомо
Лицо невыразимой нищеты,
Отмеченные вечною трахомой,
Усеянные оспою черты.
Что никогда он не жалел усилий,
Ни жизни проходяшей —
Ничего;
И люди повсеместно становились
Товарищами верными его.
И за народов сомкнутое братство,
За общий труд
И общее богатство
Работал он
Как постоянный друг
Пятнадцать лет
Не покладая рук.
Пятнадцать лет
Он воевал за это,
В седле не засыпая до рассвета;
И счастлив был,
Когда,
С известным шиком
На ишаках проехав босиком,
Его четыре старика таджика
Окликнули:
— Товарищ военком!
_____
Итак, мы ехали.
За пылью белой
Открылся город.
Жизнь была проста.
И охраняло утро, как умело,
Спокойный сон Гиссарского хребта.
И вечный снег был поднят временами
Так высоко в лазурные миры,
Что облака, летевшие над нами,
Не достигали до колен горы.
И на заре,
Среди холмов отлогих,
Пересекая спящую страну,
Я услыхал на каменной дороге
Военную историю одну.
