17 октября

«У всякого барона фантазия своя». Новый председатель, не обращающий внимания на форму (что было коньком его предшественника), в других отношениях проявляет себя не меньшим формалистом. Ученицы VII класса по примеру прежних лет решили устроить спектакль и вечер. Прежде такие вопросы всегда (и во всех здешних учебных заведениях) решались на месте — директором или начальницей, иногда педагогическим советом. Новый же председатель нашел, что по какому-то циркуляру этот вопрос должен восходить на разрешение учебного округа. От учениц теперь требуют подробной программы, текста пьесы и т. д., с тем чтобы все это послать в губернский город, за 400 верст. Неужели же десятки педагогов во главе с начальством заведения не в состоянии удовлетворительно решить даже такого вопроса?

23 октября

Сегодня новый председатель, пригласив меня к себе в кабинет, показал мне работы учениц по французскому языку, где в русском тексте некоторые из них сделали ошибки. Что ученицы небезукоризненны со стороны орфографии, это я знаю, конечно, не хуже его, и сделанное им замечание является, по-моему, совершенно излишним. Интересно при этом, что и ошибки, указанные им, вовсе не из числа грубых, например, союз «чтобы», написанный отдельно, или слово «крейсировка», написанное «крейсеровка» (еще вопрос: есть ли даже такое слово в русском языке?). По его же мнению, это непростительно грубые ошибки. Что-то будет нашим девицам, да и нам вместе с ними, когда увидит председатель некоторые сочинения с гораздо более грубыми ошибками? И что могу сделать я в старших классах ради исправления вошедшей в плоть и кровь некоторых девиц орфографической безграмотности? На повторение грамматики нет времени, так как надо же пройти когда-нибудь и курс словесности и без того урезанный — по числу уроков — в женских гимназиях (в реальном училище, например, по 4 урока словесности в четырех классах, а у нас по 3 урока в двух классах и по 4 в одном, да и то 4-й урок введен по особому ходатайству). Давать письменные работы в большем количестве, чем теперь (по 2 сочинения в четверть в каждом классе) тоже невозможно, т<ак> к<ак> и без того почти все время дома занято проверкой сочинений. В таком же положении и учительница младших классов, тоже заваленная работами, которые почти совершенно не вознаграждаются (20 р. в год за 1 класс!). Притом даже и жалование в младших классах крайне мизерное. Учительница русского языка, несмотря на то что с высшим образованием, получает 45 р. за годовой час (в мужских учебных заведениях теперь 75 р.). А законоучитель, не имеющий никаких письменных работ, — 60 р. Понятно, что и учительница этих классов должна нахватывать уроков как можно больше и, сидя вечера за тетрадями, выпускает все-таки учениц малограмотными. И вот, получая на устных экзаменах хорошие баллы, они подвигаются в старшие классы, даже и при неудовлетворительном исполнении письменных работ. А здесь приходится ограничиваться только требованием с них исправлении и объяснений своих ошибок, разбором этих ошибок и повторением некоторых правил при раздаче сочинений. Толку от этого мало. Но большего ничего при данных условиях невозможно достигнуть. И считать за грубые ошибки «что бы» или «крейсеровку» не приходится. Председатель говорил мне, что, занимаясь словесностью, он посвящал часть уроков повторению грамматики и диктовкам; но много ли времени — спрашивается — оставалось у него на словесность?

Кстати, сам председатель, так внимательно замечающий сучки в чужих глазах, совсем не видит бревен в своих. Взявшись за преподавание французского языка в старших классах, он, оказывается, не только не умеет говорить, но и вообще очень слабо знает этот предмет, так что теперь среди учениц и их родителей ходит уже про его преподавание целый ряд рассказов, характеризующих его невежество в области этого предмета. Некоторые из родителей прямо возмущены этим, но — по нынешним временам — разве кто с этим считается? Недаром, например, бумаги об избрании родительского комитета, состоявшемся уже более месяца назад, до сих пор даже не отосланы в округ для утверждения, а без этого утверждения родительский комитет не может и начинать свою деятельность.

Вечером был педагогический совет — первый при новых председателе и начальнице. Председатель начал с чтения правил, определяющих вопросы, подлежащие ведению педагогического совета. А потом начал докладывать целый ряд тем, которые ведению педагогического совета как раз не подлежат. По инициативе новой начальницы решили ввести целый ряд правил, регламентирующих поведение гимназисток. Но, стремясь несколько подтянуть их после режима прежней начальницы, «переборщили» в своем рвении. Вместо самых модных и пышных причесок, которые носят гимназистки теперь, решено ввести употребление только кос, и запрещены (несмотря на мои возражения) даже самые скромные прически. Разрешено по вечерам ходить одним только до 8 часов (это еще ничего); а некоторые высказывались даже за 7 часов. Строго запрещено прогуливаться по улице в большую переменку, хотя, по-моему, предосудительного тут ровно ничего нет, и даже наоборот, пребывание на воздухе гораздо гигиеничнее, чем в пыльном зале. Председатель особенно строго высказывался против прогулок с реалистами. А некоторые из классных дам ратовали даже за то, чтобы было запрещено ходить по главной улице города. Я возражал, что на других улицах можно скорее нарваться на какое-нибудь неприличие, да и где же тогда, действительно, гулять, когда на других улицах осенью грязь, а зимой сугробы снега, и нет достаточного освещения. Эта крайность все-таки не была принята. В заключение же председатель сказал, что, установив правила для гимназисток, мы и сами должны в этом отношении подавать им пример, и велел учительницам ходить в синих платьях, а учителям в форменных тужурках, хотя желательно было бы и в сюртуках. Вывод был в сущности довольно логичный. Но некоторые из педагогов запротестовали. Этот однобокий либерализм весьма характерен для некоторой части педагогической «левой».

24 октября

Дела мои со «специалистками» весьма неважны. Все эти 2 месяца, пока шли рефераты, они почивали на лаврах, и только 5 учениц читали кое-что к рефератам, да и то лишь к своим. Результаты этой системы «доверия» теперь сказались. Когда я начал их спрашивать, то ни одного вполне хорошего ответа не получилось. Вчерашний день окончательно подорвал мое доверие к нынешним словесницам. Задано было повторить те статьи Герцена, которые были использованы на последнем реферате («Взгляд Герцена на судьбу России»). Реферат был уже 4 дня назад. И я ожидал, что ученицы, прочитавшие эти статьи еще к реферату, теперь только основательнее проштудируют их. Что же оказалось? Первая же спрошенная мной ученица (одна из лучших в классе) не могла ни слова сказать даже о народничестве Герцена и заявила, что она о Герцене вообще ничего не знает (а всю четверть мы и изучали только его одного!). Я пристыдил ее и поставил единицу, к чему она отнеслась довольно равнодушно. Другая спрошенная ученица (тоже считавшаяся мной в числе первых) до сих пор не удосужилась прочесть нужной статьи и тоже получила двойку. Третья сказалась больной и, конечно, тоже ничего не знает, т<ак> к<ак> пропустила почти половину уроков, будучи в полном здравии и весело гуляя по улицам. Таким образом, рефераты в том виде, в каком я предполагал их вести (т.е. взамен спрашивания), оказались непригодными. Для большинства учениц Герцен благодаря этой системе пропал. Но мне все-таки не хочется совсем порвать с этой затеей и опять вернуться к обычному рассказыванию-спрашиванию. Попробую совместить рефераты со спрашиванием, а именно в день реферата делать два урока словесности: на одном пусть слушают реферат, а на другом сами отвечают тот же материал. Посмотрим, что будет.

Во всяком случае, еще раз пришлось убедиться, что не приходится вводить в гимназии университетских порядков и смотреть на учениц как на взрослых людей, способных работать без «погонялки». И пришлось опять обратиться к тем же колам и двойкам, к которым так не хотелось мне ныне обращаться и от которых я воздерживался на уроках нынешних специалисток до самых последних дней.