Люди в кабинете у Батыра были, как видно, разгорячены каким-то спором.
— Не ошибается только тот, кто ничего не делает, — обращается Батыр к одному из своих собеседников. — Уволить с работы, разбить человеку жизнь — легче легкого. Помочь ему, предупредить, умело указав на его ошибки, — это гораздо труднее. По-моему, парень будет работать. Надо, чтобы он понял: в него поверили. Почаще беседуйте с ним.
Проводив посетителей, Батыр уселся рядом с пастухом.
— Расскажи, отец, что нового, как себя чувствуешь?
— Что мне рассказывать, Батыр? Недавно виделись. Передали, что ты вызываешь меня, вот я и приехал.
— Ну и хорошо...
Зазвонил телефон, Баразов снял трубку:
— Спасибо, приехал. Старик оказался более дисциплинированным, чем некоторые председатели. До свидания! — И, обращаясь к Конаку, добавил: — Азамат звонил, о тебе тревожится... Знаешь, зачем я тебя вызвал?
— Скажешь — узнаю.
— Мы решили отправить тебя в Москву, на Выставку достижений народного хозяйства.
— Что ты, Батыр! Как я могу уехать? И кому я оставлю свое стадо? И потом — Мескуа, это очень далеко...
— Поезда и самолеты, как известно, сокращают большие расстояния.
— Да и что я там буду делать?
— На людей поглядишь и себя покажешь, — мягко улыбнулся Батыр. — Потом расскажешь другим.
— Я же не знаю русского языка. Неуч я, если что и увижу на этой самой выставке — все равно ничего не пойму.
— Твоими спутниками будут молодые люди, хорошо знающие русский язык, они все как следует объяснят и переведут, что нужно.
— Ну ладно, раз ты велишь, мне не пристало спорить. Только кто же за моими коровами будет ухаживать? Вчера, уезжая, я пообещал, что, если останусь жив, к вечеру вернусь на ферму.
— Об этом беспокоиться нечего, все будет в полном порядке. Через неделю вернешься. Ничего страшного не случится в твое отсутствие.
Батыр вызвал свою секретаршу Тоню и поручил старика ее заботам.
...Отъезжающие собрались в райисполкоме. До отхода машины осталось полтора часа. В помещении накурено и шумно:
— Времени в обрез, кого мы ждем?
— Какого-то старого пастуха.
— Опаздывал бы лучше к своим коровам, чем в Москву.
Тут как раз и подоспели Конак с Тоней. Все заторопились. Документы оформлены, можно ехать.
У машины их уже ждал Батыр — пришел проводить делегацию. Настроение у всех приподнятое. Отъезжающим кажется, будто сама природа радуется вместе с ними — и сверкающие на солнце вершины, и зеленый ковер лесов, и безоблачное небо, и щедро напоенная недавними дождями земля...
— Ну, товарищи, счастливого вам пути! Только не вздумайте оставаться в Москве, — улыбается Батыр.
— А что, вполне возможно, — смеется в ответ рослый, румяный парень, которого Конак приметил еще в исполкоме.
— Кстати, Алим, — обращается к парню Баразов, — этого почтенного старика и вот эту славную девушку я поручаю вашему попечению. Покажите им хорошенько Москву, оберегайте их.
— Постараемся их не разлучать, — отвечает Алим, и тут уже все смеются, а Конак начинает подумывать о том, что зря сердился на Ханифу за ее шутки. Молодость! Как не шутить, как не веселиться, если веселье бурлит в крови.
Машина тронулась. А вечером уже сели в поезд, который повез их в далекую столицу.
Проснулся старик, как всегда, на рассвете. С мыслью «Неужели проспал?» он быстро подскочил на вагонной полке. Спутники его мирно похрапывали. Пришлось Конаку убедиться, что он не на ферме... Лег снова, но сон бежал от него. Он лежал и вспоминал. Вспоминал проводы сына на фронт... И тоскливый, надрывающий душу гудок паровоза...
Поезд мерно покачивался, постукивали колеса, и старик снова задремал под их песню. Когда он проснулся вторично, было уже довольно поздно. Солнце светило вовсю, и его ослепительные лучи золотыми нитями протянулись от окна к дверному зеркалу. Его спутников в купе не было. Да он, оказывается, здорово вздремнул! Конак подсел к окну. Мимо проносятся бескрайние пшеничные поля. Как ни спешит поезд — не может добраться до их конца. А вот убирают пшеницу. Плывут по полю огромные комбайны, между ними, как трудолюбивые муравьи, снуют машины — подошла пустая, стала под золотую струю, и вот она, уже полная, отъезжает, а ее место занимает другая... Вдали, на горизонте, золотом светятся высокие горы зерна...
Внезапно страшный грохот обрушился на Конака. В купе стало темно, что-то замелькало, и старик в ужасе отскочил от окна. И тут же грохот и мелькание прекратились — как отрезало. Это был всего-навсего встречный поезд.
В купе вошел Алим:
— Уже поднялись, аксакал? Доброе утро! Вы так сладко спали, что нам не захотелось будить вас, и мы вышли покурить в коридор.
— Спасибо. И вам доброе утро, — смиренно ответил Конак, стараясь ничем не выдать недавнего испуга.
Вскоре поезд замедлил ход и остановился у большого, многолюдного вокзала.
— Вот мы и в Ростове. Если хотите, Конак, выйдем — посмотрим, — предлагает Алим.
— А вдруг не успеем вернуться, и поезд уйдет без нас?
— Нет, здесь он простоит долго.
Выйдя на платформу, старик и юноша потолкались в толпе бегущих в разных направлениях людей и вскоре возвратились к себе, так как видение уходящего поезда преследовало Конака по пятам.
Днем всей компанией пообедали в вагоне-ресторане. Конак ел мало, отговариваясь отсутствием аппетита. Шум и тряска мешали ему есть спокойно и неторопливо, как он привык...
На следующее утро приехали в Москву.
Старик был ошеломлен и подавлен. Все, чем любовался он из окна вагона, — поля, леса, реки, красивые города, мимо которых они проезжали, — все это мигом вылетело у него из памяти. Толпы спешащих людей, вереницы машин, высокие, подпирающие небо здания, многоголосый оркестр огромного города — было от чего потерять голову.
— Что за чудо, Алим! Видать, люди со всего света собрались сюда. Как они здесь только помещаются? — растерянно бормочет старик.
— Да, в Москве живут миллионы людей.
— О аллах, смотри, смотри — какой громадный дом! Я думаю, в него вместилась бы вся Балкария.
Наконец сели в автобус и поехали на Выставку. Конака устроили у окошка, и он не отрывал глаз от незнакомых, быстро сменяющихся картин. Вот люди пьют воду подле каких-то ярких будочек. Сколько же воды нужно для того, чтобы напоить тебя, Москва...
В гостинице, которая, как оказалось, была расположена возле самой Выставки, чудеса продолжались.
— Пойдемте, я провожу вас в ваш номер, — приветливо говорит светловолосая девушка и вводит их в крохотную комнатку без окон. Здесь она нажимает какую-то кнопку в стене, и через мгновенье они уже вступают в широкий коридор, а потом в большую светлую комнату, в которой стоят кровати, застланные белым. В комнате несколько окон и раскрытая дверь, ведущая, по-видимому, во двор.
Провожатая советует им немного отдохнуть с дороги и уходит, уводя с собой единственную в их делегации девушку.
Но старик вовсе не устал и отдыхать ему совсем не хочется. Прежде всего, нужно посмотреть, что находится там, за раскрытой дверью. Конак переступает порог и замирает, словно пораженный громом. Где он? На вершине горы, с которой люди кажутся не больше мух? Как забрался он сюда без помощи лестницы?.. Эти и многие другие недоуменные вопросы молоточками стучат в голове старика, пока он с сильно бьющимся сердцем стоит на балконе, на одиннадцатом этаже высокого гостиничного дома...
Когда спускались в столовую, Алим потихоньку объяснил Конаку нехитрое устройство лифта: «ковер-самолет» оказался очень удобным приспособлением, и старик одобрил его в сердце своем. «Хорошенькое дело, подумал он, как бы это я без него одолел такое количество ступеней...»
Не меньше удивления и восхищения вызвало у него и московское метро. Разумеется, Конак слышал о его существовании, но одно дело слышать, а совсем другое — самому решиться вступить на движущуюся ленту эскалатора, побывать в высоких, похожих на сказочные дворцы подземных залах, прокатиться, удобно усевшись на мягком сидении, в быстрых подземных поездах.
