Домой мы добрались, когда на небе зажглись первые звезды. Под вечер, бабай с трудом переставлял ноги, так же как и я, умаявшись за этот «короткий» летний день.

На мой стук из дома вышел Никодим и открыл ворота, Силантий, факелом посветил, чтоб я поставил телегу на свободное место и распряг мерина. Наскоро обиходив своего товарища по сегодняшнему (честно скажу) нелегкому дню, поставил в стойло. Задал сена и от души сыпанул в кормушку, его любимого овса, потрепал по холке и отправился ужинать.

Думаете, дали спокойно отдохнуть? Хрен там, знал бы, лучше бы в деревню поперся, на ночь глядя, в лесу на поляне переночевал бы… Гадские деды, они видите ли, проводы затеяли, им собутыльника не хватало и лишней пары ушей, до которых нужно донести кучу ценных указаний. Одно радует, Никодим деньжат подбросил. После того как узнал, что я оставил в городе почти двадцать пять рублей.

Ничего лишнего, покупал только самое нужное. Стволы для пищалей — восемьдесят семь штук. Отложенный и завернутый в чистую тряпицу образец, очень помог торговаться. Стоило только развернуть, положить перед собой и попросить оценить, в большинстве случаев, вопросы и жалобы на плохую жизнь, заканчивались, не успев родиться. И только три были нарезные…

Железо листовое — десяток. С трудом подобрал нужную толщину, перелопатил чуть ли не пол сотни листов. Проволока стальная в бухте — одна. (кузнец баил — туточки десять аршин, проверять на стал) Ртуть — два килограмма. (остаток дома грамм двести) Кислоты серной взял шесть корчаг.

Берковец ваты хлопковой. Армянина, довел до слез, придираясь к каждой песчинке, веточки и иной мусоринке, но товар достался изумительной чистоты. Три трубы по аршину длиной. Если удачно пройдет, то в моем распоряжении… Лучше не загадывать, промерю, а там видно будет.

Из заначки, что в окрестностях деревни закопана, надо будет достать с десяток заготовок. Из них будем штамповать детали.

Штуку небеленого полотна. Заехал к красильщикам и с час, на пальцах объяснял, какой мне нужен рисунок на всем этом. Чуть не подрался из-за сроков.

— Матицу новую делать… Попробовал вякнуть главный моляр. Я глубоко вздохнул и пояснил — Не надобно мне так, возьми кисть и малюй в три краски, желтую, зеленую и коричневую. Как тебе угодно будет. Понял?

Теперь на меня смотрели шесть бараньих глаз… В душе обругавшись на них и обложив по матушкам и бабушкам, попросил показать, где они красят тряпье. Жаркое место, скажу вам, и довольно сырое. Длинный стол, на него натягивают полотно. С торца садится мужик, перед ним подушка с краской, обмакивает штамп и ставит оттиск по меткам, прихлопывая рукой сверху. Чтоб лучше пропечаталось.

Я взял кусок тряпки, засунул его в ведро с зеленой краской и шваркнул на стол. Схватил кисть, окунул в коричневую и несколькими штрихами нанес разводы, а желтой просто окропил, чтоб получились пятна, размером с пятак. Указал на это творение — Вот так мне надобно.

Дальше был процесс согласования цен. Здесь я плавал как цветок в проруби. Но думаю, что не прогадал…

Бочонок сырой нефти, достался вообще за пару копеек. Два кренделя уперли, думали, что вино, сунулись, а там… Обломинго, только черный, а не розовый. И тут я… Выручил алканавтов.

А вот меди удалось купить всего пяток килограммов и тот весь в поделках — котелки, ковши, пара подсвечников, с десяток ложек (одной такой можно вместо кистеня пользоваться) и другой утвари кухонной.

Забрал зараз всю бумагу, какая нашлась. Обычно покупал нерезаные листы размером с сито, а тут выгреб все под остаток, даже четвертушки. Кои народ брал письма писать. После моего ухода, халдей прикрыл лавочку и ушел домой. Пополнил запасы клея — кошелки наверно хватит, а нет, так в деревне пошукаю, наверняка у кого ни будь есть заначка.

Воск и восковину — за всем этим пришлось побродить на торгу, но набрал сколько надо. Сукно, кожа, маленький рулончик войлока на пыжи…

Вставленные в глаза распорки уже не помогают, лучинки с хрустом ломаются, и я засыпаю, уткнувшись мурлом в бумаги…

Очнулся где-то посреди ночи, лежа в кровати. Попробовал перевернуться на другой бок и, рука уткнулась в чье-то, очень горячее бедро, переходящее в восхитительную ножку… исследование закончилось упругой грудью…

Когда с рассветом, продрал опухшие со сна очи, обнаружил что лежу в кровати один одинешенек. В первый миг даже сомнение появилось — а не приснилось ли мне? Но от подушки вкусно пахло, милым сердцу разнотравьем, неистребимым запахом любимой женщины… Я откинулся на спину и, на лице расплылась довольно — идиотская улыбка.

Дверь распахнулась, от легкого постукивания сорок безразмерно растоптанного сапога и в дверном проеме нарисовался дедушка Силантий, собственной персоной. Мне иногда кажется, что в моей коморке по углам стоят видеокамеры. Этот гад всегда появляется ровно через тридцать секунд после того как я просыпаюсь… У него нюх так развит что ли?

— От ты… (он ласково назвал меня козлом, это если примерно перевести дословно) Пошли кашу трескать, тебя Никодим видеть хочет…

Я как был голяком так и встал с ложа, прошел к своему тазику для умывания, над которым висел кусок отполированной до зеркального блеска, бронзовой пластинки. Ботва на голове всклокочена и торчит в разные стороны. Борода висит неопрятной сосулькой, белки глаз, вроде как красные и веки опухшие…

Силантий неопределенно хмыкнул и вышел. А все что я смог сказать, было, — Охереть, не встать…

Налил воды из кувшина и принялся приводить себя в порядок.

— Чего звал, — Я с хмурым видом уселся на лавку, на свое место. Пододвинул котелок и набросал в миску каши.

— Поешь сначала, потом речи вести будем. — Никодим отпил из кружки глоток и, поставив её на стол, ладонью вытер усы.

Скромненький завтрак, молока нет, хлеб черствый, масло отсутствует, и пустая гречка в глотку не лезет. С трудом запихнув в себя пару ложек, решительно отодвинул плошку.

— Ну… Чего надобно?

— Э… Ты почто Силантия обидел?

Если бы не сидел, то пришлось бы искать, куда зад приплюхнуть. В удивлении открыл рот и вопросительно посмотрел на своего компаньона.

Он удовлетворенно крякнул и приступил к распиловке, доступно и удобно сидевшего бревна под именем Федор. Занимался вдумчиво, изредка поправляя разводку на пиле. Надпилив в одном месте. Переворачивал и приступал в другом, очень скоро я был ободран (словесно) до полного не узнавания и мое чучело под именем — Буратино, можно смело вывешивать на огороде взамен тамошнего. Вялые попытки, что-либо вякнуть, мяукнуть, а под конец разделки, просто пискнуть, пресекались решительно и довольно жестко. Поняв что от трепыхания нет ни какого толка, под конец экзекуции сидел, сложив лапки на коленках и с видом прилежного ученика, внимал изрекаемую мудрость. Только вот мой мучитель, как-то нервно себя ведет, каждый раз на дверь оглядывается. Стало понятно, когда скрипнули петли и Никодим стремительно изменил тему для разговора. Все встало на свои места, в комнату вошел Силантий. Глянул на стол, скривился, не заметив кувшина с любимым напитком, — Федор, ты, когда обратно поедешь. — Отщипнул кусок от каравая и, закинув в рот, принялся жевать.

От взгляда Никодима было можно прикурить, мне даже захотелось потрогать затылок — не тлеет там ли там, что ни будь?

— Да прям сейчас. — Встал из-за стола, отвесил поясной поклон Никодиму и пошел к выходу.

Уже закрывая за собой дверь, услышал риторический вопрос стрельца, — Это чтой с ним такое?

Обратная дорога заняла немного времени, правда, пришлось сделать небольшую остановку. На половине пути мерин встал посереди тракта, опустил голову к земле и задышал так, как будто проскакал десяток верст полным галопом, хотя шли шагом. Это он так показывал, что у него закончился бензин, в виде двух кусков ржаного хлеба с солью, съеденный им перед выходом из дома. Пока я скармливал ему очередную пайку, Силантий сбегал в кусты, откуда вернулся с довольным видом. Потом и я посетил придорожное заведение — два нуля, мальчики направо, ну девок с собой не брали. Оправившись, забрался в телегу, мерин проводил меня взглядом, оглянулся и, поняв, что больше ничего не светит, тяжко вздохнул, и мы поехали дальше.