На другом краю площадки Михаил поднялся на четвереньки. Он был бледен, глаза налиты кровью. Он сначала закашлялся, потом его вырвало кровавым месивом. Гавриил медленно пошёл к брату, атаки он уже не ожидал, но привык быть с братом осторожным. Михаил сел, свесив крылья с площадки, вытянув ноги, чтобы не свалиться вниз. Откинув голову, он дышал, просто дышал. Хотя та жадность, с которой он это делал, рождала совсем иные ассоциации, нежели слово «просто».

Продышавшись, Михаил посмотрел на брата. Поначалу его взгляд ничего не выдавал, но потом он злорадно усмехнулся. В довершение этого он развёл руки в стороны. Гавриил, закрыв глаза, про себя выругался последними словами, которые только знал. Михаил — его брат, снова обставил всех, снова остался в выигрыше. Снова!

— Я промолчу.

— Того, что ты сейчас выпалил про себя, вполне хватит. — Михаил вновь усмехнулся, хотя было видно, что делать это ему достаточно больно. Но улыбался, обнажая окровавленные зубы и кривясь от боли, которая продолжала скручивать его изнутри.

— Сам исполнишь знамение? — Задал Гавриил риторический вопрос.

— «И явится посланец неба, принеся весть не благую. Ознаменует он тем самым конец привычного миропорядка и вонзит меч свой пред Мессией, как знак последней битвы» — Продекламировал Михаил. — Да, Я не премину исполнить это.

— Тогда мне тут не место.

После этих слов архангел воспарил в небо. Солнце, блеснув на его золотых волосах, скрылось за горизонт, отдавая мир во власть сумерек. Аэрдос погружался во тьму. Его хозяин впервые за несколько месяцев лежал в своей постели. Он не спал — он, глядя в потолок, улыбался. Он был счастлив — снова оказавшись у руля ситуации.

Михаил был слабее во владении мечом, брат убил бы его, если б не Высшие. Извечная апатичность Гавриила ему не нравилась и устраивала одновременно. Единственный из Хранителей нынешнего поколения, кто являлся тем, кем должен быть — Михаил давно отошёл от устроения мира во всём мире. А Люцифер часто отсутствовал, чтобы наводить порядок.

«Скоро, Гавриил, уже скоро работы у тебя прибавится. Когда Я верну нам наш родной мир».

— Внимание на максимум, наша коляска с крылышками наконец покатилась к кассе и надо, чтобы ничего из неё у нас не украли, ничего не выпало или не испортилось. Должен напомнить, что, к несчастью, именно у нас, в Петербурге, заварилась эта каша. По миру, конечно тоже накипь осела, но всё самое вкусное досталось нам…

Вавилов продолжал сыпать метафорами, держа в руке фужер с шампанским. Пить его он, конечно же, не собирался, ибо не по статусу. Но подержать всё же согласился, чем проявил эдакое равенство со служащими СБ, чего никогда не допустил бы тот же Филимонов. Сам «фашист» стоял в сторонке и, заложив одну руку за спину, во второй держал бокал с чем-то отличным от шампанского.

По сложившемуся в СБ церемониалу на любых корпоративных встречах все пили шампанское, не безалкогольное, к слову сказать. А вот самые высокие чины, к коим относились те же Вавилов с Филимоновым, пили то, что нравилось им больше всего. Тот же директор очень любил эстетично пить хорошее выдержанное вино, пять лет — минимум. Вавилов пил коньяк, хотя принародно старался не выделяться, вследствие чего его порой с подобных вечеров выносили — при всех одно, в стороне меж «погонов» другое — результат очевиден. Среди оперативников про него даже анекдоты ходили, что Вавилову не нужно много шампанского, чтобы его вынесли, много нужно кефира, чтобы смог прийти сам на следующий день.

Морев сегодня не пил. Он в принципе не пил, поэтому не позволял себе подобного расслабления и в «праздники». Сегодняшний праздник приурочен к наметившемуся сдвигу в деле, которое он ведёт уже восемь месяцев, а оно только вот начало сдвигаться с мёртвой точки. А ведь пару месяцев назад их чуть не прикрыли из-за того, что финансирование уходило впустую: ищейки целыми днями играют в сетевые игры, весь лабораторный отдел пустует, а оперативники только и делают, что следят поочерёдно за фигурантами дела, прослушивают их переговоры, подсматривают в окна в надежде поймать хоть что-то, что даст новый толчок в деле, но ничего не было.

О последних нельзя, кстати, сказать, что они не рады — вся команда распивает что-то совсем непохожее на шампанское. Осин затравленно оглядывается при каждом новом тосте и хмелеет гораздо быстрее, чем Вавилов, если вы понимаете, о чём речь. Остальные сидят к нему спиной — не разобрать, в каком они уже состоянии, но судя по тому, что Верещагин весь извертелся, сально оглядывая каждую особь противоположного пола, можно смело констатировать, что следопыт уже дошёл до кондиции.

Вот вам и цвет державной безопасности — обычные люди, которые запретили травиться стране, а сами про это забывают при каждом удобном случае. «Нам можно» — всякий раз задирает нос Седой. В чём-то он прав — расслабляться тоже нужно, а самый быстрый и почти безболезненный способ — спиртное.

— … и наконец, я хочу поблагодарить за упорство центральную фигуру этого дела, лейтенанта Владислава Морева. Во-он того скромного парня, который сюда, кажется, поесть пришёл. — Собравшиеся засмеялись, сам же Морев положил в рот очередную ложку с невероятно вкусным салатом и кивнул начальнику, подняв стакан с вишнёвым соком. — Да-да, вот он. — Распалялся тем временем Вавилов. — Прожуй и выйди к людям-то, пусть поглядят на своего героя. Я не шучу — жуй и сюда.

По подсчётам Морева Вавилов покидал зал не менее четырёх раз, и в его крови уже бурлила разрушающая обычную степенность антитеррорщика химическая реакция. Вытерев рот салфеткой, Влад вышел из-за стола и прошёл к разглагольствующему Вавилову.

— Похлопаем, господа — не стесняемся. Мы тут с Евгением Михайловичем посоветовались и за верную службу решили досрочно наградить теперь уже капитана Морева, чёрт с ним со старшим лейтенантом. С повышением! — Народ в зале разразился овациями. Оперативники так и вовсе повскакали со своих мест, до жути неуверенно, и горланили что-то в дальнем углу. Вавилов, словно шоумен, качал рукой, подначивая сотрудников громче хлопать, кричать и радоваться. После чего под нос Мореву был подставлен микрофон, и взгляд начальника ясно говорил, что если сейчас Влад промолчит, то его сразу понизят до старшины.

— Служу Родине. — Дипломатично протараторил он, хотя был гораздо больше рад, чем хотел показать это.

— Вот и служи, поздравляю. Пшёл дальше за свой стол, я ещё пару тостов хочу сказать.

Вавилов снова затянул метафоричную путанку, а Морев пошёл, куда его послали, дорога затянулась из-за многочисленных рукопожатий, хлопков по плечам и так далее.

Было и впрямь приятно. Более того — Морев всё-таки ощутил на себе то, что называют продвижением по службе. Он навернул ещё одну ложку салата, рецепт которого он сегодня будет выбивать у местного повара сначала уговорами, а если не поможет, то угрозами, членовредительством и пытками. Его жена просто обязана уметь делать такой же. Уверен, детям тоже понравится.

Незаметно к нему подсел сам Лужецкий.

— Ну, здравствуй, героя дня.

— О, Евгений Михайлович. — Морев подскочил, но директор быстро осадил его так, чтоб никто не заметил его присутствия. Он прибыл только что, опаздывал из-за каких-то неотложных дел.

— Сиди-сиди, хотя знаю, что сидеть-то на месте тебе поднадоело.

— Это есть, но результата досиделись. Чутьё подсказывает, что скоро будет «движуха».

— «Движуха» — слово-то какое. Ладно. Я гляжу, ты не сильно и рад, что мы тебе авансом капитана-то дали, а?

— Что вы! Рад, ещё до конца не дошло просто.

— Ну, хорошо, хорошо. Как дойдёт, явись, получи погоны, распишись. Ну, да ты в курсе. Ладно, бывай, жене-детям привет. Пойду, Вавилова отгоню от микрофона. Кто ему его только дал? Хм!

Последние слова Лужецкий говорил, уже идя в сторону импровизированной сцены, где властвовал антитеррорщик.

Допив сок, Влад решил уехать по-английски, пораньше сбежать из этого помещения и поскорее попасть домой. Есть чем порадовать супругу.