24 сентября

В связи с современными историческими событиями толкуют иногда о грядущих льготах и свободах. В нашем же ведомстве чувствуется все больший и больший «прижим». Недавно пришел из округа циркуляр, указывающий, что часто программы преподавателей по истории и истории литературы сильно расходятся с министерскими, чего не должно быть. Ставится также на вид, что преподаватели иногда рекомендуют другие книги кроме учебников, чем обременяют родителей учащихся. Запрещается также и запись со слов учителя его лекций или добавлений к учебнику, потому, якобы, что эти записи «давно и в старших классах бывают безграмотными». Таким образом, теперь не только в мужской, но даже и в женской гимназии педагог ни на шаг не может отступить от министерской программы (в большинстве случаев очень архаической). Не может отступать даже и от текста, одобренного Министерством учебника. А между гем добавления к учебнику иногда даже и с точки зрения министерской программы необходимы. Взять хотя бы элементарный курс логики, который полагается по казенной программе проходить лишь в V классе женской гимназии вместе с теорией словесности. В принятом у нас с одобрения Министерства учебнике Белорусова этого курса совсем нет. Как же его проходить, если не записывать со слов учителя разных определений? В самой теории словесности многое приходилось дополнять, поменять, формулировать более просто — и все это мои ученицы записывали. В VI классе также на записях держался весь мой курс иностранной литературы, учебника по которому не существует. При разборе произведений, при составлении характеристик ученицы тоже сидят с тетрадями и то, что выяснялось, записывали. В VII классе все вступительные лекции к разным отделам или произведениям тоже записывались. Конспектировалось и содержание критических статей (Белинского, Писарева, Добролюбова), отчего весь этот материал усваивался не хунте учебника. В VIII классе я весь курс словесности (в который теперь у меня входит Некрасов, Л. Толстой и Достоевский, а раньше входили еще Герцен, Гл. Успенский и Чехов) проходил совсем без учебника, и ученицы благодаря постепенно выработавшемуся у них умению записывать усваивали курс весьма недурно. По педагогике, хотя я здесь сильно от учебника и не отступаю, все время тоже ведутся записи, благодаря чему курс усваивается более прочно. И вот всему этому теперь нужно положить конец. И во имя чего? Во имя, якобы, орфографии, которая может испортиться при быстром письме. Как будто орфография является какой-то самодовлеющей целью. И взрослые девушки, и молодые люди, учащиеся в старших классах, оберегая свою орфографию, должны почти ничего не писать, а то еще — Боже сохрани — ошибешься! Но этот курьезный мотив, конечно, только отговорка, и «умысел другой тут был» — оберечь учащихся от лишнего влияния педагога, который, несмотря на все «свидетельства о благонадежности», без которых там нельзя служить, уже по самой природе своей кажется начальству крамольником. Ладно еще, что в женской гимназии у меня ныне только VIII класс и разрушать налаженную систему преподавания словесности в V–VIII классах придется не мне, а моему заместителю. От иностранной литературы в VI классе он сразу же отказался, в VI классе выпустил также Радищева, а в V классе ввел логику, которую я брал только в минимальной дозе (вернее, даже не из логики, а из психологии заимствовал я сведения об ощущении, представлении и понятии, необходимые для понимания различия между прозой и поэзией). Но и этого оказалось мало. Председатель Ш-ко, напуганный циркуляром, вооружился старыми министерскими программами и, сидя в совете, сверял их слово за словом с программами учителей. Каждый пункт приходилось отстаивать с бою, и Ш-ко не раз принужден был уступать. Слишком уж устарелы и нелепы были по годам министерские программы (еще 74 года!).

28 сентября

Занятия в мужской гимназии, особенно в IV и V классах, на каждом шагу напоминают о бездарном бюрократизме нашего ведомства, не способного не только создать что-либо творческое, но даже урегулировать такой вовсе не сложный вопрос, как вопрос о программах. Еще в 1905 г. при Министерстве было совещание о программах русского языка и словесности. В результате этого совещания только через 7 лет, в 1912 г., появился в «Журнале министерства» «проект программы», где русский язык распределяется по классам довольно нелепо, а словесность изучается с весьма тенденциозными купюрами. Но и эта программа сравнительно с действующей была бы шагом вперед хотя бы потому, что она вводит таких писателей, как Тургенев, Гончаров, Л. Толстой, Достоевский, которых в действующих программах совсем нет и которых мы официально не имеем права преподавать, хотя и в реальных училищах, и в женских гимназиях они введены уже несколько лет назад, и только абитуриенты излюбленных Министерством классических гимназий, получающие «аттестат зрелости», могут не знать их. Но «проект программы», опубликованный еще два года назад, до сих пор остается только проектом, а действует все та же допотопная программа. Между тем и новой программе появился уже целый ряд приспособленных к ней учебников (Саводника, Сиповского и др.), которые одобрены Министерством и введены в употребление. Таким образом, мы теперь принуждены заниматься по новым учебникам и придерживаться в то же время совершенно несогласованной с ними старой программы. Получился сумбур больше прежнего. В IV классе, например, вместо того, чтобы познакомить учеников с теорией сочинения и дать им элементарные сведения по теории слов (что делается уже давно и в женских гимназиях, и в реальных училищах, и что предположено в новой программе мужских гимназий), мы должны проходить только древний церковнославянский язык. В V классе начинаем изучать историю русской словесности по учебнику Саводника и здесь на первых же порах встречаемся с употреблением таких слов и понятий, которые для учеников, не проходивших теории словесности, совершенно незнакомы. Тут и поэзия, и проза, и эпос, и лирика, и стихосложение. Попутно объяснять такие сложные понятия невозможно, отнимать на это особые уроки мы не имеем права, так как по старой (т. е. действующей) программе теория словесности полагается только в VIII классе, да и на курс пятого класса тогда времени не хватит, оставлять всего этого без объяснения нельзя, а давать сведения сверх учебника и тем более предлагать ученикам их записывать тоже не полагается. Вот и вертись тут!

29 сентября

Министерство преподнесло нам, учителям русского языка, новый сюрприз. Сегодня читали циркулярное сообщение, что в виду улучшения материального положения учащих в мужских учебных заведениях особое вознаграждение за исправление письменных работ отменяется. Таким образом, вместо того чтобы повысить существующее мизерное вознаграждение за исправление письменных работ, отнимающее у нас, словесников, вдвое больше времени, чем у преподавателей устных предметов (как, например, закон Божий, история), Министерство отняло и последнее. Правда, и раньше давалось крайне мало (в мужской гимназии 100 рублей в год за работы всех классов), но все-таки признавалось, хотя в принципе, что учителя, имеющие письменные работы, и особенно преподаватели русского языка, несут лишнюю работу. Теперь же, сославшись на новые штаты, Министерство сравняло нас с теми, кто совсем не имеет письменных работ, признав, таким образом, напряженный труд, отнимающий у нас почти все вечера, совершенно недостойным оплаты. А между тем требования, предъявляемые к словесникам, все повышаются и повышаются.

26 октября

Целый месяц не брался за свой дневник: не до того было. К занятиям в женской и мужской гимназиях, отнимающим — благодаря письменным работам — немало времени, прибавилась еще новая работа: по представлению учредительницы частной женской прогимназии я назначен в этой прогимназии председателем педагогического совета. Должность эта пока не оплачивается, так как бюджет прогимназии очень скромный, да и попечительский совет, от которого зависит установить то или иное вознаграждение, еще не сформулирован (о каждом члене наводятся справки в отношении благонадежности, и когда это кончится — Бог весть). Но дел с новой должностью прибавилось порядочно. Правда, на уроки туда я еще не ходил, но и одной канцелярской работы (переписка с округом) достаточно.