— А как же! Вчера вечером я специально приходил сюда и просил, чтобы сегодня ее непременно пустили — ради приезда моей Валечки. Только сейчас еще рано: солнце еще не согрело Кизиловку, не высушило росу — у тебя ножки промокнут.
— За такую заботу — спасибо тебе, мой рыцарь.
— Служу моей даме...
Озеро лежит тихое, не шелохнется. Четко, как в зеркале, отражаются в нем растущие на его берегах деревья. Линия канатной дороги, отражаясь в воде, напоминает нитку, а кресла, висящие на канате, — перстни. Но вот на блестящей поверхности озера промелькнула тень большой птицы. Валя подняла голову — над озером кружил орел.
— Милый, молчи, мы вспугнем его, — шепчет девушка.
— Но он высоко, и ему до нас нет никакого дела.
— Молчи, прошу...
Долго стояли они, обнявшись, наблюдали полет двух орлов, одного в небе, другого — в зеркале озера... Потом, будто не желая мешать им, огромная птица улетела в сторону Долинска.
Медленно кружа по парку, Назир и Валя прошли мимо аттракционов и направились к курзалу. Теперь отдыхающие стали чаще попадаться на их пути. Валя с Назиром не обращали на них ровно никакого внимания. Для обоих сейчас ничего на свете не существовало, кроме их самих да этого неповторимо прекрасного, наполненного солнцем и птичьим щебетом утра.
— Не устала?
— Что ты! Мне кажется, я могу сейчас пешком дойти до Дыхтау. Только бы с тобой вместе...
— Не проголодалась?
— Нисколько. Я сыта воздухом. — Валя засмеялась.
— Ошибаешься, дорогая. На нашем воздухе аппетит лишь разгорается...
Валя расспрашивает Назира о старом Ачахмате, об Ариубат, Асхате, Ахмане. Назир подробно рассказывает ей о них. Известие о том, что Ахман сильно пьет, огорчает ее, Назир говорит, что, по слухам, парень начал выправляться. Стали вспоминать день их первого знакомства.
— Помнишь, что ты сказал мне, когда Азамат познакомил нас? — спрашивает Валя.
Назир, разумеется, очень хорошо помнит, но ему приятно услышать это еще раз из Валиных уст.
— А что я сказал тогда?
— Сказал, что писем писать не будешь, а все, что захочешь мне сказать, будешь передавать устно. Ну, почему же ты не выполняешь своего обещания, почему молчишь?
— Я не молчу, а все время повторяю: дороже тебя у меня нет никого на свете.
— А был кто-нибудь раньше?
— Никогда.
— Поклянись.
— Чем же?
— Чем хочешь, иначе не поверю.
— Но ведь клятва — это тоже слова. Неужели, не веря словам любви, ты поверишь словам клятвы?
— Я верю тебе, Назир, верю во всем... Знаешь, это ведь из-за меня Борис Петрович решил ускорить наш приезд на два дня.
— Я бы, наверное, умер от тоски, если б нужно было ждать еще два дня.
— Правду говоришь?
— Клянусь!
— Вот ты уже клянешься. А ведь не хотел... Ты ведь тоже сразу понравился мне. Еще при первой нашей встрече...
— Чем же?
— Не знаю. Может быть, свободной, непринужденной манерой говорить. Может, тем, что ты сразу показался мне иным, не таким, как другие. Я тогда сравнивала тебя с Николаем...
— Все никак не можешь забыть Николая,
— Перестань!
— Ты же сама заговорила о нем.
— Прости.
— Считай, что уже простил, — улыбнулся Назир, — видишь, как быстро я исполняю твои желания. Говори еще, я слушаю...
— Полюбуйтесь-ка на него! Как ему нравится слышать о себе приятное...
— А кому это не нравится?
— Кто вас, парней, знает? Нам, девушкам, это очень даже приятно. Особенно когда нам говорят такие вещи ребята, которые и нам небезразличны.
Так дошли они до курзала в Долинске. По пути фотографировались вдвоем у бродячего фотографа. Тот, видимо, понимал, что имеет дело с влюбленными и все время многозначительно улыбался, стараясь выбрать наилучшее освещение и поворачивая их то в одну, то в другую сторону. Карточки обещал прислать Назиру домой...
Солнце уже припекало.
— А в Москве еще прохладно, — задумчиво сказала Валя, — уж здесь погреюсь как следует...
— Грейся. Мы не жалеем своего солнца.
— Какой ты щедрый.
— Знаешь, два дня тому назад стояла у нас такая жара — и в середине лета не часто бывает. В горах ледники раньше времени начали таять и реки вышли из берегов.
— Хотела бы я посмотреть...
— Зрелище, конечно, красивое, да чуть беды не было: едва не снесло плотину на строительстве...
Валя любуется нарядными зданиями санаториев и домов отдыха, ажурными беседками, белеющими на фоне зелени. Назир рассказывает ей обо всем, мимо чего они проходят, — эти места он знает, как свои пять пальцев. Молодые люди уже изрядно устали, но уходить им не хочется.
Назир предложил зайти в ресторан — немного отдохнуть и подкрепиться. Валя охотно согласилась. По дороге разговаривали об общих друзьях и знакомых,
Назир передал Вале привет от Ариубат. Потом речь зашла о Борисе Петровиче.
— А ты догадываешься, почему он сегодня не пошел с нами? — спрашивает Назир и сам себе отвечает: — Не хочет мешать нам, вот почему.
— Да, — подтверждает Валя. — Я же тебе и в письме писала. Он все понимает, только не показывает вида, чтобы не смущать нас.
— Мне тоже так кажется. В прошлом году, когда я приехал сюда и не нашел тебя, он так переживал, ты бы посмотрела на него.
— Замечательный человек!
— Он чем-то похож на нашего Батыра Османовича.
— Вашего секретаря райкома? Я слышала о нем от Бориса Петровича. Он его очень хвалит.
— Знаешь, какой он, наш Батыр? Диву даешься, откуда у него столько знаний. Начнет говорить — заслушаешься. Но не краснобай какой-нибудь, он очень деловой, обязательный. Никогда не дает пустых обещаний и не откладывает на завтра то, что можно сделать сегодня. Люди вовсе не боятся его — он очень простой. Но любой сделает для него все, что он ни попросит... Любят и уважают его, вот что.
— И Потапов то же говорит. Он хочет непременно встретиться с ним и посоветоваться о дальнейших изысканиях. Хотя Чегемское ущелье находится в другом районе? Правда?
— Да, в другом. Но это не особенно далеко, по другую сторону хребта. Через перевал.
Девушка не может понять, как это все расположено по отношению к Нальчику и — к Назирову аулу... Назир прутиком чертит ей план на песке. Конечно, рассказать легко. Но на самом же деле — путь неблизкий и трудный. Но, как говорят, для влюбленных нет трудных дорог. Не дальше же Москвы, в самом деле!
Оба понимают это, но все же им грустно. Идут молча, думая об одном и том же.
— Я бы запретила автобусам курсировать между Нальчиком и Долинском, — неожиданно произносит Валя.
Назир рад, что она переменила тему разговора, и в душе хвалит ее за это. Ему самому хочется отвлечься от печальных размышлений о предстоящей разлуке.
— Почему? — охотно откликается он.
— Вместо того, чтобы идти пешком по этому сказочному парку и дышать свежим воздухом, люди трясутся в душном автобусе. Глупо же...
— Но ведь многие спешат на работу.
— Пусть встают пораньше...
Отдыхающие группами и поодиночке выходят из помещений. Одни, с мохнатыми полотенцами в руках, торопятся к озеру или на процедуры. Пожилые идут не спеша, беседуют друг с другом. Есть и такие, что тяжело опираются на палочку, но их немного. Общее впечатление от толпы — бодрое, праздничное: безмятежные, отдохнувшие лица, громкий смех, шутки.
— Самое лучшее купание у нас на Белой речке. — Назир вдруг спохватился, что он плохо выполняет свои обязанности гида. — Это как бы окраина курорта, большое селение раскинулось в лесу и на берегу реки. Там тоже очень красиво, и когда-нибудь мы с тобой обязательно там побываем.
— Непременно, Назир, и выкупаемся в Белой речке... Только когда?
На этот вопрос Назир, к своему великому огорчению, не мог ей ответить.
Повернули к озеру. В нем уже было много купающихся.
— Господи, ведь вода-то еще холодная, не согрелась, должно быть! — воскликнула Валя, поеживаясь. — Впрочем, — прибавила она, немного подумав, — есть такие любители, что и зимой купаются, моржи...
