На военном совете генералу Гордону удалось испросить для себя лично, для офицеров, солдат и амуниции 260 обывательских подвод. Их собирали со всего Московского уезда. Они и составили обоз Бутырского полка в Кожуховском походе. Служилый иноземец записал об этом событии в своём «Дневнике» как о маленькой победе. Теперь все полковые тяжести — палатки, провиант, огневые припасы, шанцевый инструмент — везлись в поле на повозках. Солдаты на себе несли только фузеи да фузилёрные сумки с патронами.

18 сентября с утра генерала Гордона вызвали в Преображенское. Когда он прибыл туда, в царской избе было не протолкнуться. Монарх в зелёном Преображенском мундире, при шпаге объявил собравшимся начальникам военных людей:

   — Военные упражнения начинаю в это воскресенье, после обеда. Всем назначенным в поход с полками и обозами собраться в поле под Семёновским. Туда прибыть потешным и солдатским полкам. Стрелецким собираться под знамя Ивашки Бутурлина, моего спальника...

Полковые командиры, озабоченные столь скорым приказом, с поклонами быстро разошлись. Вокруг государя осталось несколько ближних ему людей и Патрик Гордон. Пётр I, заметив, что генерал бутырцев чем-то озабочен, спросил его:

   — У тебя, Пётр Иванович, есть что-то сказать мне?

   — Да, ваше величество. У меня в полку сооружена военная машина для прорывания батальонов неприятеля. Нижайше прошу, мой государь, её обозреть и сказать своё царское слово.

При словах «военная машина» царь насторожился. Глаза его заблестели и выражали заинтересованность в услышанном. Патрик Гордон попал, что говорится, в точку — юный ещё монарх страсть как любил всякие «машинные» усовершенствования и новшества в бранном деле. Одобрительно глядя на учителя, самодержец сказал:

   — Весьма рад такое слышать, ваша милость. Сей день, под вечер, буду в Бутырках. Покажешь нам свою машину.

Действительно, ещё не начало темнеть, как петровская коляска с царём и его любимцем и неразлучным другом Францем Лефортом остановилась перед полковой избой в Бутырках. У Патрика Гордона всё было готово к встрече: рота солдат чётко взяла фузеи «на караул». А командовавший ею поручик из числа наёмных «немцев», держа перед собой обнажённую шпагу, на плохом, ломаном русском языке приветствовал самодержца России.

Пётр Алексеевич устроенной встречей в полку остался доволен. Сразу же спросил полкового начальника бутырцев:

   — Зело исправно у тебя обучены солдаты, Пётр Иванович. Так где же твоя военная машина для прорывания вражеских батальонов?

Такой «военной машиной» оказалась простая обозная телега, специально защищённая «железом» и потому тяжёлая. Катить её на врага предстояло экипажу из нескольких солдат, что покрепче. Действительно, такая «машина» довольно легко опрокидывала испанские рогатки, которыми защищалась пехота в полевом бою, и прорывала самый густой строй неприятельских стрелков. Те просто разбегались перед окованной железом повозкой, чтобы не попасть под колеса и не быть раздавленными.

Изобретённая командиром Бутырского солдатского полка «военная машина для прорывания батальонов» очень понравилась царю. Он со всей признательностью сказал генералу:

   — Изрядно доволен, ваша милость. Сей же день велю прислать к тебе добрых мастеров, чтоб снять чертёж с военной машины и сработать точно таких же ещё три.

Царь ещё раз обошёл гордоновскую «военную машину» и с некоторой озабоченностью добавил:

   — Можно было бы указать сработать не три, а больше. Да больно много железа на неё идёт. Но всё равно, мой генерал, ты большой умница. Даже у батюшки моего, светлой памяти царя Алексея Михайловича, в войске такого инженерного творения не было.

Обнимая польщённого иноземного генерала, Пётр I добавил:

   — Ну и порадовал же ты меня, Пётр Иванович. Приходи сегодня к нашему другу Францу, угощу тебя вином бургундским, что вчерась из Архангелгорода англицкие гости привезли.

   — Благодарю за приглашение, ваше царское величество. В подарок принесу вам новые книги по бомбардирскому и крепостному делу. Изданы в Гамбурге и Париже.

   — И за это тебе спасибо, любезный Пётр Иванович. Но только знай, что и видеть тебя для меня тоже подарок...

Патрик Гордон в знак признательности за приветливое царское слово и сделанное приглашение склонил перед монархом голову, сняв с парика расшитую золотыми позументами треуголку с высоким плюмажем. И, чётко выговаривая слова, ответил в поклоне:

   — Весь в заботах на дело вашего величества!..

Всегда разодетый «кружевным» франтом женевец Франц Яковлевич Лефорт уже хлопал по плечу заосанившегося Гордона ладонью в белоснежной перчатке:

   — Ты очень большой военный инженер, мой генерал. Русские должны тобой гордиться, что у них на Москве есть такой способный фортификатор. Они помнят твой Чигирин...

Вечером в кукуйском дворце своего фаворита Франца Лефорта государь не преминул в числе первых поднять тост в честь изобретения Патрика Гордона:

   — За военную машину, виденную мной в Бутырках, и за её учёного мастера, Петра Ивановича генерала Гордона! Виват, господа!..

Под трёхкратные возгласы «Виват! Виват! Виват!» грохнули холостыми зарядами четыре пушки, расставленные на улице по углам лефортовского дворца...

Прибывшие на манёвры войска, по традиции, разделились на две противоборствующие армии. Первой, в своём большинстве стрелецкой, командовал «генералиссимус» царский спальник Иван Иванович Бутурлин, названный ещё и «польским королём». Второй начальствовал глава Преображенского приказа князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский, он же «генералиссимус Фридрих». Царь называл последнего «Мой Фридрихус».

Московские же новоприборные солдаты за глаза называли своего свирепого князя словами Кожуховского полководца: «Фридрих Непобедимый из Преображенского сельца».

Тот, когда узнал о своём не царском прозвище, приказал за сказанные такие слова у костра или в обозе злокозненных людишек ловить и пороть перед своим шатром. Действительно, порку розгами дали не одному бойкому на язык солдату.

Бутурлинские войска численностью в 7500 человек собирались в селе Воскресенском на реке Пресне. К нему отошли лучшие стрелецкие полки — Стремянный царский, полковников Сухарева, Цыклера, Кровкова, Нечаева, Дурова, Нормацкого, Рязанова... Но были они далеко не в полном составе. Немало стрельцов сказались больными и, лёжа дома на полатях да на лавках, на Кожуховскую войну не пошли.

Войска князя Ромодановского собрались в селе Семёновском. Стрельцы, солдаты, поместные конные дворяне, рейтары, гусары были вооружены ружьями и тупыми копьями и саблями. Каждый полк вёз с собой на войну огромные пороховые запасы, которые можно было «выпаливать» сколько сможешь.

На время Кожуховских «военных упражнений» из боярских холопов специально были набраны две конные роты «нахалов» и «налётов». Таких войск московская рать ещё не знала. К слову сказать, вооружённая боярская челядь — «нахалы» и «налёты» — себя не оправдали, будучи не раз в конных схватках нещадно биты плётками и кулаками.

После Кожуховского похода слово «нахал» в петровской армии стало нарицательным. Офицеры говаривали солдатам:

   — Чтоб в бою дрались не как нахалы...

   — И когда из тебя, Попов (или Кузнецов), нахал-то получится? Может, ещё палок дать...

   — Надо неприятеля разведать. Кто из вас, братцы-солдатушки, в охочие нахалы сегодня пойдёт? Сказывай живей...

Из Первопрестольной войска в Кожуховский поход выступали в торжественном шествии. На пути густыми толпами стояли московские люди, охочие до всяких зрелищ. Путь лежал по Тверской улице через Кремль. Из него полки вышли через Боровицкие ворота и затем, перейдя Каменный мост и Серпуховские ворота, двинулись на Кожуховские поля. Там противники разошлись по своим походным лагерям.

Стрельцы уходили в Кожуховский поход злые. Было время севу, посадок в огородах — дорог был каждый день, а тут на тебе — потешная война. Хозяйства оставались на жён, детей, стариков. Хоть плачь — царь-батюшка с боярами да иноземцами служивыми решил позабавиться воинскими потехами. Да к тому же на много дней.