Артур, наблюдавший эту сцену, почувствовал, что испытывает жалость к этой запутавшейся девице, подсадной утке, безжалостной убийце. Брезгливость – но и жалость тоже.

– Нико, – обратился Рашер к карлику. – Сколько времени тебе нужно на изготовление девятнадцатого ключа?

– Если подшивать к тем двенадцати…

– Нет. Сделать как и первый, натянув на рамку.

– Тогда, Мастер, не более получаса.

– Отлично. Забирай Сусанну и приступай.

Когда карлик, схватив девушку за руку, поволок ее по полу к боковым дверям, ведшим в какое-то помещение, она издала даже не вопль, а жуткий предсмертный вой, от которого у всех присутствующих – кроме, пожалуй, Рашера – застыла кровь в жилах.

Вскоре однако наступила тишина. Артур встрепенулся:

– Он убил ее?

– Ну что вы, – протянул Рашер. – Убивать ни в коем случае нельзя. Ключи должно снимать с живого человека. Думаю, она просто в глубоком обмороке. От страха.

– Интересно, и кто же теперь будет выступать в роли матери будущего Зверя? Сусанна, как я понял, вне игры.

– В этой игре она никогда и не была, – раздался женский голос слева от рядов кресел. Все головы повернулись в том направлении. Артур не мог поверить своим глазам. Выйдя из-за скалистого выступа в стене пещеры, к ним приближалась… Лилит. Подойдя к Мастеру, она наклонилась и впилась в его губы жадным поцелуем. Бывшая служанка МакГрегора была почти обнаженной. На ней была лишь прозрачная повязка, шедшая от талии до верхней части бедер. На повязке черными и золотыми нитками была вышита надпись на иврите: המלך ל ישראל. МакГрегор вопросительно взглянул на Эли. Рашер с отеческой улыбкой произнес:

– Ну что же вы, дорогая? Сегодня у нас от баронета секретов нет. Пусть же он полностью насытит свою любознательность. Вы видите, что надпись идет по лону очаровательной Лилит – и чуть выше, там, где находится чрево, которое… Впрочем, к делу: вам ведь хочется знать, что эта надпись означает? – И он прочитал вслух: – «hа-Мелех ле-Исраэль». Мадемуазель Бернажу, поможете с переводом?

Эли, не поднимая глаз на Артура, проговорила:

– «Царь Израиля».

– Верно! – воскликнул старик. Глаза его сверкали. Он положил гигантскую лапу на нижнюю часть живота Лилит. – Здесь! Здесь будет выношен будущий царь! Но дорогая Эли, вы упустили из виду еще один момент: гематрию. В древнееврейском алфавите каждая буква…

– Слушайте, Рашер, что такое гематрия я знал уже тогда, когда вы приторговывали награбленным в Дахау добром! Каждая буква имела числовое значение. Позднее такая же система была принята в ряде других алфавитов. Хватит лекций. Что вы хотели сказать?

– Я хотел просить нашу очаровательную мадемуазель Бернажу подсчитать численное значение этой фразы: «המלך ל ישראל».

Эли, по-прежнему не поднимая глаз, глухо забубнила:

– 5, и 40, и 30, и 20, и 30, и 10, и 300, и 200, и 1, и 30.

– Достаточно, – резко произнес Артур. – Подсчитали. Шестьсот шестьдесят шесть. Число Зверя.

– Согласитесь, баронет, ведь как элегантно все завернуто. И нашим, и – он сделал жест в сторону иконы Иоанна Богослова – вашим. Как автор Апокалипсиса и предрекал. Как там у него? «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть».[90]

– Но почему именно Лилит? – МакГрегор старался не смотреть в сторону своей бывшей горничной.

– Для этого зачатия нужна блудница из блудниц, но такая, которую считают невинной овечкой, или хотя бы девушкой, невинно пострадавшей. И еще она должна быть отцеубийцей, а еще лучше, если она была бы убийцей и отца, и матери.

– Да, Лилит убила отца, но защищаясь. До того он убил ее мать.

Горничная подошла вплотную к Артуру и, взяв его за подбородок, подняла голову, заставив посмотреть себе в глаза.

– МакГрегор, вы как были слепым дурачком, так им и остались. Выбросили кучу денег, чтобы доказать мою невиновность. Но у вас не хватило ума нанять дотошного детектива, который выяснил бы, что мать во время ссоры убила я, да, я, а вовсе не отец. Отца я убила, когда он выскочил на кухню, услышав крики и хрип матери. Так что они оба сдохли там, от моей руки. Ну да туда им и дорога. Я бы сделала это снова, и снова, и снова…

– О Лилит… – только и смог произнести Артур.

– «О Лилит», – передразнила она. – Молите Мастера, чтобы после ритуала он не отдал вас мне. О, как бы я хотела посчитаться с вами за все унижения…

– Унижения? – Артур оторопело посмотрел на нее. – О чем вы?

– О том, что мне приходилось убирать дерьмо за ничтожеством, только потому, что это ничтожество лопалось от денет! И самое гнусное было в том, что изо дня в день мне приходилось терпеть снисходительность этого ничтожества!!!

– Довольно, довольно, – Рашер поднял ладонь. – После ритуала, дорогая Лилит, вам необходимо будет полежать. Но будьте покойны, Нико сделает с баронетом все, что вы пожелаете.

Лилит, склонившись, поцеловала руку Мастера.

После того, как погасли все факелы, за исключением тех, что освещали ложе, да еще того, свет которого падал на пюпитр, стоявший перед Эли, мрачная атмосфера, и до того царившая в пещере, стала просто жуткой. Этому способствовал и монотонный ритм, в котором темнокожий Тони стучал по коже тамбурина. Сам же ритм задавала Эли, мерно делая отмашки правой рукой. Подвинув к себе пюпитр, она слегка откашлялась, и внезапно запела-загудела, зажав в зубах пластинку китового уса:

– У-у-юннн… Ньяу-у-у-юнг…

В этой же тональности отозвался из-за прозрачной завесы Рашер. Сейчас он стоял на коленях перед богато украшенным пюпитром из эбенового дерева. На пюпитре лежала рамка с натянутой на ней кожей. Первый ключ, догадался Артур.

Лилит лежала, откинув голову на валик-подушку, согнув ноги в коленях и разведя их в стороны.

– У-у-юннн… Ньяу-у-у-юнг… – в унисон выводили Эли и Рашер. И внезапно, словно по знаку невидимого дирижера, умолкли. И продолжили в унисон – в той же тональности, с тем же то ли пением, то ли гудением древнего инструмента, который Эли по-прежнему сжимала зубами, но уже произнося заклинания первого ключа:

– Ол сонуф ваоресаджи, гоhu ИАД Балата, еланусаhа каелазод…[91]

По занавеске, отделявшей помост от зрителей, прошла волна, словно вдоль нее подул ветерок. Однако воздух оставался неподвижным. Чтение первого ключа заняло не более нескольких минут, но Артур потерял чувство времени, впав в какое-то оцепенение. Он слышал все, что происходило вокруг, видел тоже все, до малейших деталей – причем видел так, словно он мог обозревать все вокруг на триста шестьдесят градусов. С силой прозвучали таинственные слова:

– Лапе зодиредо Ноко Мада, hoathahe, И-А-И-Д-А!

Заклинание первого ключа было завершено. Седобородый старик встал, затем опустился на колени между ног Лилит и, после трех ударов тамбурина, вошел в нее. Двигался он, повинуясь ритму, который отбивал Тони по коже своего инструмента. Тем временем перед Эли возник Нико, забравший с пюпитра лежавшие на нем пару страниц и положивший вместо них скрепленные кольцами неровные куски кожи со значками энохианского алфавита. Артур мгновенно понял, на чьей коже были начертаны сатанинские значки, но он настолько был ошеломлен всем происходившим, что не почувствовал ни отвращения, ни ужаса, несмотря на то, что за каждым из этих кожаных листов была загубленная человеческая жизнь. Ритуал, казалось, нес его, не давая времени думать, анализировать, запоминать, выносить суждения. Какой ключ звучал сейчас? Пятый – или седьмой? Он не ощущал даже собственного тела, которое словно растворилось в этом оккультном спектакле.

Лишь уголком сознания он уловил, что ритм барабана постоянно ускорялся, а с ним ускорялся и ритм движений Рашера в теле Лилит. Ему казалось, что сейчас в этом ритме содрогается вся пещера, содрогается в предверии настоящих космических судорог, бездонного и безграничного оргазма, к которому вело всех взлетевшее уже на две с половиной октавы пение Эли: