5 сентября 1678 полки Григория Ромодановского, переправившись на левый берег Днепра, двинулись к городу Сумы, а казаки гетмана Ивана Самойловича — в Переяславль. Полковник Гордон, сдав «комарицких драгун» под начальство севского воеводы, убыл в Москву, где его ждало новое назначение.

Нового похода турецкой армии на днепровские берега в следующее лето не последовало. Большие потери в людях отборной османской пехоты — янычар и лучшей конницы — спагов удручающе подействовали на султана и его великого визиря. Они почли за лучшее не посылать их вновь на погибель.

За службу в Чигирине в должности крепостного инженера и коменданта Патрика Леопольда Гордона 20 августа 1678 года жалуют званием генерал-майора русской армии. За то, что крепость славно оборонял, за то, что пороховой погреб взорвал с несколькими тысячами турок, за то, что последним покинул Чигирин со всеми полковыми знамёнами — святынями любого войска.

В сентябре того же года поместные, новоприборные, казачьи и стрелецкие войска были распущены по домам. «Служилого иноземца» отправили в Киев, в то время пограничный город — до Польши было рукой подать. Там начинали сооружать оборонительные укрепления. Началась, говоря по-старому, воеводская служба, по-новому — комендантская в городском гарнизоне.

В Киев Гордон приезжает не один, а с семьёй. Возведение земляной крепости шло ни шатко ни валко^ Служба в тогда заштатном городе новоиспечённому генерал-майору пришлась явно не по душе. В Киеве Гордоны пробыли восемь лет, до 1686 года, скучая по московской Немецкой слободе. В Москве Патрику Гордону теперь приходилось бывать изредка.

Но за время пребывания в Киеве и посещений столицы по вызову начальства Иноземного приказа начала писаться новая глава гордоновской биографии. Во-первых, укрепился его авторитет как искусного военачальника и военного инженера. Во-вторых, шотландец завязывает близкую дружбу с выходцем из швейцарского города Женевы майором Францем Яковлевичем Лефортом, который приходился ему родственником по линии жены. Через некоторое время Лефорт станет ближайшим другом и соратником юного царя Петра I Алексеевича.

На рубеже 1670-1680-х годов московское правительство проводит значительное сокращение русской армии, с содержанием которой государственная казна просто не справлялась. Многие иностранные офицеры получают увольнение от службы — прежде всего те, кто не смог проявить себя в России.

Недовольный службой в Киеве, Патрик Гордон неоднократно хлопотал об увольнении. Высокое жалованье, занятие коммерцией сделали его достаточно состоятельным человеком. Теперь он мог вести спокойную жизнь отставного военачальника, поселившись в Шотландии, в бывшем отцовском имении. Или остаться на жительстве в Немецкой слободе.

Однако, учитывая его знания и опыт, царские бояре не спешили удовлетворить просьбу героя Чигиринской обороны. Более того, они оставляют его на государевой военной службе вопреки желанию «служилого иноземца». По описи Иноземного приказа 1681-1682 годов на русской военной службе находилось всего 383 иностранца, но только один Патрик Гордон имел генеральский чин. Со всеми остальными генералами-наёмниками Москве пришлось распрощаться, поскольку свои воеводы справлялись с командованием войсками лучше «дорогостоящих» иноземцев с их сомнительными патентами.

Судьба хранила Патрика Гордона, которого теперь всё чаще величали Петром Ивановичем. Можно отнести к счастливой случайности его отсутствие в Москве весной 1682 года во время стрелецкого восстания. Пошумели тогда столичные стрельцы знатно. Истребили многих бояр: братьев царицы Натальи Кирилловны — Ивана и Афанасия Нарышкиных, князей Юрия и Михайлу Долгоруких, Андрея Ромодановского, Михайлу Черкасского, Матвеева, Петра и Фёдора Салтыковых, Языкова и других именитых людей.

Тогда 15 мая жертвой разбушевавшихся в Кремле стрельцов стали воевода князь Григорий Григорьевич Ромодановский и несколько иноземных офицеров. Их обвинили во многих «неправдах», учинённых во время Чигиринских походов.

Дело в том, что неуклонное стремление Патрика Гордона, особенно на посту коменданта Чигиринской крепости, к поддержанию строгой воинской дисциплины и порядка вызывало резкое недовольство у подчинённых, особенно стрельцов. Это, вне всякого сомнения, могло сыграть для Гордона трагическую роль во время стрелецкого бунта в столице.

Взбунтовавшиеся стрельцы выкрикнули правительницей при малолетних царевичах Иване и Петре их сестру — царевну Софью Алексеевну. Та сумела откупиться от мятежных стрелецких полков, выдав им жалованье в двести сорок тысяч рублей. Со всех городов пришлось собирать золотую и серебряную посуду, переливать её на деньги. Каждый стрелец к тому же получил ещё по десять рублей наградных.

Когда такие новости из Москвы долетели с конными гонцами до порубежного Киева, Пётр Алексеевич Гордон привёл гарнизон к присяге новой правительнице Русского царства с титулом «великой государыни, благоверной царевны и великой княжны». Присягнул на Библии и сам.

Но события в Москве смутили многих. Прямодушный шотландец удивлялся потом с прибывшим стольником:

   — Бунтовали в Москве только стрельцы. Так почему на защиту царского дворца не встали солдатские, рейтарские, драгунские полки из новоприборных? А почему не велено было собрать поместную конницу из дворян московского уезда?

   — Полки распустили по домам. В солдатских слободах людей осталось раз-два, и обчёлся. В основном служилые иноземцы — офицеры и рядовые. А дворянина вытащить из усадьбы — сколько высоких указов на то надо.

   — Это плохо. Там, где власть, там должна быть и военная сила. В строгой дисциплине содержащаяся...

Как ни рвался генерал-майор Гордон из Киева, устраивать крепость из земли и брёвен пришлось именно ему. Строительство различных фортификационных сооружений требовало от него бурной деятельности. Казна отпускала на возведение киевской крепости мало денег, поэтому Гордону приходилось постоянно и настойчиво обращаться в Разрядный приказ с «росписями, что надобно в Киев к ратному делу». К тому же на него возложили, помимо инженерных, ещё и хлопотные обязанности городского коменданта.

В 1864 году «служилый иноземец» генеральского чина вновь приезжает в Москву, чтобы хлопотать о своём переводе в столицу. Там он сблизился с князем Василием Васильевичем Голицыным, главой русского правительства при царевне-правительнице Софье Алексеевне и её фаворитом. Их первая встреча состоялась в Разрядном приказе, куда киевский комендант самолично принёс ещё одно «самочинное» письмо, прося денег на фортификационные работы.

Разрядные дьяки опять отказали, ссылаясь на то, что царская казна пуста, что деньги ушли на охрану южного приграничья, что сибирский соболиный ясак якутским воеводой выслан, но ещё не прибыл в Первопрестольную. Князь Голицын, присутствовавший при том «бодании» генерала с дьяками и много наслышанный о Патрике Гордоне, спросил его:

   — Ваша милость, а насколько сильна будет киевская крепость на случай войны с польским королём?

   — Сильной она будет по положению. Как заноза сядет коронному войску, если оно попытается охватить Смоленщину с юга.

   — Но ведь киевский гарнизон можно обойти стороной. Зачем тогда усиливать крепость, если это так?

   — Обойти Киев будет трудно. Южнее его — сёла и хутора малороссийских казаков, верных нашим государям Петру и Ивану, их сестре Софье Алексеевне. А севернее Киева начинаются болота, которые и в зимнюю стужу никакая конница не пройдёт.

   — А если целью короля Яна Собеского будет не сам город, сможет он пройти мимо него на левобережье Днепра?

   — Конечно, сможет, ваше сиятельство. Коронное войско, как и московское, преимущественно конное. Наведут переправы южнее или севернее Киева через реку и пойдут походом на Новгород-Северский. А оттуда до Брянска и Калуги рукой подать будет.