И Асхат размечтался. Следит глазами за Батыром, поворачивает голову то в одну, то в другую сторону. И видятся ему тоже сверкающие огнями города в горах, широкие асфальтированные ленты дорог... Хочешь — сажай в собственную машину жену с сыном, да езжай себе в город, в театр... И в тот же вечер возвращайся домой...
При мысли о доме и о будущей жене с будущим сыном Асхат слегка краснеет.
На маленьком приставном столике зазвонил телефон. Батыр остановился, снял трубку:
— Слушаю. Кто говорит? Плохо слышно... Ах, это вы, Борис Петрович... Слышите меня? Вы легки на помине: только что говорил о вас с одним хорошим парнем... Что? Руда? Спасибо, дорогой друг, спасибо! Немедленно приезжайте! Сейчас же высылаю за вами машину. Жду!
Баразов нажимает кнопку. Девушка-секретарь входит в кабинет и выжидательно смотрит на Батыра.
— Тонечка, пускай Борис срочно едет в колхоз «Путь к коммунизму». Там, в парткоме, его будет ждать Потапов, надо привезти его сюда.
Тоня, кажется, никогда еще не видела Баразова таким возбужденным и радостным. Она молча улыбается, кивает головой и идет выполнять поручение. Асхату же не хочется уходить, толком ничего не узнав; он мнется в нерешительности, а секретарь уже обнимает его за плечи.
— Какой ты у меня дорогой гость, джигит! Знаешь, ведь с хорошим гостем приходят в дом счастливые вести. Нашли-таки геологи зарытый в наших горах клад! Ну, друг, счастливого тебе пути! Знаешь, как нам теперь твоя электростанция нужна — позарез! Спеши!
Оставшись один, Батыр снова принимается мерить шагами свой кабинет. Мысли теснятся, обгоняя одна другую: «Что-то теперь скажут маловеры и нытики? Может, попросят прощения? Не жди, Батыр, не попросят. Только бы не помешали... Впрочем, ключи от клада теперь у нас в руках. Да и средств на изыскания потрачено немало. Наш долг — вернуть их государству сторицей. Интересно, велики ли запасы? Дуралей, ни о чем не сумел расспросить Потапова как следует... Телефон барахлит — надо, чтобы проверили линию... Ладно уж, часа через три Борис Петрович сам будет здесь, все разузнаю. Нужно ли сейчас звонить в обком? Пока не стоит, пожалуй. Вот если бы и нефтяники до чего-нибудь докопались. Который год бурят пробные скважины... Тогда-то район быстро пошел бы в гору. Где промышленность, там и кадры... И культура... Все это близко, совсем у порога».
Батыра прерывает телефонный звонок:
— Слушаю. Товарищ Абазов? Слушаю. Трактор, говоришь? У кого? Подожди минуту у телефона.
Батыр снимает трубку с другого аппарата:
— Лесозавод? Салам, Андрей Николаевич! Что-то тебя не видно. Все мы рождены для того, чтобы выполнять планы. И перевыполнять тоже. Что у тебя делает твой ЭС-100? Работает? А после смены ты бы не мог одолжить его часа на три Абазову? Что? Тебе же будет лес подтаскивать. Да. Спасибо. Он приедет сам.
И в другую трубку:
— Поезжай к шести часам, возьми трактор. Да не забудь вернуть вовремя! Я тебя знаю... До свидания!
Батыр положил трубку, но, видно, тут же сам вспомнил о неотложном разговоре и звонит уже сам.
— Хажомаров? Справку для обкома написал? А как с семинаром? Не спеши, нужно подготовиться к нему как следует. В ночной тиши голова, говорят, лучше работает. Конечно, неплохо, чтобы в сутках было не двадцать четыре, а хотя бы тридцать часов? Согласен. Но уж тут я ничем тебе помочь не могу...
Вошла Тоня и положила на стол перед Батыром объемистую папку с бумагами. Среди официальных отношений, испещренных штампами, печатями и подписями, в глаза сразу же бросилась бумажка непривычного вида: страничка из школьной тетради в косую линейку; небрежные каракули, — вроде бы малограмотный человек писал, однако грубых ошибок нет. Так и есть — анонимка. Батыр брезгливо поморщился и отложил листок в сторону. Потом все же взял и стал нехотя читать. «Так, какие-то гадости про Азамата. Чем-то он не угодил этому пачкуну. А вот и Асхата лягнул. Не успел человек приехать, его уже порочат. Какая мерзость! Ходит, небось, этакий двуличный тихоня по аулу, все улыбается, перед председателем раболепствует, а про себя копит злобу и зависть... Страшная штука зависть! Холодной змеей в теплый день подползает, жалит в самое сердце... Когда же этому будет конец? Вот растут молодые, умные, чистые... Как их уберечь от чужой зависти, как сделать так, чтобы сами они никогда не поддавались подлому чувству?..» Приподнятое настроение Батыра быстро улетучивается. Ходу анонимке он, конечно, давать не собирается, но... Вытащить бы ее автора перед всем народом за ушко да на солнышко. Посмотрели бы люди, кто ходит по земле рядом с ними...
В дверь просунулась голова районного прокурора.
— Заходи, Мухаммет Каирбекович! — Батыр со вздохом сложил в папку бумаги, встал навстречу прокурору. — Ну, как? Санаторий на пользу пошел?
— Очень даже, спасибо, Батыр Османович! Трость свою бросил в Кисловодске.
— Ну и хорошо. Теперь не запускайте болезнь.
— Болезнь обещаю не запускать, а вам должен сказать, что кое-какие дела без меня здесь запустили. Перед отъездом оставлял в райисполкоме представления о нарушениях сельхозустава в некоторых колхозах. Так все и лежит без движения.
— Это не дело! — заметил Баразов и что-то записал на календаре.
В свою очередь пожаловался прокурору на то, что в районе развелось множество каких-то подозрительных личностей, — под видом заготовителей они втираются в доверие к колхозникам, по дешевке скупают у них ранние фрукты и овощи, в общем, обслуживают людей по-всякому.
Мухаммет Каирбекович обещал сам заняться этим и милицию привлечь на помощь.
— Да, вот еще что, — вспомнил Батыр. — Колхозы начинают стрижку овец. Но с приемкой шерсти не все, по-моему, обстоит благополучно. Ты сам, пожалуйста, проверь, в помощь возьми кого-нибудь из специалистов-зоотехников. Потом составишь нам справочку. Не обсчитывают ли колхозы на приемке? Может, я и ошибаюсь. Рад был бы ошибиться.
Прокурор в свою очередь аккуратно записывает поручения в записную книжку, прощается и уходит.
Батыр Османович вдруг ощущает, что он здорово проголодался. Хорошо еще, успел выпить кружку парного молока на ферме... Вырваться домой на обед сегодня, видимо, не удастся — назначен разговор с редактором районной газеты.
Редактор является точно в назначенное время и входит в кабинет с видом бодрым и столь деловитым, что Батыр подумал было, уж нет ли у редактора к нему какого-нибудь наиважнейшего дела.
— Садись, друг, — приветствует его секретарь. — Как говорят, для хорошего человека стул всегда готов.
Редактор усаживается. Начало разговора, кажется, не сулит ему ничего хорошего, и его бодрая улыбка слегка тускнеет.
— Должен сказать тебе следующее, — медленно начинает Батыр. — Если я не ошибаюсь, ты тоже являешься членом бюро. Не хуже меня знаешь состояние дел в районе и тоже, кажется, несешь за это ответственность. Так?
— Так, — соглашается редактор и начинает беспокойно ерзать на стуле.
— А раз так, — продолжает секретарь, — то объясни мне, пожалуйста, почему мы на бюро хвалим одни фермы, один хозяйства и критикуем другие, а ты у себя в газете поступаешь как раз наоборот? Вот полюбуйся. — И Батыр Османович протягивает редактору сегодняшний номер районной газеты, исчерканный во всех направлениях синим карандашом.
Редактор быстро разворачивает газету.
— Да, верно, виноваты мы. — Он разглядывает конец четвертой полосы. — Не видел. Ездил с докладом на лесозавод.
— А другие куда смотрели? Ты же в редакции не один. И потом, доклады можно читать и не в те дни, когда у тебя номер выходит. В дальнейшем, товарищ редактор, давай условимся так: сразу же после пленума, заседания бюро и так далее ты собираешь своих сотрудников и информируешь их обо всем, о чем у нас шла речь. Согласись с тем, что мы не зря критикуем одних и поддерживаем других. Нужно шире пропагандировать в газете опыт передовиков. И совсем не обязательны длинные статьи. Мало у вас оперативных заметок, информаций. Ваши читатели должны постоянно быть в курсе того, что делается на соседней ферме или на заводе... Не мне учить тебя. И еще: почему в газете не выступают ответственные работники, специалисты, руководители хозяйств? Да и рабкоровских заметок, писем с мест очень мало. Какую статью ни возьмешь — под любой подпись сотрудника редакции. Это не дело.
