«В ночи, озаренной немецкой ракетой…» В ночи, озаренной немецкой ракетой, Шагая в лесу по колено в воде, Зачем ты подумал о девушке этой, Которую больше не встретишь нигде? Так было у Тосно, так было в Оломне, Так было за Колпином в лютом бою: Три раза ты клялся забыть и не вспомнить, И трижды нарушил ты клятву свою. «Те комнаты, где ты живешь…» Те комнаты, где ты живешь, То пресловутое жилье — Не сон, не случай — просто ложь, И кто-то выдумал ее. Те комнаты — лишь тень жилья, Где правдою в бесплотной мгле Лишь фотография моя Стоит как вызов на столе. Как тайный вызов твой — чему? Покою? Слабости? Судьбе? А может, попросту — ему? А может, все-таки — себе? Ну что ж, к добру иль не к добру, Но гости мы, а не рабы, И мы не лгали на пиру В гостях у жизни и судьбы. И мы подымем свой стакан За те жестокие пути, Где правда — вся в крови от ран, Но где от правды не уйти! «В ту ночь за окнами канал…» В ту ночь за окнами канал Дрожал и зябнул на ветру, И, видит бог, никто не знал, Как я играл свою игру. Как рисковал я, видит бог, Когда влекло меня ко дну Сквозь бури всех моих дорог, Соединившихся в одну. Надежды нить — я ею жил, Но так была она тонка, Что сердце в полночь оглушил Гром телефонного звонка. Сейчас, сейчас ты будешь тут… И где собрал я столько сил, Когда еще на пять минут Свое спасенье отложил? И снова нить ушла к тебе. И снова белой ночи мгла. Я отдал пять минут судьбе, Чтобы раздумать ты могла. Я пять минут, как пять очков, Судьбе, играя, дал вперед, И пять минут, как пять веков, Я жил, взойдя на эшафот. Но ты пришла в пустынный дом Той самой девушкой ко мне, В том вязаном платке твоем, Что мне приснился на войне. Пришла — и все взяла с собой: Любовь, смятенье, страх потерь В тот безучастный час ночной, Когда я думал, что теперь Почти ничем нельзя помочь, Почти замкнула круг беда!.. Нет, я выигрывал не ночь — Я жизнь выигрывал тогда. «И все-таки, что б ни лежало…» И все-таки, что б ни лежало на сердце твоем и моем, Когда-нибудь в Грузии милой мы выпьем с тобою вдвоем. Мы выпьем за бурное море, что к берегу нас принесло, За Храбрость, и Добрую Волю, и злое мое ремесло. За дым очагов осетинских, с утра улетающих ввысь, За лучшие письма на свете, где наши сердца обнялись. За наши бессонные ночи, за губы, за руки, за то, Что злые и добрые тайны у нас не узнает никто. За милое сердцу безумство, за смелый и солнечный мир, За медленный гул самолета, который летит на Памир. Мы выпьем за Гордость и Горе, за годы лишений и тьмы, За вьюги, и голод, и город, который не отдали мы. И если за все, что нам снится, мы выпьем с тобою до дна, Боюсь, что и в Грузии милой на это не хватит вина. ««Лучше хитрость, чем битва», — промолвила грекам Медея…» «Лучше хитрость, чем битва», — промолвила грекам Медея. И пошли аргонавты за женщиной пылкой и милой. Пусть я в битве погибну и буду лежать, холодея, Но от хитрости женской меня сохрани и помилуй. Я ночами с тобой говорил как поэт и как воин. Никогда не воскреснут спасенные женщиной греки. Я не знаю, достоин ли славы, но правды достоин — Перед тем как с тобой и с Отчизной проститься навеки. «Все было б так, как я сказал…» Все было б так, как я сказал: С людьми не споря и с судьбою, Я просто за руку бы взял И навсегда увел с собою В тот сильный и беспечный мир Который в битвах не уступим, Который всем поэтам мил И только храброму доступен. Но как тебя я сохраню Теперь, когда, по воле рока, Навстречу смерти и огню Опять пойдет моя дорога? А там, где ты живешь сейчас, Там и живут — как умирают, Там и стихи мои о нас Как сплетню новую читают. О, если бы сквозь эту тьму На миг один тебя увидеть, Пробиться к сердцу твоему И мертвецам его не выдать… |
