Товарищу Дочь оставив и жену, Шел товарищ на воину, И берег он возле сердца Фотографию одну. А на карточке на той, На любительской, простой, Смотрит девочка, смеется, Вьется локон золотой. Труден, долог наш поход, Нам еще идти вперед. Этой девочке веселой Третий год уже идет. Тут нельзя не помечтать, Как бы свидеться опять, — Ясно, девочку такую Интересно повидать. У меня у самого Тоже парень ничего, — Скоро пятый год мальчишке, И Андреем звать его. А кругом — земля в огне, Как ведется на войне. Далеко дружку в Саратов, А до Омска дальше мне. Только, в общем, — все равно Расстояние одно: Нам считать не версты к дому, А к победе суждено. Так условимся на том, Что с тобою мы придем Раньше к Ревелю и к Риге, А к Саратову — потом. Военные корреспонденты Мы знали всё: дороги отступлений, Забитые машинами шоссе, Всю боль и горечь первых поражений, Все наши беды и печали все. И нам с овчинку показалось небо Сквозь «мессершмиттов» яростную тьму И тот, кто с нами в это время не был, Не стоит и рассказывать тому. За днями дни. Забыть бы, бога ради, Солдатских трупов мерзлые холмы, Забыть, как голодали в Ленинграде И скольких там недосчитались мы. Нет, не забыть — и забывать не надо Ни злобы, ни печали, ничего… Одно мы знали там, у Ленинграда, Что никогда не отдадим его. И если уж газетчиками были И звали в бой на недругов лихих,— То с летчиками вместе их бомбили И с пехотинцами стреляли в них. И, возвратясь в редакцию с рассветом, Мы спрашивали, живы ли друзья?.. Пусть говорить не принято об этом, Но и в стихах не написать нельзя. Стихи не для печати. Нам едва ли Друзьями станут те редактора, Что даже свиста пули не слыхали,— А за два года б услыхать пора. Да будет так. На них мы не в обиде. Они и ныне, веря в тишину, За мирными приемниками сидя, По радио прослушают войну. Но в час, когда советские знамена Победа светлым осенит крылом, Мы, как солдаты, знаем поименно, Кому за нашим пировать столом. Раведчик Наверно, так и надо. Ветер, грязь. Проклятое унылое болото. Ползи на брюхе к черным бревнам дзота, От холода и злобы матерясь, Да про себя. Теперь твоя забота — Ждать и не кашлять. Слава богу, связь В порядке. Вот и фриц у пулемета. Здоровый, дьявол. Ну, благословясь… На третий день ему несут газету. Глядишь, уже написано про эту Историю — и очерк, и стишки. Берет, читает. Ох, душа не рада. Ох, ну и врут. А впрочем, пустяки. А впрочем — что ж, наверно, так и надо. «Скажешь, все мы, мужчины…» Скажешь, все мы, мужчины, Хороши, когда спим.— Вот и я, без причины, Нехорош, нетерпим. Молод был — бесталанно Пропадал ни за грош. А состарился рано, Так и тем нехорош. Что ж, допустим такое, Что характер тяжел, Но уж если покоя В жизни я не нашел, — Холст на саван отмерьте, Жгите богу свечу, А спокойною смертью Помирать не хочу. Вижу лес и болото, Мутный сумрак ночной, И крыло самолета, И огни подо мной. Пуль светящихся нитки, Блеск далекий огня — Из проклятой зенитки Бьет германец в меня. Вот совсем закачало, Крутит по сторонам, Но мы сбросим сначала, Что положено нам. А потом только скажем, Что и смерть нипочем. Жили в городе нашем, За него и умрем. Мне не надо, родная, Чтобы, рюмкой звеня, Обо мне вспоминая, Ты пила за меня. И не надо ни тоста, Ни на гроб кумачу, Помни только, что просто Помирал, как хочу. Жене летчика |
