— Убирайтесь ко всем чертям! Иначе я вас пристрелю, как собаку, — яростно бросил Сергей. — Ну!

Охорович, потирая ушибленный затылок, не спеша вышел из комнаты, крикнув с порога:

— Вы будете отвечать перед военно-полевым судом!

Через час Сергей выехал из города, направляясь к Тоболу.

…Наступил вечер. В бору было по-прежнему тихо. На корнях дерева лежала в забытьи Сажней. Через прорехи порванного платья виднелись следы дегтя от чересседельника и сгустки крови.

Вот она с трудом открыла глаза, застонала. Из лесной трущобы донеслась песня и беззаботное треньканье на балалайке:

Песенник приближался. Заслышав стон, умолк и, увидев женщину, торопливо направился к ней.

Это кривой Ераска пробирался из Куричьей дачи в Марамыш на разведку. Поспешно развязав Элеонору, он поднял ее, покачал головой:

— Милая, да кто это тебя так разукрасил? Ишь ты какое дело… Погоди, тут у меня знакомый мужик за бором пашет. Возьму у него лошадь. Только на телеге-то сюда, пожалуй, не добраться… — говорил он озабоченно. — Дойдешь со мной до дороги? А там в город доставлю.

Элеонора молча кивнула головой и, опираясь на Ераску, с трудом выбралась из лесной трущобы.

Дня через два, собрав с помощью Василисы Терентьевны вещи, она выехала из города.

Охорович, получив от старика Фирсова в подарок золотой портсигар, не стал настаивать на розысках Сергея.

Воинская часть Андрея Фирсова летом 1918 года была отправлена на восточный фронт и включена в состав третьей армии, действовавшей в районе Перми. Обстановка была сложной. Измотанные непрерывными боями с колчаковцами, слабо вооруженные, плохо одетые, не имея резервов, части третьей армии постепенно отходили на Пермский рубеж.

В штабе Троцкого, в бригадах и дивизиях чувствовалось засилие старых специалистов. Не надежен был и тыл. Во многих сельских Советах и комбедах засели кулаки и прихвостни. Начались диверсии. Враги взрывали полотно железной дороги и мосты, тормозили сдачу хлеба.

Зимой Пермь пала.

Враг стремился к центру страны. Восточный фронт требовал неотложной помощи. Совет обороны направил к месту пермской катастрофы Ф. Э. Дзержинского.

Зима стояла суровая. В лесах лежали глубокие снега. Дорог не было.

Измученная десятидневным переходом часть Андрея расположилась на ночлег в одной из глухих деревушек.

Ночь. Спят темные многоверстные леса, где даже летом редко проходил человек. Зимой забредет в глухомань случайный охотник и, вдруг лесное безмолвие огласится глухим выстрелом, и вновь настанет тяжелая гнетущая тишина.

Колчаковцы здесь не появлялись: тракт из Перми на Вятку был далеко, лесной край пугал их.

Передав отряд заместителю, Андрей выехал в штаб дивизии. Хотелось скорее знать, зачем вызывает его представитель ЦК.

Тот сидел за столом, кивнув Андрею головой, показал глазами на стул. Закончив письмо, Феликс Эдмундович выдвинул один из боковых ящиков и, положив перед собой личное дело Фирсова, углубился в него.

— У вас высшее образование? Английский язык знаете?

— Да.

— В партию вы вступили в семнадцатом году?

— Хорошо. Остальное мне известно… — Подойдя к Фирсову ближе, Дзержинский не спеша сообщил: — Организуется Урало-Сибирское бюро ЦК РКП(б). Вам придется выехать для связи с омскими большевиками. Вот письмо товарищу Парнякову, — взяв пакет со стола, Дзержинский передал его Фирсову, — Учтите, поручение ответственное. Прошу сообщить омским товарищам, что наказ Владимира Ильича Ленина мы выполним: Урал будет советским.

Через несколько минут Андрей уже поднимался по лестнице дома, где помещался дивизионный штаб. Его внимание привлекла небольшая группа вооруженных людей во главе с плечистым военным, остановившаяся у дверей кабинета фон Дитриха. Вот и сам фон Дитрих показался в дверях. Он был бледен. Последовала команда:

— Отвести в чека! — и обезоруженного фон Дитриха вывели из здания. Сутулясь, в сопровождении конвойных, прошел мимо и Омарбеков. Андрей вздохнул с облегчением.

На рассвете, получив документы на имя колчаковского поручика 46-го Исетского полка Николая Топоркова, убитого партизанами в районе Перми, Андрей выехал из Вятки.

Виднелись смутные очертания домов, опушенные снегом деревья, бывшие купеческие лабазы, церкви. За мостом, на окраине города, лежала снежная равнина, за ней редкие березовые рощи. Началась поземка. Легкие волны снега с шуршанием катились одна за другой. Монотонно гудели телеграфные провода. Прислушиваясь к их унылому напеву, Фирсов глубже спрятал лицо в башлык.

К вечеру он добрался до передовой и, оставив коня на заставе, стал ждать проводника. Предстояла ночь, томившая своей неизвестностью. Выдержит ли он тяжелое испытание? Достаточно ли у него выдержки носить спокойно маску белогвардейца?

Как только на вечернем небе загорелись звезды, Фирсов зашагал в глубь леса вместе с проводником. Подоткнув полы армяка за опояску, крестьянин шел не торопясь, осторожно обходя бурелом и валежник, торчавший из-под снега. Где-то далеко вспыхивали и гасли сигнальные ракеты. С непривычки идти тяжело. Андрей часто проваливался в снег, запинался за коряги и никак не мог поспеть за крестьянином.

— Умаялся? — смахнув снег с пенька и присаживаясь на него, спросил проводник.

— Жарко…

— Дорожка не легкая, — сочувственно кивнул проводник и полез за кисетом. — Закуривай.

Озябшие пальцы Фирсова не слушались. Рассыпав табак, он безнадежно махнул рукой: — Обойдусь без курева.

Крестьянин произнес добродушно:

— Не привык, должно, к махорке?

— Пожалуй, — согласился Андрей и спрятал руки за пазуху.

— На, покури, — сделав вторую цигарку, проводник протянул ее Фирсову. Андрей зажег спичку.

— А смелый ты, однако: в самую берлогу идешь. Колчак-то — опасный зверюга. Ничего, мы его — где рогатиной, где огнем выживем, — заявил крестьянин уверенно. — На каждого зверя надо сноровку знать, правильно ведь?

Андрей кивнул.

— У нас, у медвежатников, так: прежде чем обложить зверя, надо знать, куда он головой лежит, чтобы взять было легче. Так и в военном деле, сначала разузнай, а потом и бей. Так ведь?

Андрей улыбнулся.

— Правильно. Ты, оказывается, военную тактику назубок выучил.

— Небось, выучишь, когда спалят твою избу да животину прирежут. Вот тебе и вся тактика — бей гадов!

На тракт Фирсов с крестьянином вышли вечером.

Белые, откатываясь от Вятки, спешили к Перми и Мотовилихе, которые они укрепили за последние дни.

Длинной лентой тянулись обозы со снаряжением и беженцами. Скрипели полозья чужеземных пушек, слышалась ругань офицеров, плач женщин и детей.

Обгоняя обозы, проскакал кавалерийский эскадрон каппелевцев.

— Тягу дают, — радовался проводник.

На следующий день они вошли в город и простились. Фирсов проник в здание вокзала и смешался с толпой солдат.

Поезд, в котором находился Андрей, часто останавливался на разъездах, пропуская встречные. Из вагона было видно, как мелькали платформы с орудиями и зарядными ящиками, затянутыми брезентом. Двигались теплушки с солдатами и лошадьми. Однажды ночью, громыхая на стыках рельсов, прошел бронепоезд. Видимо, колчаковцы начали подтягивать к Перми резервы.

Андрей лежал на верхней полке купе классного вагона и, закинув руки под голову, думал о Христине: «Жива ли?» Он знал лишь, что в Кочердыке ее нет. Последнее письмо он получил перед отправкой на восточный фронт. Она писала взволнованно и радостно: