— В вашем банке есть или был счет на имя Джейн Делано, — сказал я. — Я хотел бы узнать, на кого она выписывала чеки и на какую сумму, а особенно — откуда поступали к ней деньги.

Розовым пальцем он нажал на перламутровую кнопку на письменном столе, и через минуту в комнату беззвучно проскользнул молодой человек с прилизанной светлой шевелюрой. Кассир нацарапал что–то карандашом на листке бумаги и вручил его бесшумному молодому человеку. Еще минута — и на стол кассира легли бумаги.

Клемент просмотрел их и взглянул на меня.

— Мисс Делано была представлена нам мистером Барком Пэнбурном шестого числа прошлого месяца и открыла счет, внеся восемьсот пятьдесят долларов наличными. После этого она сделала еще несколько взносов: четыреста долларов десятого, двести долларов двадцать первого, триста долларов двадцать шестого, двести долларов тридцатого и двадцать тысяч долларов второго числа текущего месяца. Все взносы делались наличными, кроме последнего. Этот взнос сделан чеком.

Он подал мне чек.

“Прошу перевести на счет Джейн Делано двадцать тысяч долларов.

Подпись: Барк Пэнбурн”.

Чек был датирован вторым числом текущего месяца.

— Барк Пэнбурн! — воскликнул я излишне громко. — Выписывать чеки на такие суммы в его обычае?

— Пожалуй, нет, но проверим.

Он снова прибег к помощи перламутровой кнопки, написал что–то на клочке бумаги, молодой человек с прилизанными волосами вошел, вышел, снова вошел и снова вышел. Кассир просмотрел свежую стопочку бумаг, положенных на его стол.

— Первого числа сего месяца мистер Пэнбурн внес двадцать тысяч долларов чеком со счета мистера Эксфорда.

— А выплаты мисс Делано? — спросил я. Кассир взглянул на бумаги.

— Ее чеки, реализованные в прошлом месяце, еще не отосланы. Все они здесь. Чек на восемьдесят долларов на счет X.К. Клут от пятнадцатого прошлого месяца, чек от двадцатого прошлого месяца на триста долларов, уплата наличными, другой такой же от двадцать пятого на сто долларов. Оба эти чека, скорее всего, были реализованы ею у нас лично. Третьего числа текущего месяца она ликвидировала счет и получила чек на сумму двадцать одна тысяча пятьсот пятнадцать долларов.

— И этот чек?

— Она лично получила по нему у нас наличные.

Я закурил сигарету, а в голове моей звучали суммы, которые только что были названы. Ни одна из них, кроме тех, что были связаны с подписями Пэнбурна и Эксфорда, не имела значения. Чек для миссис Клут — единственный, который девушка выписала на кого–то, — был, по всей вероятности, предназначен для уплаты за квартиру.

— Значит, так, — вслух подвел я итоги. — Первого числа этого месяца Пэнбурн перевел двадцать тысяч долларов с чека Эксфорда на свой счет. На следующий день он подписал чек на эту сумму на имя мисс Делано, и она его учла. Днем позже она ликвидировала свой счет, получив наличными более двадцати одной тысячи долларов.

— Точно, — сказал кассир.

Прежде чем отправиться на Ливенуорт–стрит, чтобы узнать, почему Пэнбурн не рассказал мне о двадцати тысячах долларов, я заскочил в агентство, — проверить, нет ли каких известий из Балтимора. Один из сотрудников как раз кончал расшифровывать телеграмму следующего содержания: “Багаж прибыл на городскую станцию восьмого. Получен в тот же день. На Норд—Стрикер–стрит, 215, находится Балтиморский сиротский приют. О девушке там ничего не знают. Продолжаем поиски”.

Я уже выходил, когда Старик вернулся с ленча. Я на несколько минут заглянул в его кабинет.

— Ты был у Пэнбурна? — спросил он.

— Да. Именно этим я занимаюсь, но, по–моему, это какое–то темное дело.

— Почему?

— Пэнбурн — шурин Р. Ф. Эксфорда. Несколько месяцев назад он познакомился с одной девушкой и влюбился в нее. Девушка была сама скромность, и Пэнбурн ничего о ней не знал. Первого числа этого месяца он получил от Эксфорда двадцать тысяч долларов и передал их девушке. Она тут же слиняла, сказав ему, что должна ехать в Балтимор. Дала ему фальшивый адрес — как выяснилось, это адрес городского приюта. Ее чемоданы поехали в Балтимор, и она сама прислала ему оттуда несколько писем. Но, похоже, какой–нибудь ее приятель мог заняться там ее багажом и переадресовать письма. Если бы она хотела получить багаж, то должна была бы явиться на станцию с билетом, однако в игре на двадцать тысяч долларов она вполне могла плюнуть на эти чемоданы. Пэнбурн не был со мной искренним — он не сказал мне ни слова о деньгах. Вероятно, ему было стыдно, что он так поступил. Сейчас я собираюсь его прижать.

Старик одарил меня своей мягкой, ничего не значащей улыбкой, и я вышел.

В течение десяти минут я звонил в дверь Пэнбурна, но никто не ответил. Лифтер сказал, что, по его мнению, Пэнбурна ночью не было дома. Я оставил записку в почтовом ящике.

Затем я пошел в редакцию “Кроникл”, где просмотрел номера этой газеты за предыдущий месяц и отметил четыре даты, когда дождь шел напролет день и ночь. С этим я отправился в три наиболее крупных таксомоторных предприятия.

Мне уже случалось несколько раз пользоваться этим источником информации. Девушка жила далеко от трамвайной линии, и я рассчитывал, что в какой–нибудь из этих дождливых дней она вызывала такси, а не шла пешком до остановки. В книгах заказов я надеялся обнаружить вызовы из квартиры девушки — и узнать, куда ее отвозила машина.

Разумеется, лучше было бы просмотреть заказы за весь период пребывания ее в этой квартире, но ни одно таксомоторное предприятие не провернуло бы такую работу. Их и так было трудно уговорить отыскать данные за четыре дня.

Выйдя из последнего таксомоторного предприятия, я снова позвонил Пэнбурну. Нет дома.

После полудня я получил фотокопии снимка и писем девушки, отослал по одной копии с каждого оригинала в Балтимор. Потом вернулся к таксопаркам. В двух из них для меня ничего не оказалось. Только третий проинформировал меня о двух вызовах из квартиры девушки.

В первый из этих дождливых дней оттуда было вызвано такси после полудня, и пассажир поехал на Ливенуорт–стрит. Скорее всего, пассажиром этим были Пэнбурн или девушка. Во второй день, в половине первого ночи туда снова прибыло такси, на этот раз пассажир отправился в отель “Маркиз”.

Водитель, ездивший по второму вызову, припомнил, что пассажиром вроде бы был мужчина. Я пока оставил этот след; отель “Маркиз”, как и Сан—Франциско, хотя не слишком, однако достаточно велик, и выловить среди его постояльцев того, кого я искал, не просто.

Весь вечер я безуспешно пытался поймать Пэнбурна. В одиннадцать позвонил Эксфорду в надежде, что он скажет, где искать его шурина.

— Я его не видел два дня, — сказал миллионер. — Он должен был прийти ко мне на ужин, но так и не появился. Жена сегодня дважды напрасно звонила.

На следующее утро, еще не встав с постели, я позвонил в квартиру Пэнбурна. Снова ничего.

Тогда я связался с Эксфордом и условился о встрече в десять в его конторе.

— Понятия не имею, куда он подевался, — сказал Эксфорд без особого волнения, когда я сообщил ему, что Пэнбурн, по всей вероятности, не был в своей квартире с воскресенья. — Наш Барк бывает весьма необязательным. А как идут поиски этой бедной дамы?

— Я уже настолько в них продвинулся, что могу заявить, она не такая уж и бедная. За день до исчезновения она получила от вашего шурина двадцать тысяч долларов.

— Двадцать тысяч от Барка? Девушка должна быть просто великолепной! Но откуда он взял столько денег?

— У вас.

Эксфорд выпрямился.

— У меня?

— Да. По вашему чеку.

— Неправда.

Эксфорд не дискутировал со мной — он просто констатировал факт.

— Значит, вы не давали ему первого числа этого месяца чек на двадцать тысяч долларов?

— Нет.

— Может, мы вместе съездим в Голден—Гейт-Трест—Компани? — предложил я.

Через десять минут мы были в кабинете Клемента.

— Я хотел бы увидеть свои учтенные чеки, — сказал Эксфорд.

Юноша с лоснящимися светлыми волосами принес их молниеносно — довольно толстую папку, — и Эксфорд поспешно отыскал среди них тот, о котором я упомянул. Он долго рассматривал его, а когда потом взглянул на меня, то медленно, но решительно покачал головой.