— Ты чего всю свою пенсию притащил?
— Кого!?
Отмахнулся и скривил губы, лихорадочно раздумывая.
«Кто может спокойно уехать из семьи в преддверии самой главной работы года? Только её основатель, патриарх, глава — Дед — одним словом. И эта компания старперов свалится на мою голову завтра и что мне с ними делать?»
— Хорошо. У меня к тебе пара вопросов. Сколько их? — Немного помолчал, формулируя вопрос, — И кем они были в войске стрелецком.
— Как и уговаривались, пятеро. — И простецким тоном закончил, — десятниками.
— Силантий я тебя убью на месте прямо и сейчас. Вы с Никодимом давным — давно все порешили… — Я прервал свое выступление, глянул на Клима. Он спокойно встал, улыбнулся, — Только не сильно убивайтесь, а то кто мне завтра молвит, ехать али нет.
Мы, я и Силантий в один голос рявкнули, — Брысь мелочь пузатая.
Потом слово взял Силантий, нехорошее, скажу вам слово. — Феденька, а чтой ты вечером, не зашел, не проверил, как поручение твое сполнено?
— А… У… — И смолк, хлопая зенками, сказать то собственно и нечего.
— Вот и я об том же. Сотник с тебя, как из дерьма пуля для пищали… Правильно Клим молвил — твои железки. Вот он снеди привез, токмо это сейчас людишек накормить. Чего и сколько с собой взять надобно, чтоб нужды не было? Про припас оружейный и зелейный… Туточки да, ведомо тебе. Давеча такой птицей заливался, я грешным делом, думал соловей, оказалась ворона. Вот вчера все правильно сделал. Словом со стрельцами перемолвился, на дело каждого поставил, а далее что? Бросил как слепых щенков и убежал милые сердце железки перебирать. А ты ружьишко свое не жалей, дай воям, пусть по разу кажный стрельнет, будет им ведомо какое оружье получат. Они половину дня ворчали — на кой эти бревна таскать? А Федя пуп у Глашки греет… — Он слегка хлопнул по столешнице ладонью.
— А ты возьми да приди и поведай им — зачем это надобно!
Он ворчал долго и со вкусом, перебирая все мои грехи за прошедший день. Откуда ему это все известно? Да рядом со мной постоянно находятся две моих тени, то ли охрана, то ли сторожа…
За всеми разборками забыл спросить Клима — свиные туши привез?
Силантий выдохся минут через сорок, закончив тем — что таких как я ни в коем разе еще нельзя допускать до воинства. Я за словом в карман не полез, ответил тем же, что — мол, стрельнете по разу и в штыковую пойдете с криками — ура. Что им всем удовольствие доставляет, топорами махать. Хлебом не корми, дай токмо супостату головенку отчекрыжить. Узнал, что у меня морда в молоке и молод ишшо поучать, как с ворогами биться надобно. Разбежались по углам, чуток посидели, остывая, иногда свирепо переглядывались. Потом выпили мировую и спокойно обсудили дела наши скорбные. В своем роде молодежь, дрыхнущая в казарме, имеет некоторый военный опыт — строй удержат. Но чтоб нормально стоять супротив конницы польской, надобно чтоб стрельцов под сотню было и то, ежели тех ляхов полусотня будет. Опять разругались… Снова мирились…
Я хотел снайперов отдельной командой водить, а он видел их застрельщиками. Доказывал — что они больше принесут пользы, если по краям позиции будут, он их в строй ставит…
Говорю — боковой дозор должон быть, на смех подымает — могет они еще лопухи по кустам собирать будут, зад подтирать. Спорить и доказывать человеку, провоевавшему без малого или с ним, полсотни лет — безнадежное дело. У него свой собственный, наработанный опыт, а за моей спиной знания мировых войн и туева куча локальных конфликтов. Разошлись спать, оставшись каждый при своем мнении. Ему проще, у него завтра резервы подойдут. Блин, такие же упертые…
Лета ХХХ года, Июль 26 день
После завтрака выполнил слово данное Силантию, рассказал — что за хрень они копают и для чего это все нужно. Но слушали в пол уха. Большую часть времени перешептывались, толкали дружку в бок и показывали на меня пальцами. Уж очень им было любопытно — что это такое, висящее у меня на плече прикладом вверх. Про пищаль новую угадали сразу, а дальше разговоры зашли в тупик и на двух носильщиков тащивших два внушительных мешка, внимания уже не обращали. В центре внимания был я, ружье и моя новая одежка.
Утром, пошли с Силантием подымать народ. Часть людей, уже стояла рядом с казармой, травила какие-то байки и когда я вышел в своем прикиде (почувствовал себя клавкой шифер) вдруг стало тихо.
А потом… Потом эти свиньи заржали…
Ой, ой, ой. Я человек не гордый перетерплю, а вот вы потом за мной табуном ходить будете, жеребцы стоялые.
После того как все собрались, была моя пламенная речь о труде на благо родины. Ответил на пару вопросов и первые два с половиной десятка ушли кушать. К тому времени, когда они вернулись, я был общупан со всех сторон (единственно, что не обнюхали), каждый считал своим долгом, измерить глубину носовой скважины, подойти ко мне и спросить — почем матеряльчик брали? Глубокомысленно пощупать и потереть между пальцами. А потом все пошло по второму кругу.
Для меня эта прогулка на полигон была вторая, нет, правильней будет все-таки первая. В тот раз это был простой овраг. Относительно много успели сделать. Расчистили тропу, спрямили где только можно было. Подсыпали землей глубокие ямы, перекинули пару мостков, петляла она правда здорово, но это я сам настоял, чтоб так было. А вот сам овраг, преобразился кардинально, середину, которую давеча видел заросшую кустарником, проредили практически до самого конца, прорубив туннель шириной в два десятка метров. Стволы деревьев, какие покрупней, свалены беспорядочной кучей у дальнего откоса, мелочевка разложена с краю.
«Ну и как потом свинец собирать прикажете?»
— Чего рыло воротишь? — Силантий до селе наблюдавший за мной, решил заговорить. Видимо ждал похвалы. А вот (добрый я и совершенно не злопамятный) хрен ему по мохнатой морде.
— Вон те деревья, надобно было стенкой сложить, а не сваливать кучей.
— А на кой это надобно…
Говорить ему про экологию, она для него пустой звук, а вот когда в кошеле бренчит, более доходчиво.
— Кажный по разу стрельнет, — Мотнул головой на толпу парней, — Четыре фунта свинца, вон туда и улетят. Почем свинец нынче? А мальчишки за копейку, пусть половину да наковыряют и принесут. Вот так.
Ответить ему не дал людской говор, они как заволновались и, расступившись, пропустили Клима и двух его помощников, тащивших какую ту ерундовину, замотанную в рогожу. Абрам и Федор опустили ношу на землю, и первый стянул с головы шапку, утер мокрое от пота лицо, — Ох и тяжела девка.
Силантий обернулся ко мне. — Что за девка?
— Клим, бечевы хватит?
— Должно…
— Ежели нет, сам там сядешь. Тащи вон туда, считай шаги, твоих должно быть — Прикинул его росточек, — триста пятьдесят. — На круг должно получиться около двухсот метров. Дистанция конечно не запредельная, для меня. Но я сам, дальше сотни еще не стрелял из костолома, не обгадится, ненароком. Мужики вскинули на плечи свой груз, и пошли вслед за Климом. Я вроде бы начал считать…
Да сбился на третьем десятке, из-за кучи добровольных счетоводов. Начавших вдруг комментировать каждый шаг и чуть ли не делать ставки — Попаду я али нет. И виной тому огромное, по их понятиям расстояние.
«Человечество, со времен изобретения каменного топора, стремилось убраться от своих противников как можно дальше. Дротик, копье, праща, лук, арбалет, шаг назад аркебуза и стремительные скачки вперед, мушкет, винтовальное ружье… Винтовка, такое название официально появилось в словаре у Русских военных в тысяча восемьсот лохматом году, стала венцом развития дальнобойного оружия. Учтите, я говорю, о личном оружии пехотинца, а не ракетах, пушках и пистолях.
И знаете в чем парадокс? Все эти ухищрения привели к тому, что полоса отчуждения, нейтральная земля между сражающимися, увеличилась всего до ста метров. А всю вторую половину двадцатого века еще сильней будут сокращать и эти метры, стараясь выйти к противнику как можно ближе. Но это уже разговор о другом оружии. Так вот, винтовки переживут все издевательства и всякого рода модернизации, типа автоматики и останутся на службе, будучи востребованными и по сей день»
