Керриден вернулся домой раньше, чем обычно. Он пообедал в маленьком ресторанчике, дошел не спеша по Пикадилли до Гайд—Парк-Корнер[14] и оказался у себя немногим раньше девяти. Отпирая дверь, он услышал перезвон “Большого Бена”[15] и остановился, чтобы посчитать удары. Эти звуки неизменно будили в нем ностальгические чувства, вызывая в памяти военную Францию: укрывшись в каком–нибудь потайном месте, он слушал девятичасовой выпуск новостей из Лондона и успокаивал себя мыслью о том, что “Большой Бен” на месте, и будет на месте завтра…

Когда прозвучал последний удар часов, Керриден вошел в квартиру, запер дверь на ключ и засов, включил свет и поднялся по крутой лестнице в гостиную. Сырой затхлый воздух и стерильная чистота напоминали приемную в лечебнице для неимущих.

Прежде чем снять плащ, Керриден опорожнил карманы и обнаружил конверт, который дал ему Ренли; он совсем забыл о нем. Керриден небрежно расправил конверт, прошел в спальню, зажег свет, закурил и повалился на кровать, с удовольствием вытянув ноги. Удачный день — семьсот пятьдесят фунтов!.. Он отнес эти деньги в банк — кассир еще бросил на него удивленный взгляд, — а потом отправился в некий симпатичный домик в Кенсингтоне[16], где жил хирург, специалист по пластическим операциям, у которого он лечился после гестапо. И рассказал об Эффи. “Мне плевать, сколько это будет стоить, доктор. Только сделайте”. Хирург согласился.

Керриден позвонил Эффи, сообщил о назначенном приеме у врача и торопливо повесил трубку, стесняясь выслушивать восторженные слова благодарности.

Еще он встретился с одним человеком в Уайтчепеле[17] и с другим человеком на Балхем—Хай–стрит, и два маленьких пакета, тайком привезенные из Америки в подкладке плаща, перешли из рук в руки. На автобусе вернулся в Уэст—Энд, пообедал и пошел к себе. Теперь, лежа на постели и устремив глаза в потолок, он чувствовал себя удовлетворенным.

В тиши комнаты, за надежными стальными решетками, Керриден вдруг вспомнил о Жанне Персиньи. Интересно, что она сейчас делает?.. Завтра вечером в клубе он скажет ей, что не намерен браться за эту работу. Можно вообразить их реакцию! В глазах Жанны вспыхнут презрение и ярость. Ренли смутится, как человек, случайно уличивший друга в неприличном поступке. Ян схватится за маузер…

Керриден криво усмехнулся: пускай судятся! Что они могут?..

Он вспомнил про конверт Ренли, открыл его и стал рассеянно читать машинописный текст. Ему было неинтересно. Ну кто такой Мэллори? Ничего не значащее имя… Керриден читал от скуки — надо же чем–то заняться перед сном.

“Брайан Мэллори. Родился 4 февраля 1916 года. Рост — метр восемьдесят шесть. Вес — восемьдесят пять килограммов. Волосы темно–каштановые, глаза карие, кожа светлая.

Особые приметы: голос — вследствие ранения во время бегства из лагеря — тихий, сдавленный. Не в состоянии кричать, но говорит отчетливо и ясно.

Привычки: когда злится, имеет обыкновение бить правым кулаком в ладонь левой руки. Когда доволен, потирает руки. Сигарету держит всегда между большим и указательным пальцами. Спички зажигает о ноготь большого пальца. Гордится своей невозмутимостью, смеется и улыбается редко”.

Керриден нетерпеливо хмыкнул и заглянул наугад на следующую страницу.

“Единственная родственница — тетка, мисс Хильда Мэллори, воспитывала его с четырехлетнего возраста, после смерти матери. С отцом отношения были плохие, встречались редко. Тем не менее, отец сделал его своим наследником и оставил большое состояние…”

Керриден зевнул и, скомкав листки, бросил их в угол комнатыю

“Надо раздеться и лечь по–настоящему”, — подумал он, закрывая глаза. Прошло несколько минут. Он не шевелился. Его лицо постепенно разгладилось и утратило выражение жестокости. Керриден заснул.

2.

Ему снилось, что в конце постели, сложив на коленях изящные белые руки, сидит Мария Гауптман. Ее лицо разбито и окровавлено — как тогда, когда она лежала мертвая у его ног. Она пытается что–то сказать, но от ее головы остались лишь широко раскрытые глаза над зияющим провалом с несколькими торчащими зубами. И все же он твердо знает: она пытается что–то сказать.

Не первый раз ему снился этот сон, и всегда у него складывалось впечатление, что Мария собирается сказать что–то очень важное… Но она ничего не говорила — просто сидела на постели, вселяя в его сердце ужас; сидела и не уходила.

Керриден проснулся от стука в дверь. Он с трудом оторвал голову от подушки, чувствуя, как ноют челюсти, — опять во сне скрипел зубами — и прислушался. Когда стук повторился, он бесшумно скользнул в гостиную, не зажигая света, отодвинул занавески и выглянул в окно. Она едва виднелась в лунном свете — стояла все в тех же черных брюках и черном свитере, засунув руки в карманы, с непокрытой головой, с сигаретой в зубах.

Керриден застыл на миг, не сводя с нее глаз, потом включил свет и спустился по лестнице. Он понятия не имел о причинах столь позднего визита, но открыл дверь, не колеблясь.

— Входите. Вы одна?

— Да, — ответила Жанна, ступив в маленькую прихожую.

— Поднимайтесь наверх, — Керриден закрыл дверь — но лишь после того, как выглянул во тьму и убедился, что Ян или Ренли не прячутся в тени поблизости.

Жанна поднималась по лестнице, а он следовал за ней, глядя на ее прямую спину, на покачивающиеся бедра. Девушка вошла в гостиную и остановилась возле камина.

— Что привело вас сюда в такой поздний час? — спросил Керриден с порога. — Я уж собирался ложиться — плохо выспался прошлой ночью.

Она отвела от него взгляд и стала рассматривать комнату — ничего не упуская, впитывая каждую деталь. Наблюдая за ней, Керриден впервые обратил внимание на убогую скудость обстановки, на потертый ковер, кресло с выпирающей пружиной, старый, с пятнами, стол…

— Выпьете немного? — резко спросил он, сняв с полки бутылку джина. — Где–то должен быть и вермут.

Керриден скрылся на кухне, раздраженный тем, что ему понадобился предлог уединиться, прийти в себя от ее тревожащего присутствия. Когда он, найдя вермут, вернулся в комнату, беспокойное чувство улеглось, но скованность и напряжение остались.

Жанна все так же стояла у камина — безмолвно, недвижно, настороженно. Насвистывая сквозь зубы нехитрый мотивчик, Керриден смешал коктейль и поставил на стол бокалы.

— Чувствуйте себя, как дома. Эту дыру, конечно, трудно назвать домом, но лучшего у меня нет. — Он сел в кресло, и то затрещало под его тяжестью. — За ваше здоровье! — Керриден сделал глоток и поморщился. — Паршивый вермут, надо сказать…

Девушка будто не замечала предложенного бокала.

— У вас обыкновение давать слово и нарушать его, так ведь?

Керриден не ожидал такой прямой атаки и на мгновение опешил, но потом рассмеялся.

— Вы узнали обо мне практически все! — Он вытянул свои длинные ноги. — Это верно. Я не всегда выполняю обещания.

— Вы беретесь за определенную работу, получаете деньги и затем бросаете порученное дело, — продолжала она. — Весьма легкий способ зарабатывать на жизнь, правда?

Керриден кивнул.

— Да. Порой даже слишком легкий. — Он ответил беззаботно, но был удивлен ее спокойствием. Он предполагал, что девушка в ярости бросится на него, и в глубине души был бы рад, если бы она так поступила. Он чувствовал бы себя увереннее.

— И у тех, которые вам платят, не остается никакой надежды?

— Ни малейшей, — весело согласился Керриден. — Дела, которые мне предлагают, обычно не терпят огласки. Но, разумеется, у вас есть моя расписка, можете подать на меня в суд, — добавил он и рассмеялся.

Жанна погасила окурок, взяла коктейль и долго смотрела на Керридена поверх бокала. Он приготовился уворачиваться, думая, что она выплеснет содержимое ему в лицо. Но вместо этого девушка одним глотком осушила полбокала, подошла к дивану и села.