Из книги «ДЕНЬ ОТПЛЫТИЯ» Под звездами Азии Звезда над рекой Ущелье. Костра красноватые клочья. Звезда над китайской рекою. Нас Азия жжет пограничною ночью. Она не дает нам покою. Я только сказал, Что, по скромным подсчетам, Что так, потихоньку мечтая. Отсюда четыре часа самолетом До красных районов Китая, Где с боем проходит Над смертью бездарней Суровое братство народа И рвутся на клочья В боях легендарных Знамена Шестого похода. Я только сказал командиру, Что руки Имею, способные к бою: Я год обучался военной науке И дружбе с отвагой любою. Когда же дозволено будет приказом — За лучшее дело на свете Скрипучий подсумок набить до отказа, Коня заседлать на рассвете?.. И только река грохотала над миром, Трудясь, волочила каменья. И я услыхал своего командира: — Терпенье, товарищ. Терпенье. Граница Я вспомню, конечно Чернейшие травы, Тишайшие звезды и груду Камней у реки. Далеко до заставы, Которую я не забуду. Летят комары Миллионным отрядом, И насторожились сурово И умные уши овчарки, И рядом — Фуражка бойца молодого. Товарищ, Мы где-то встречались; наверно, И ты узнаешь меня тоже. Мы братья В семье неизменной и верной И, значит, хоть чем-то похожи. За нами — — Громада Советского Дома, Враждебная ночь — перед нами. И выстрелы здесь — Это вестники грома, Короткое молнии пламя. Проходят года К неизвестным пределам, Но братство — оно сохранится Везде, Где тревога за общее дело, — А это есть чувство границы. И я потеряю И песню и слово. Охвачен заботой иною, И все-таки Всё заработаю снова — Все будет, Пока вы со мною. Аня Гордиенко Может быть, я все забуду, кроме Солнца, озарившего пески, Пассажиров на аэродроме, Совершенно мутных от тоски. Два жилых строенья тишиною Крыты и песком заметены. Кролики, бессильные от зноя. Чуть не помирают у стены. И провал в сознании. И, снова Уходя в сияющую тьму, Я тотчас же вспомню Иванова. Чтобы позавидовать ему. Ибо, с легкостью непогрешимой, В небесах, лишенных суеты, Девушка ведет его машину Над пустыней — до Алма-Аты. Я хочу не много (может, много?): Песни настоящие сложить, На тяжелых странствовать дорогах, Двадцать лет простых еще прожить И увидеть дочь свою такою: Легкую, в загаре золотом, С маленькою жесткою рукою, Ясными глазами, твердым ртом. «Я верую в молодость…» Я верую в молодость: Может быть, годы В пути проведя неустанно, Но песня пройдет Сквозь пустыни и горы До самой души Казахстана. Не мигом единым, Когда на просторах Ударит зарница косая, — Трудись, моя песня, Как лампа шахтера Во тьме рудников Ачи-сая. Трудись, Чтобы в мире тебя не забыли, В глуши называли родною. Ты вся почернеешь От угольной пыли, Запетая Карагандою. Мы новой Железной дорогой доедем, Нас лучшая встретит бригада — И ты заблестишь От восторга и меди В тяжелой жаре Коунрада. Нас путь поведет, Отдыхать не желая, На бурых верблюдах качая, Кривыми тропинками Горных джейлау, Равнинами риса и чая. Нас вымоют реки И бури продуют Ветрами — на тех переправах, Где полною грудью Тебя, молодую, Бойцы запоют на заставах. Аральское море Четыре раза в жизни я видел Аральское море — Всегда из окна вагона, на самой заре, мельком. И я увидал, что это все той же пустыни горе, Продолженное водою, начатое песком. Плоское, неживое, как выкрашенная фанера, Чем ты волнуешь сердце в длинных лучах зари — Не знаю. Но я поклялся войти в тебя от Чарджуя На мутных, на желто-серых водах Аму-Дарьи. |
