Увидев второго ямщика, который подходил к ним, он перевел разговор на другую тему:

— Кто-то из господ собирается править моей тройкой? Уж не вы ли, грешным делом?

— Я, — ответил Фирсов.

Покосясь на товарища, ямщик продолжал:

— Только вот что, милок, левую пристяжную кнутом не бей: бедовая. Натворит делов, сам не рад будешь: как хлестнешь — сейчас на дыбы и падет на коренника. Оборони бог, прирвет всю упряжь.

— Ничего, обойдемся без кнута! — успокоил ямщика Андрей.

«Черный яр, успею ли выпрыгнуть из кошевки? — пронеслось в голове. — Но чем бы все это ни кончилось, я должен выполнить задание!»

Фирсов направился на голоса, которые слышались из комнаты. При входе его мужчины замолчали. Видимо, речь шла о нем.

— Я не помешал? — Глаза Фирсова вопросительно посмотрели на Вальтера Гана.

— Нет… — ответил тот и, засунув руки в карманы мехового пиджака, бесцеремонно вытянул ноги.

Андрей, скрывая неприязнь, сказал спокойно:

— Прошу извинить за опоздание, — и, отвернувшись к окну, закурил.

Вскоре, одетая в модную венгерку с отделкой из серого каракуля, вошла де Гиньяр.

— Все в сборе, господа? — Глаза Жанны окинули собравшихся. Мужчины поднялись с мест и стали разбирать ружья, стоявшие в углу комнаты, Андрей поклонился Жанне.

— Поручик, я вас не узнала. В этом крестьянском полушубке вы выглядите, как настоящий ямщик. Надеюсь, сегодня покажете свое искусство управлять тройкой.

— Да, — тряхнул решительно головой Фирсов. — Сегодня вы увидите, что значит любить просторы родной земли.

Охотники вышли на улицу. В первую кошевку уселись Вальтер Ган, штабс-капитан Дунаев, Жанна де Гиньяр. Андрей взобрался на облучок и, взяв вожжи, оглянулся.

Во второй кошевке сидели: Уильям Доннель и два незнакомых ему офицера.

— Готовы?

— Трогай, — ответил задний ямщик.

Тихо звеня колокольцами, тройка побежала по людным улицам города. Спустившись к реке, лошади пошли быстрее. Солнце грело по-весеннему, со степи веяло теплом.

Дунаев, привалившись к Жанне, рассказывал анекдоты; француженка, заливаясь смехом, порой игриво закрывала ему рот меховой перчаткой, Вальтер Ган был угрюм и неразговорчив. Его мысли были заняты Топорковым.

«Поручик будет выдвинут от меня на расстоянии выстрела, это облегчит задачу, версия о несчастном случае на охоте вполне правдоподобна. Предположим, заяц делает большой прыжок в его сторону. Я, не рассчитав дистанции, выстрелил. Пуля угодила в Топоркова, и все в порядке, — по холеному лицу Гана пробежала легкая усмешка. — Следствие? Это проформа. В военном отделе контрразведки есть мои люди».

Успокоенный, Ган откинулся на спинку кошевки и закрыл глаза. Дорога была ровной, и Андрей ехал неторопливо. Кругом лежала широкая равнина, покрытая редким кустарником. На желтых буграх виднелась прошлогодняя трава. На вербах набухли почки; над равниной, недалеко от берега, тяжело махая, крыльями, пролетел сарыч.

Ослабив вожжи, Андрей задумался. Кто знает, может быть, это его последний день. Хорошо, если прыжок будет удачным, а если нет? В трепетном весеннем воздухе перед глазами Андрея выплыл образ Христины.

Неожиданно лошади остановились. Впереди лежала полынья. Вырываясь из-под толстого слоя льда, бурлила вода. Андрей осторожно объехал опасное место и оглянулся. Второй ямщик отстал. Фирсов подобрал вожжи и, встряхнувшись, крикнул на коней. Коренник перешел на крупную рысь. Фирсов стал следить за пристяжными. Те бежали ровно, красиво изогнув головы, скосив на ямщика глаза.

— Держитесь крепче, господа, — бросил через плечо Андрей и первый раз ударил коренника кнутом. Тот вскинул голову к дуге, прибавил ходу. Раздалась трель колокольцев. Тройка понеслась. Приподнявшись на сиденье, Андрей внимательно смотрел вперед. Его лицо было серьезно. Вдали показалась сначала верхушка Черного яра, затем на белом фоне равнины отчетливо выросла и сама скала.

Вальтер Ган, пригретый лучами яркого солнца и убаюканный нежным звоном колокольцев, дремал. Жанна де Гиньяр, не переставая болтать со штабс-капитаном, увертывалась от его поцелуев, бросая взгляды то на широкую спину Андрея, то на дремавшего Гана.

Еще верста.

«Нужен сильный разгон», — слегка побледнев, Андрей второй раз ударил коренника. Бешено работая ногами, откинув голову чуть не под самую дугу, тот летел так, что в ушах свистел ветер. Не отставали и пристяжные. В одном месте кошевку встряхнуло, и Вальтер очнулся от дремоты.

— Нельзя ли потише, — подергал он рукой полушубок Андрея.

— Признаться, не понимаю я людей, которые гоняют на лошадях сломя голову, — обратился он к Дунаеву.

— Русская натура, — ответил тот, усмехаясь.

— Рисовка, — произнесла презрительно Жанна и плотнее прижалась к своему кавалеру.

Андрей круто повернулся к говорившим.

Ему хотелось бросить в лицо контрразведчикам: «Нет, это не рисовка, это жертва человека, который любит Родину и борется за ее счастье!» — но, увидев довольные физиономии седоков, сжал плотно губы, отвернулся.

Иртыш стремительно обрушивается на гранитную скалу, яростно бьется волной, бросая вверх каскады брызг.

Над Черным яром висела легкая пелена тумана. Не спуская внимательных глаз с дороги, Андрей с каждой минутой приближался ближе к скале. Бросив тревожный взгляд в сторону Омска (второго ямщика не видно, отстал), Андрей поднялся во весь рост на сиденье и взмахнул кнутом.

Вскоре коренник, сдерживая ход, стал упираться старыми истертыми подковами о лед, но увлекаемый пристяжными, покатился по ледяной дорожке к большой полынье. Вот и раскат, о котором говорил ямщик. Андрей с силой ударил вожжами левую пристяжную, прыгнул с облучка на лед и, потеряв равновесие, упал, покатился по инерции к ледяной глыбе, ударился о нее плечом и, превозмогая боль, заполз в торосы.

Коренник поднялся на дыбы перед потоком: раздался сухой, точно выстрел, треск льда, крик испуганных людей, и все стихло. Только Иртыш по-прежнему яростно бил волной о Черный яр. В стремительном водовороте крутилась одинокая форменная фуражка штабс-капитана Дунаева.

Андрей пополз меж ледяных глыб к противоположному берегу, с трудом поднялся на него и залег в кустарнике.

Вскоре появилась вторая тройка. Показывая рукой на полынью, прокричал что-то испуганный ямщик. Люди выскочили из кошевки и, пятясь от страшного места, повернули к городу.

Андрей выбрался из кустов и побрел к видневшемуся невдалеке стогу. Возле него стояла лошадь в упряжке. Человек, взмахивая вилами, накладывал воз сена.

Андрей ощупал ушибленное место, засунул руку за пазуху, проверил, тут ли револьвер, и смело направился к стогу. «Вероятно, это и есть тот крестьянин, о котором говорил Радо…»

Из-за стога выскочила большая собака и, заливаясь яростным лаем, кинулась навстречу.

Раздался окрик хозяина:

— Цыц, окаянная! — Собака виновато виляя хвостом, повернула обратно.

Крестьянин внимательно оглядел Фирсова:

— Из Омска?

— Да…

— Поехали, — столкнув сено с дровен, тот торопливо повернул лошадь к заброшенной в степи заимке.

В одиночной камере всегда держался полумрак. Свет проникал через небольшое окно, расположенное на высоте двух метров. К полу привинчена железная койка с брошенным на нее грязным тюфяком. Каждый день Виктора Словцова вызывали на главный пост для допроса и каждый раз жестоко избивали. Такой же участи подвергались братья Новгородцевы.

Дело Виктора Словцова и группы усть-уйских казаков находилось за следственной комиссией, которая по нескольку месяцев не рассматривала материалы обвинения.

Еще в январе Михаил Новгородцев был вызван на главный пост, где начальник тюрьмы зачитал ему постановление: