Изменённая по-прежнему сидела с закрытыми глазами, сжимая колени и медленно раскачиваясь. Я ждала, пока остальные исчезнут из виду, и только тогда придвинулась к ней.

Я говорила тихо, чтобы не спугнуть её.

— Всё в порядке. Они ушли.

Ее глаза распахнулись. Она отскочила от меня, начала стучать в стенки шкафчика. Опираясь, она поднялась с пола и попятилась в зал.

Даже преследуемый знал, кто был ниже всех по социальной лестнице.

Я покачала головой. Что-то сизменённой было не так, но если она пережила изменения, то может сделать что-то важное в один прекрасный день, например, лечить людей или спасать их из горящего здания. «Это всё ещё возможно», — сказала я себе. Изменения могут еще произойти. Но я не была уверена, что считала их чем-то большим.

И никто не станет доверять врачу, мысли которого они не могут прочесть.

Мистер Армандо, может, и популярен, но всё же мистер Ченс обучает много дольше.

Он был у меня на втором занятии — английском. Он уже наполнял умы учеников достопримечательностями, звуками, вкусами, которые я никогда не испытаю. Мистер Ченс выглядел наполовину слабоумным в старомодной заплатанной куртке и шляпе с перьями, но его ученики не были разочарованы.

У меня было столько же шансов на обучение в его классе, как у стула.

Жизнь не всегда была такой мрачной. Еще в младших классах мы с Триной говорили ни о чём и обо всём… и о мальчиках. Раф в течение года пытался навязать мне музыку, которая ему нравится. Тогда Трина прошла изменение, а следом и Раф. Почти все изменились к концу первого года обучения.

Чем дольше я оставалась нулевой, тем больше становилась одной из тех, кто никогда не изменятся. Нулевые не посещают колледж — никто не доверяет им, чтобы они могли вершить реальные вещи, значит, они и не нуждаются в колледже. Я должна получить низкооплачиваемую работу, где мне не придётся мысленно разговаривать, где бы мне доверяли. По крайней мере, я не живу в стране, где нулевых отправляют в приюты. В Чикаго Нью-Метро меня бы просто отдали в одно из зданий, похожих на психиатрическую больницу, где дежурят охранники.

Раф в своей футболке Джерси и негабаритной обуви торопился попасть в класс. Пока он двигался по проходу, женское внимание следовало за ним. Он скользнул на стул рядом со мной. Когда мы выиграли в прошлом году Первенство Штата, Раф стал португальским футбольным Богом, а девчонки по-прежнему толпились вокруг него, как пчёлы на поле клевера и жимолости. Он опустил рюкзак на пол и одарил меня улыбкой. Я улыбнулась в ответ, потому что он был единственным, кто не обращался со мной как с мебелью.

— Ты собираешься разрушить свой образ, сидя рядом со мной, — спокойно сказала я.

Он поймал двух девчонок за подмигиванием ему.

— Мне нужно что-то, чтобы избавиться от славы.

Я ухмыльнулась.

— И нулевая, конечно же, поможет тебе с этим.

Морщинка появилась на его лице.

— Не называй себя так, Кира, — его португальский акцент был сильнее, когда он был рассержен. Я скучала по нему, пока он был в футбольном лагере.

Я пожала плечами, скользя взглядом по узорам на своём столе. Мир и я находились в противостоянии, ожидая моего изменения, но других это не волнует. Если я никогда не изменюсь, мир будет двигаться дальше и оставит меня, пытаясь наверстать упущенное в гонке, в которой я никогда бы не победила. Как долго Раф будет ходить вокруг да около? Как долго я буду надеяться, не сдаваться?

Рано или поздно мы должны будем посмотреть правде в лицо.

Мое лицо, должно быть, выражало жалость, потому что буря на лице Рафа превратилась в легкую озабоченность. Я сосредотачиваюсь на накручивании прядей волос. К счастью, некоторые невысказанные мысли мистера Ченса привлекли всеобщее внимание.

Он строчил на той же беспроводной доске, которую использовал в прошлом году, когда обучал вслух читателей, у которых ещё не было навыков. Если бы у него была доска, управляемая мыслями, он мог бы сосредоточить свои мысли на этом и передавать их на наши планшеты. Вместо этого ученики должны были мысленно сосредотачиваться, чтобы услышать его мысли. Этот способ отлично подходил для них, чтобы улучшить свои навыки чтения мыслей, но никак не облегчал мою жизнь.

Мистер Ченс утверждал, что его дедушка учился по старинным книгам, и он начал ходить по рядам и передавать некоторые из них. Я не понимаю, почему мы не пользуемся обычными книгами. Я старалась не повредить мой экземпляр, когда развернула книгу. Клубы пыли взметнулись над пожелтевшими страницами, пахнущими как сухая трава. Я взглянула на книгу Рафа, и он показал мне, какие страницы мы должны читать. Я быстро открыла главу «Письмо Скарлетт», осторожно, чтобы страницы не рассыпались в пыль.

Когда я закончила, Рафаэль по-прежнему склонялся над книгой, темные локоны свисали на лоб. Он исследовал глубину боли Эстер. За лето его оливковая кожа загорела, губы были поджаты, потому что он был сосредоточен. Я подумала, каковы его брови: мягкие или жёсткие? Его ослепительная улыбка заставила меня вернуться к своей книге.

Было несправедливо, что каждая вторая девушка знала больше о том, о чем он думает, чем я.

Если я изменюсь, вещи станут другими. До этого, как нулевая, я ничего не значу. Некоторые, например, Шарк Бой, получают удовольствие от нулевых девушек, но ни один нормальный парень не захочет быть с тем, у кого умственное отклонение. Это, как знакомство вашего друга с двенадцатилетней сестрой.

Если я не изменюсь, парни будут как колледж — опыт для других людей, в то время, как у меня, была бы жизнь нулевой. Я выбросила эту мысль из головы.

Ученики стали разворачивать свои столы, и я поняла, что мы объединяемся в пары. Мне повезло, что рядом Раф, потому что никто не хотел быть в паре со мной.

— Что случилось? — спросила я.

— Мы должны обсудить символ на дверях тюрьмы Эстер — розы, — Раф старался говорить тихо, но двое читающих бросили на него недовольные взгляды.

— Даже сам автор не знает, что это означает.

— Ну, я думаю, мы умнее его, — Раф подвинулся ближе, чтобы мы могли говорить шёпотом. Я листала бумажную книгу, стараясь не обращать внимания на руку Рафа поблизости, но было трудно сосредоточиться, когда он был так близко.

— Так какая у тебя теория, Футбольный Киборг?

— Эй, — Раф притворился оскорбленным. — Я больше, чем спортивная машина.

— Да. У тебя также ужасный музыкальный вкус.

— Как будто у тебя нет песен Кантоса Сина на плеере.

— Как угодно, — но я улыбнулась. — Так что, роза?

Он наклонился и сказал в шутливо-серьёзном тоне.

— Я думаю, это значит, что она любит цветы, — меня душил смех, но я старалась не привлекать внимание мистера Ченса. Когда мы закончили, то провели остаток занятия погруженными в чтение, листая бумажные страницы, пока не заскрипели сидения, нарушая тишину. Раф улыбнулся и попрощался, группа девушек перехватила его впереди. Я старалась не смотреть на это и выскользнула за дверь.

Моя бывшая подруга Трина и темноволосая девушка, согнувшись над телефоном в комнате для девочек, просматривали актуальные вопросы Вселенной.

Я фыркнула, проходя через зал, но не привлекла их внимания. Зато меня удостоили взглядом другие ученики. Они расположились на пять ступенек ниже Трины и улыбались мне так, словно я была их будущей едой.

Шарк Бой и Джуниор.

Я резко отвернулась от Шарк Боя, Джуниора и их глумливых ухмылок.

Раф и группа его поклонников продолжали свой путь по коридору. Я поспешила вперед, чтобы слиться с ними. Никто не заметил меня, даже Раф. Мысли Шарк Боя не должны были перекрыть мысленный шум зала. Если он прикоснется ко мне в открытую, он нарушит правило «Никаких Прикосновений», но это не остановило его в автобусе. Если он попробует предпринять что-то подобное, Раф поможет мне от него отбиться.

Симус объяснил правило «Никаких Прикосновений»: после того как изменяешься, обмениваешься чувствами при прикосновении. Это была вся информация, которую я получила прежде, чем мой брат покраснел и выбежал из комнаты, но это объясняло, почему все сохраняли дистанцию между собой и в общественных местах посылали воздушные поцелуи на большом расстоянии.