В Белое море из Архангельска было решено выходить в следующем порядке: впереди вице-адмирал Иван Иванович Бутурлин на корабле «Апостол Павел», за ним четыре голландских судна, возвращавшихся домой, в центре — адмирал князь Фёдор Юрьевич Ромодановский с царём на корабле «Святое пророчество», за ним четыре возвращавшихся в Британию английских купеческих судна и наконец гордоновская контр-адмиральская яхта «Святой Пётр».

Однако из-за безветрия выход в море задержался на несколько дней. На царский корабль приезжал на своей шняве[18] архиепископ Афанасий благословить Петра I перед морским путешествием в воды Северного Ледовитого океана. Церковный иерарх Русского Севера преподнёс государю подношение: хлеб, рыбу и иные припасы «про государский обиход». Часть их была даром соловецких монахов. Напутствуя государеву флотилию, архиепископ Афанасий сказал: — Да хранит вас Господь Бог и православные святые в холодных морях, как хранит наших мореходов-поморов, хаживающих на Грумант, Новую Землю и на восход солнца, за Мангазею златокипящую...

Командованию эскадры пришлось коротать время на берегу в обществе английских морских офицеров. Гордон пообещал одному из них, капитану Блоа, царским повелением назвать его именем один из многочисленных, заросших лесом островов в устье Северной Двины. Обрадованный Блоа устроил большую попойку. Генерал записал в своём «Дневнике»: «После обеда мы отправились на берег и забавлялись в обществе генерала Лефорта и англичан игрой в кегли, причём выпито было так много ликёра, что стало очень весело».

Русская парусная эскадра, английские и голландские купеческие корабли вышли в Белое море, когда задул попутный ветер. Скоро его свежесть стала временами превращаться в настоящие шквалы. Морское путешествие несло в себе немало опасностей. Гордоновский «Дневник» рассказывает: «Имея в виду с правой стороны высокий берег, эскадра подошла вечером к мысу, который назывался Голубым или Серым углом. Как только мы его достигли, мы изменили курс и направились на северо-восток. Этот Голубой или Серый угол находился в 12 милях от устья Двины. Вечером от захода солнца до полуночи наступил штиль, так что корабли продвинулись только незначительно вперёд; с полуночи, однако, явилась возможность продолжать путь при свежем ветре. 15 августа, часов около 9 утра, поднялся туман; стали раздаваться пушечные выстрелы, барабанный бой и звуки труб — сигналы держаться всем вместе.

Из-за тумана яхта «Святой Пётр» чуть было не налетела на скалу у острова Сосновца возле Терского берега. В 2 часа пополудни, думая, что мы удалены на большое расстояние от берега, мы очутились прямо перед ним. Штурман ошибся местностью и восклицал, что компасы неверны. Мы повернули на восток и едва проплыли несколько минут, как из-за густого тумана увидели берег от нас на расстоянии брошенного камня».

Пришлось незамедлительно бросать якорь в воду, что и спасло яхту, которая остановилась перед скалой. Затем спустили на воду корабельную шлюпку, которая смогла отбуксировать «Святого Петра» подальше в открытое море от опасного места. Когда туман совсем развеялся, в отдалении стали видны другие корабли эскадры. Гордон приказал развернуть все паруса, чтобы догнать другие, шедшие на север, суда.

«Так, — заключает свой рассказ «генерал и адмирал» об этом происшествии, — избавило нас Божественное провидение от этой опасности. По милости Божией нас спасло то обстоятельство, что ветер был не очень силён, и то, что мы вовремя бросили якорь».

Эскадра вышла из Белого моря и обогнула восточную часть Кольского полуострова. У мыса Святой Нос русские распрощались с англичанами и голландцами и взяли обратный курс на Архангельск. Государь и царская свита в нём долго не задержались, вновь сев на речные карбасы. На вёслах пошли в обратный путь по полноводной даже летом Северной Двине.

Пётр возвращался в Москву с мыслями о морском будущем России. Он не раз повторял своим близким людям, коих взял с собой в поездку на русский Север:

— Быть России с морем! Будет у неё окно в Европу — мореходное, с портами, защищённое военным флотом и крепостями морскими. Всё это у России будет. Только дай нам срок...

Патрик Гордон не возражал юному царю и только одобрял его в государевых помыслах. Хотя не хуже его понимал, что до той Московии, которой он решил прослужить до последних дней своих бренных, ещё предстоит пройти немалый путь.

Возвратившись в составе царской свиты в Москву, генерал и адмирал Патрик Гордон с большим усердием сел за доселе неизвестную работу — он переводил на английский язык свод русских морских сигналов, которым пользовались капитаны кораблей на Плещееве озере и в Архангельске. Работал даже поздними вечерами при свечах.

Пётр был немало удивлён серьёзности отношения своего военного наставника к такому занятию. Первый раз застав за ним Петра Ивановича, уединившегося в своём домашнем рабочем кабинете, государь с немалым для себя любопытством спросил:

   — Ваша милость, учёность для себя в книгах мы по всей Европе собираем, чтобы новый строй войск и флотов познать. А ты, никак, хочешь удивить адмиралов и капитанов морских иноземных нашим изобретением корабельных сигналов?

   — Да, ваше царское величество, хочу не только удивить, но и поразить европейских мореходов.

   — Но чем же ты их проймёшь, Пётр Петрович?

   — А тем, что подобного свода морских сигналов нигде нет. Ни на одном флоте. Там, конечно, есть сигнальная наука для корабельных капитанов, но не такая, как у нас.

   — А почему переводишь на английский, а не голландский или, скажем, шведский?

   — А потому, мой государь, что монарх Британии и его Лондонский двор, а ещё больше английские адмиралы почитают себя владыками мировых океанов. Пусть же знают и про нас, про морскую науку, что зачинается в Русском царстве.

   — Спасибо тебе на доброй похвале, ваша милость. Знать, не зря я дал тебе адмиральский чин к генеральскому.

   — Что касается чина адмирала, ваше величество, то право на него мне ещё предстоит доказать.

   — За тем, мой любезный Пётр Иванович, дело не станет. Скоро воевать будем. Но только не на Севере...

Основательный в суждениях Гордон даже и не думал о том, что царь Пётр Алексеевич может не вспомнить о их разговоре по поводу проведения больших потешных манёвров. Так и случилось. Государь вернулся с Севера в Москву 5 сентября и вскоре вызвал к себе в Преображенское командира Бутырского полка. Выслушав посланного сержанта, Пётр Иванович сел на коня и в сопровождении потешного поспешил на встречу.

Разговор в царской избе за столом, заваленным морскими картами и чертежами 36-пушечного фрегата, был недолог. Как всегда приветливо встретив служилого иноземца Гордона, Пётр объявил ему:

   — Разговор в Архангелгороде помню. Ведаю — полки мои солдатские обучены слабо, стрельцы ещё боле. Нужна им потешная война, о чём мы с тобой тогда говаривали...

Патрик Гордон в огромном парике только молча кивал головой в знак полного согласия и одобрения. Всё шло так, как он и ожидал. Напоследок царь сказал:

   — Генеральный план сего нужного дела тебе и сотворить. Ищи место под Москвой на берегах реки. Да не тяни, ваша милость, со временем, дел у меня, сам знаешь, и без того много. Иди, Пётр Иванович. Как диспозиция сей потешной войны будет готова — сразу прошу ко мне.

Патрик Гордон после сказанных последних слов встал с лавки и поклонился самодержцу:

   — Исполню всё, как было тобою сказано, мой государь.

   — Знай, ваша милость. Сей план я никому перепоручать не буду. Военные упражнения будут вестись по-твоему. Ты у нас больше всего тому учен...

В том разговоре в Преображенском служилый иноземец не стал торопить события и раскрывать карты. План обговорённых в Архангельске военных манёвров под столицей был им составлен загодя, ещё до 10 августа. Зная столичный гарнизон как свои пять пальцев, Патрик Гордон составил подробную войсковую ведомость участников.