Присел на чурбачок, стоявший у верстака в качестве табурета, стараясь не зацепить кучу железного хлама, опасно свисающего с края.

— Родька, чего спросить хочу, Ждановский стволы кует?

— Не… Помер он, Анну вдовицей оставил, вчерась похоронили. — И перекрестившись, повернулся ко мне спиной, ухватился за приводной рычаг от мехов и силой качнул. Всхлипнул кожаный клапан, засасывая вовнутрь порцию воздуха и мощно выдохнул. От чего в горне вспыхнули маленькие искорки и тусклые угли, ярко засветились.

— Вот жисть какая… Давеча ко мне приходил, — Оглянулся через плечо, — на ентом самом месте сидел. Сказывал что покупателя нашел… А вечером Анюта прибежала, сама не своя, грит — помер. Сказывала — повечеряли, вышел на крылечко и упал замертво. Она его нашла, только когда коз доить пошла, вышла из дому, а он ужо остыл. Чудно, лицом синий, а губешки белые… Федь, сходи к Аньке, может и не успела она его рукоделие отдать… А тебе сколько надобно? Сколь брать будешь? Вдовицу не обидишь?

— Родя, ты уж или дело делай, али со мной речи веди. У тя вон, железяка ужо скоро расплавиться.

— Ах ты… я чтоб… да вот тебя… — Почти голыми руками, схватил какую-то щепку и смахнул детальку в бадейку, коротко пшикнуло и под крышу взвилась струйка ароматного дыма.

Я заинтересованно ждал продолжения, а Родька наоборот, стал сворачиваться. Ох уж мне эти доморощенные экспериментаторы. Я еще не настолько старый и глупый, чтоб не узнать в «утопленнике» приводную рукоять от клинового затвора, только уменьшенную в десяток раз. Он что решил это, приспособить к пищали? Флаг ему подарю и барабан в придачу, если получится из этой мортиры стрелять с рук без сошки. Пока я на минутку отвлекся, это чадовище решило протиснуться мимо меня и зацепило пирамиду барахла, наваленную рядом со мной на верстаке. Куча пришла в движение и с грохотом обрушилась, попутно стукнув меня по спине и какая-то хреновина, довольно больно ударила по ступне, скатилась и мелодично звякнув, остановилась у колоды. Я набрал полную грудь воздуха, чтоб выказать свое отношение ко всему этому… Да только слова замерли в груди, а воздух вышел вздохом восхищения. Тоненький лучик света, пробивавшийся сквозь щель в двери, высветил стальную трубу, примерно в аршин длинной.

— Родя, дверь открой, — попросил, замершего на месте кузнеца.

— Что случилось Феденька, тебя куда стукнуло…

Договорить не дал, не повышая голоса, спокойно попросил еще раз. Видимо что-то было такое в моем тоне, которое заставило его заткнуться и открыть дверь настежь. Передо мной лежала обточенная труба, приподнял и заглянул внутрь… И тут, почти хорошо. Толщина, на глаз около шести миллиметров. Сердце дрогнуло и замерло…

— Родя, отвечай как духу, откель у тебя это? — Я поставил её вертикально перед собой, готовый моментально убрать в сторону, если он захочет отнять её у меня.

Хозяин этого бедлама, почесал в затылке и наморщил лоб в попытках вспомнить. Это ему не удалось, он развел руками и закрутил башкой. — Не ведаю. А могет это… — И вскинул вверх палец с траурной каймой вокруг ногтя, — Енто Ждановский. Вот те крест, его рук дело… Он когда пришел, поставил рядышком с собой, кувшинчик выставил, я сбегал за…

— Ты чего с ним пил?

— Не, так токмо губы смочил, а он самолично выдул всю корчагу и уполз к себе

— Значится не твоя? — качнул трофеем.

— Моя!

— А Хрен тебе по толстой морде, отнесу к Анне и спрошу…

— Полтину давай…

— О… л что ли совсем? Упер и краденное продаешь… Ай, не хорошо… Родя… — Я укоризненно закачал головой. — Пятак могу дать. И только по тому, что уважаю тебя.

— Да кто скрал? У меня в кузне ляжит… — Он начал вроде переходить на повышенно визгливый тон, но закончил довольно спокойно, — Две гривенных накинь и по рукам…

— Гривна и не боле…

На его морде светилась жадность и он отрицательно помотал головой, — Три.

— Гривна и алтын… — И я с показным равнодушием, поставил трубу к стене и стал вставать, давая понять, что торговаться больше не намерен.

— Пять алтын и по рукам? — С надеждой спросил Родька.

Я остановился напротив, смерил его взглядом… И согласился, на три алтына и две деньги и протянул руку. Он открыл рот вроде что-то сказать, да передумал.

В итоге я купил то, что хотел, а он поимел свой гешефт на чужой работе. Опосля еще поговорили ни о чем, он пересказал несколько мелких слухов и небылиц.

У пушечного извошика, Карпунки Агапова, битюга, конокрады со двора свели, тех татей так и не споймали… А у звонаря, Данилки Ондреева, жинка двойню родила, девку и пацана…

На пустое место пушкарское, что боярина князя Олексея Сицкого. Поставил избу евонных человек, конской мастер Киприянко Еремеев. Дрянной муж, даром, что в хлопах ходит, нос дерет, что твой воевода… Ну, а свежие сплетни о работе, заняли основное повествование.

На пушкарском дворе спокойная размеренная суета, народ шуршит в поте лица своего. Отливают полковые пищали длиной по три аршина и семь вершков и надобно таких много. Народу нагнали, не протолкнуться. Все четко разделено. Одни готовят макету, другие льют, третьи ствол высверливают и наводят марафет, зачищают от окалины, облоя, зачеканивают каверны и иной брак. В лафетной мастерской такое же разделение труда, каждый трудится только над своими деталями, по чертежам, кои предоставили три штатных чертежника. Весь процесс построен на детальном разделении труда, что дает право, считать московский пушечный двор, централизованным мануфактурным предприятием, способным за короткие сроки выпускать большое количество однотипного вооружения. В тысяча шестьсот шестьдесят четвертом изготовят шестьдесят полковых пищалей, через семь лет еще столько же. Потом поступит заказ уже на сто таких орудий.

В целях повышения скорострельности и дальнобойности были созданы казнозарядные и нарезные пищали. Мастер Иванов вылил две скорострельные пушки и шесть полковых пищалей по три гривенки ядром, по два аршина длиной. Позже они будут приняты на вооружение полковой артиллерии регулярной армии. Другой мастер, Осипов, изготовит тридцать две скорострельные пушки и к ним сто восемьдесят вкладных картузов, медных. Ими будут вооружены галеры Азовской флотилии. И маленькое дополнение, наши мастера, вовсю использовали железные, многоразовые формы для отливки ядер, в то время как Франция все ещё использовала глину…

Слушать Родьку можно часами, эта птица говорун, еще та… Ему хорошо, он дома, а мне еще… Ох. Лучше и не думать об этом. Распрощался с гостеприимным хозяином и его супругой, выпил на посошок ковшик кваса (вырви глаз) и дальше пошел пешком, ведя мерина под уздцы. Половину дороги размышлял что лучше, сразу к Анне завернуть али опосля, после того как к её соседу зайду, Матвею кузнецу. Победил здравый разум, мотаться взад вперед по проулку с телегой… Не есть гут.

Анна оказалась дома. На дворе меня встретила худощавая стройная женщина лет тридцати в черном платье и платке, повязанном по самые брови. Поздоровался с ней, выказал свое уважение к усопшему и спросил — не может ли она продать мне последние поделки своего мужа. В маленькой, чистенькой мастерской (!!!) на полке лежало два десятка стволов. Я даже не торговался, почти, скинул только треть от того что она спросила и без разговоров полез за кошелем. Уже на выходе усмотрел еще две таких же трубы, поперву показалось что это бревна… Токмо зачем их в тряпки мотать, лениво поинтересовался — а что это? Она развернула, и я стал бедней еще на один рубль. Пока перетаскивал покупку в телегу, отобрал один самый качественный, отлично изготовленный ствол. Завернул его в тряпицу и положил рядом с собой. Расплатившись, забрался в телегу, разобрал вожжи и… Попросил Бабая ехать дальше. ВОТ СУКА! Он на мою ласковую просьбу, приподнял хвост и выдал целую кучу каштанов, после чего, гордо вскинув голову, потащил воз со двора.

До Матвеева двора добрались за пять минут и, здесь сегодня ждал первый облом. Никого не было дома, пес гавчил минут десять, но никто не думал открывать. В последний раз, пнув ворота, забрался в свой транспорт и отбыл. Мне еще по плану шесть адресов посетить надо, и это без учета торга, там могу застрять капитально…