Был город к ночи взят.

Еще вначале

Милиция, в составе двух бойцов,

Погибла вся.

И город защищали

Не то чтоб горсть особых храбрецов,

А десять граждан,

У которых было

Оружие.

Приладясь половчей,

Они едва не охладили пыла

Отряда в полтораста басмачей.

Но постепенно гасла оборона:

Они боролись, десять человек,

Пока хватило дроби и патронов,

В огне сраженья тающих, как снег.

Потом по узкой улице на приступ

Кавалерийский ринулся обвал

И непрерывный труд телеграфиста

Одною пулей сразу оборвал.

Но шли слова от аппарата Морзе,

И не сгорал в пустыне голос их,

На перевалах горных не замерз он

И на ветру великом не утих.

В нем кровь была,

И звон бандитских сабель,

И на друзей направленный удар.

И услыхал его в бессонном штабе

Одной бригады конной комиссар.

И он не ждал, покамест ночь пройдет.

Уже бойцы из длинного ангара

Катили шестиместный самолет.

Там разместились, кроме комиссара,

Начальник штаба,

Дальше — два бойца,

Запас необходимого свинца

И пулеметчик с легким пулеметом.

Потом рванулась гулкая земля

И сразу замерла под самолетом,

Верхушками деревьев шевеля.

Так начиналась первая разведка.

Внизу мерцали мертвой белизной

Вершины гор, расставленные редко

Под круглой металлической луной.

И летчик брал рекордные преграды.

(Тогда не знали быстроты иной

И мир еще не слышал об отрядах

Прославленной «катюши» скоростной,

Которые в стремительном движеньи,

Как метеоров светлая река,

Теперь прошли, не зная поражений,

Над юго-западом материка.)

Но, доводя до своего предела

И высоту и скорость,

За двоих

Работал он для правильного дела

И выручал товарищей своих.

Прошло часа четыре.

И уже,

Преодолев последнюю вершину,

Он вниз повел тяжелую машину,

Креня ее на резком вираже.

Тогда в сияньи лунном

Облик мира

Стеною стал в невиданной красе, —

И летчик обернулся к пассажирам

И подмигнул.

И улыбнулись все.

Отряд, овеянный дыханьем ветра,

Сошел на землю, на бугры песка,

В двенадцати примерно километрах

От опустевших хижин городка.

И ждать не стал, покамест ночь пройдет.

Среди равнины, освещенной слабо,

Шел комиссар,

Потом — начальник штаба,

За ними — два бойца.

И, пулемет

Пристроив на широкое плечо

И замыкая шествие ночное,

Шел пулеметчик, радуясь, что зноя

В такое время суток нет еще.

          _____

Я все боюсь, что не сказал о многом,

Чего нельзя, быть может, упускать.

Я вел рассказ по боковым дорогам

И не сумел, наверно, передать

Хотя бы внешний облик военкома,

Его усмешки добрый и сухой

И зоркий блеск —

Мне хорошо знакомый —

Из-под очков в оправе роговой.

А главное —

Что знала вся бригада,

Чего и мне не позабыть вовек —

То ощущенье, будто с вами рядом

Живет такой надежный человек,

Который вправе поучить вас жизни

Живой и настоящей, без прикрас,

И прямоты,

И верности отчизне,

И скромности

Потребовать от вас.

          _____

Рождалось утро, тихое, простое,

Был крови след ему невыносим.

И кони, сбившись в кучу, спали стоя,

И неземные травы снились им.

А тут же на виду лежали рядом

И агрономы, И учителя,

И ветерок летел, неся прохладу

И волосы у мертвых шевеля.

Костры на площади блестели.

Прямо

Плыл синий дым.

Награбленная снедь

В котлах варилась воинам ислама

Под небом, начинающим бледнеть.

Теперь они, вкусив отраду битвы,

На душных кошмах все поразлеглись,

Покамест звуки утренней молитвы

Не понеслись в мерцающую высь.

И снова похвальбы гортанный гром

И треск костра сходились воедино.

Где площади базарной середина

Была большим украшена ковром.

Там наконец

У жаркого котла

Неколебимо, как на поле бранном,

Над розовым, дымящимся бараном

Склонился просвещенный Файзула.

Он руки окропил перед едою,

И светел был суровый лик вождя,

Раздвоенной широкой бородою

На самого эмира походя.

И клокотанье огненного жира

Наполнило басмаческий базар,

И он притих перед началом пира…

И это все увидел комиссар.

Вождем, который понял обстановку,

Был здравый смысл отваги.

В тот же миг

Он поднял сам наперевес винтовку

И бросился на площадь напрямик,

Где басмачи глазам своим сначала

Отказывались верить наотрез.

Но так «ура» над площадью звучало

И пулемета монотонный треск

Так был однообразен,

Что казалось,

Как будто он звучит сто тысяч лет

И никогда не смолкнет.

И усталость

Пришла и молвила:

«Спасенья нет».

Тогда шпион и увидал впервые

Пять человек

И легкий пулемет,

Потом очки блеснули роговые…

Не каждый это, может быть, поймет,

Но, странным ощущением влекомый,

Он цепенел,

Почти лишенный сил,

Покамест ромб в петлице военкома

Не различил.

И вдруг сообразил,

Что шла сюда дивизия.

И тотчас

Скомандовал, чтобы бежали все.

А наверху работал пулеметчик

Совсем один — в рассвета полосе.

Минуты шли,

И призрак смерти близкой

За ними брел,

Беря за пядью пядь.

Российский прапорщик,

Шпион английский

Понять не мог,

Что было их не пять,

Людей, снабженных сотнею патронов,

И не дивизия;

Что с ними в бой

Сто семьдесят шагало миллионов.

Объединенных братскою судьбой;

Что с ними были в битве превосходной,

Простертые от самого Кремля,

И небо в самолетах быстроходных,

И танками покрытая земля.

А площадь шевелилась, как живая,

Верблюд метался — неизвестно чей,

И пулеметчик счастлив был, сажая

За пулей пулю в спины басмачей.

Над ним заря суровая застыла.

Но, все для военкома заслоня,

Мелькнул на солнце огненный затылок,

И военком прицелился в коня

И выстрелил.

И сразу конь немного

Отяжелел,

Задергал головой,

Задумался…

И — рухнул на дорогу,

И придавил у прапорщика ногу,

И кончил годы жизни боевой.

          _____

Над площадью,

Как над лесной поляной,

Дрожала тишина в заре стеклянной.

Что ж, прапорщик!

Укрывшись темнотой,

Тебе бы затеряться на чужбине

Снежинкою на ледяной вершине,

Песчинкою в пустыне золотой…

Нет. Все равно.

Дела твои плохие.

Взгляни на женщин:

В ясном свете дня

Ты видишь их глаза,

Он и сухие

От ненависти черного огня.

И беспощадный день проходит мимо…

Он сединой, как серою золой,

Твою башку покрыл неумолимо.

И ты пошел — веснушчатый и злой.

Теперь по многочисленным приметам

Ты в самом деле наконец узнал,

Что на пути к свиданью с Магометом

Тебе остался только трибунал.

          _____

А через день уже видали горы,

Открыв ветрам сияющую грудь,

Как проходили эскадроны в город

И военком летел в обратный путь.

Внизу в живых источниках Востока —

Арыках, полных желтою водой, —

Среди полей, раскинутых широко,

Таджикистан трудился молодой.

И дети шли, не ведая печали,

Варился плов на пламени с утра,

И красным перцем мясо заправляли

Прославленных обедов мастера.

И вся равнина пела.

И над нею

Уже незримо колыхался зной,

И хлопок цвел, блестя и пламенея

Почти честолюбивой белизной.

И рвущееся горною рекою

Неукротимой жизни торжество

Навеки было создано рукою

Бесчисленных товарищей его.

И он летел — старик,—

Смеясь над тленом,

В больших очках,

Высокий, полный сил,

Хоть был по виду не совсем военным

И орденов обычно не носил.