— Я знала, — проскрипела она. — Как только мы оказались достаточно далеко, чтобы подумать, я сразу сказала Томасу. Я знала, что это мошенничество. Знала, что этот, так называемый детектив — ваш приятель. Знала, что все это устроили для того, чтобы лишить Томаса и меня нашей доли. Ну, я тебе покажу, ты, желтая обезьяна! Где акции? Где?!

Китаец уже обрел уверенность в себе, если он вообще когда–нибудь ее терял.

— Наш энергичный друг может сам вам сказать, что я как раз намеревался добыть у него эту информацию, когда вы так драматически вмешались.

— Томас, Бога ради, не спи! — окрысилась она на мужа. — Свяжи этого китайца! Я не успокоюсь, пока он не будет связан.

Я встал со своего места на краю кровати и осторожно переместился, чтобы не оказаться на линии выстрела, если то, чего я ожидал, произойдет.

Тай бросил на пол пистолет, который был у него в руке; но его не обыскивали. Китайцы — народ предусмотрительный: если кто–нибудь из них вообще носит пистолет, то всегда имеет при себе еще два, три или даже больше. Один у него отобрали, однако если его начнут связывать без обыска, то произойдет фейерверк.

Толстый Томас Квейр подошел к Таю, чтобы выполнить приказ жены — и великолепно запорол дело.

Он вставил свой толстый живот между китайцем и пистолетом старухи.

Руки Тая шевельнулись, и в каждой из них было оружие.

Тай еще раз подтвердил то, что говорят о его народе: если китаец стреляет, то стреляет, пока ему хватит патронов.

Когда я схватил Тая за его толстую шею, опрокинул и пригвоздил к полу, его пистолеты продолжали металлически тявкать. Эти щелчки заглохли, лишь когда я коленом придавил его руку. Рисковать мне не хотелось. Я работал над его горлом, пока глаза и язык китайца не сказали мне, что я сумел на какое–то время отключить его. Тогда я посмотрел по сторонам.

Томас Квейр лежал возле кровати, без сомнения, мертвый, с тремя круглыми дырами в накрахмаленной манишке.

В противоположном углу комнаты лежала на спине миссис Квейр. Ее одежда выглядела очень чистой и опрятной, а смерть вернула ей сердечный и кроткий вид.

Рыжеволосая Эльвира исчезла.

Тай шевельнулся. Вынув из его кармана еще один пистолет, я помог ему сесть. Он поглаживал свою помятую шею и спокойно осматривал комнату.

— Где Эльвира? — спросил он.

— Слиняла, не теряя времени.

Он пожал плечами.

— Итак, ты можешь назвать это исключительно удачной операцией. Супруги Квейр и Хук мертвы, я и акции в твоих руках.

— Действительно, мои дела выглядят не худшим образом, — согласился я. — Но не могу ли я кое о чрм тебя попросить?

— Если я смогу…

— Расскажи мне, в чем туг, черт бы его побрал, дело?

— В чем дело?

— Именно. Из того, что мне удалось подслушать, напрашивается вывод, что вы совершили какой–то грабеж в Лос—Анджелесе и наложили лапу на акции стоимостью в сто тысяч долларов, но я не могу вспомнить такого грабежа.

— Что? Невероятно… — сказал он, и то, что прозвучало в его голосе, было очень похоже на искреннее изумление. — Невероятно! Нет, разумеется, ты все знаешь!

— Не знаю. Я разыскивал молодого человека — Фишер его фамилия, — который, разругавшись с домашними, ушел из своего дома в Такоми. Его отец хочет найти сына без огласки, чтобы потом уговорить парня вернуться обратно. Мне сообщили, что я могу найти Фишера здесь, на Турецкой улице. И я его искал.

Он не верил мне. И не поверил никогда. Он пошел на виселицу, считая меня лжецом.

Когда я снова вышел на улицу — Турецкая улица показалась мне прекрасной после вечера, проведенного в этом доме, — я купил газету и из нее узнал все, что хотел узнать

Так вот, некий двадцатилетний парень, работающий рассыльным в какой–то маклерской фирме, исчез два дня назад по дороге в банк с пакетом акций. В тот же вечер этот парень и какая–то худенькая рыжеволосая девушка с прической “паж” зарегистрировались в одном из отелей Фресно как супруги Дж. М.Риордан. На следующее утро парня нашли в комнате мертвого. Девушка исчезла. Акции тоже.

Это все, что сообщила мне газета. В течение следующих двух–трех дней, собирая понемногу тут и там, я сумел сложить почти всю историю.

Китаец, полное имя которого было Тай Чун Тау являлся мозгом шайки. Они использовали беспроигрышный метод. Тай выбирал парня, который был посыльным или курьером какого–нибудь банкира или маклера и которому доверяли крупные суммы наличными или в ценных бумагах.

Затем Эльвира порабощала парня, влюбляя его в себя — что вообще–то было совсем не трудно, — а потом мягко наводила на мысль бежать с ней с тем, что он мог взять у работодателя.

Там, где они проводили первую ночь после побега появлялся Хук, пьяный вдрызг, с пеной у рта. Девушка умоляет, рвет на себе волосы, пытаясь удержать Хука выступающего в роли ревнивого мужа, от убийства. В конце концов ей это удается, — и в результате у парня нет ни девушки, ни плодов его кражи.

Временами парень все–таки обращался в полицию Двое из обнаруженных кончили самоубийством. Этот, из Лос—Анджелеса, был потверже остальных. Он вступил в драку — и Хук его убил. Девушка столь великолепно играла свою роль, что ни один из шести ограбленных грабителей не сказал ничего, указывающего на ее участие, а некоторые старались вообще о ней не упоминать.

Дом на Турецкой улице был местом, где укрывалась шайка, и, чтобы обеспечить ему безопасность, они никогда не работали в Сан—Франциско. Соседи супругов Квейр считали Хука и девушку их сыном и дочерью, а Тая китайским поваром. Порядочность и сердечность супругов Квейр бывали полезны при сбыте акций.

***

Китаец пошел на виселицу. Мы расставили самую лучшую, самую густую сеть на рыжеволосых девиц и поймали в нее множество рыжих девушек с прической “паж”. Эльвиры, однако, среди них не было.

Но я пообещал себе, что рано или поздно…

Меня разбудил телефонный звонок. Я перекатился на край постели и потянулся за трубкой. Старик. Шеф отделения Континентального агентства в Сан—Франциско. Голос деловой.

— Прости, что я тебя беспокою, но придется пойти на Ливенуорт–стриг. Глентон — так называется этот дом. Несколько минут назад звонил некий Барк Пэнбурн, чтобы я кого–нибудь прислал. Он произвел на меня впечатление человека, у которого не в порядке нервы. Выясни, чего он хочет.

Зевая, потягиваясь и проклиная неведомого Пэнбурна, я стянул со своего упитанного тела пижаму и запихнул его в костюм.

Добравшись до Глентона, я установил, что испортил мне утренний воскресный сон мужчина в возрасте около двадцати пяти лет, с бледным лицом, большими карими глазами, окруженными красными ободками то ли от слез, то ли от бессонницы, то ли от того и другого. Длинные темные волосы растрепаны, фиолетовый халат с большими изумрудно–зелеными попугаями наброшен поверх шелковой пижамы цвета красного вина.

Комната, в которую он меня провел, напоминала аукционный зал до начала распродажи или старинную чайную. Приземистые голубые вазы, искривленные красные вазы, вытянутые желтые вазы, вазы всех форм и цветов; мраморные статуэтки, эбеновые статуэтки, статуэтки из всех возможных материалов; фонари, лампы и подсвечники, драпри, портьеры, коврики, диковинная гнутая мебель; странные картинки в неожиданных местах. Неужели можно хорошо чувствовать себя в такой комнате!

— Моя невеста, — начал он без промедлений высоким голосом на грани истерики, — исчезла. С ней что–то произошло. Что–то ужасное! Найдите ее и спасите от этой страшной…

Я слушал его до этого момента, а потом перестал. Из его уст слова изливались стремительным потоком: “Испарилась… нечто таинственное… заманили в ловушку…” — и были эти слова настолько невнятными, что я никак не мог сложить их воедино. Поэтому я не пытался его прервать, только ждал, когда у него пересохнет в горле.

Мне не раз случалось слушать людей, которые от волнения вели себя еще более странно, чем этот парень с дикими глазами, но его наряд — халат в попугаях, яркая пижама, — равно как и эта бессмысленно обставленная комната, создавали слишком театральный фон, лишая его слова достоверности.