25 мая

На этот учебный год мои дела в гимназии кончены. Теперь я спешу поскорее все ликвидировать и собираюсь за границу. Впереди два месяца относительной свободы — это единственное преимущество утомительной и неблагодарной учительской службы. Но чтобы продуктивно использовать это время, нужно тоже очень многое. Для поездок за границу (которые и стали возможны благодаря устраиваемым за последние годы экскурсиям), например, нужна известная подготовка. Но я при всем желании не мог в течение зимы заняться ей. Крайне важно знание языков. Но и на это у меня тоже не хватало времени. А благодаря всему этому и самая поездка, конечно, многое потеряет. Но даже и просто ее осуществить может далеко не всякий. Я могу это сделать лишь потому, что холостой и могу все зарабатываемые мной деньги тратить только на себя. Ни лишь обзаведется учитель семьей — и крылья у него уже подрезаны; выехать дальше дачи или ближней деревни он уже не может. Статистика экскурсий ясно говорит о том, что для семейных учителей и учительниц даже средней школы это вещь почти недоступная. Да и из моих коллег ездят только люди не семейные; семейные же принуждены сидеть и знакомиться с божьим миром только по книжкам. И получаются, например, такие курьезы, что учитель истории и географии, уже пять лет преподающий эти предметы, еще ни разу не бывал в Москве.

26 май

Подводя итоги оконченному теперь учебному году, я вижу, как далеко я стою от того идеала учителя-друга, который я хотел бы осуществить. Правда, мне кажется, что я ныне значительно меньше прибегал к репрессивным мерам, чем в прошлом году (тогда у меня, например, не раз записывались в журнал даже восьмиклассницы, ныне же таких записей учениц совсем не было). Но нервность и раздражительность моею характера нередко давала о себе знать. Всего меньше проявлялось это в VI и VII классах, с которыми, по-моему, вообще заниматься легче. В V же классе, где мы еще не привыкли друг к другу, ладить гораздо труднее. Нелегко поддерживать хорошие отношения и в то же время добиваться знания и работы и в VIII классе. Но в общем с нынешним VIII классом у меня отношения были лучше, чем с прошлогодним, который делился на резко враждебные партии. Правда, и ныне в VIII классе не раз бывали столкновения, но обычно дело кончалось миром. Больное место мое составляли ныне мои «словесницы». Есть, очевидно, какая-то ненормальность в постановке наших занятий, но как устранить ее, я еще не знаю. Но очень многое зависело также и от неудачного подбора учениц. А потому бросая взгляд на будущую осень, я желал бы более хорошего состава специалисток. Желал бы также, чтобы новый VIII класс остался со мной в таких же хороших отношениях, какие были ныне в VII классе.

15 августа

Кончились каникулы — когда можно было на время оторваться от однообразного, утомительного груда и получить новые впечатления. Пользуясь своим холостым положением, я — благодаря Обществу распространения технических знаний — побывал за границей, опять, как во сне, промелькнула передо мной эта «страна святых чудес» со своей многовековой культурой. Но и здесь, во время путешествия, российская действительность иногда напоминала о себе. И какими-то выходцами с того света казались там наши русские газеты — так непохоже было их содержание на то, что мы видели вокруг себя. Одним из наиболее сильно поразивших нас известий было сообщение о новом циркуляре «нашего» министерства насчет заграничных экскурсий. Дело громадного культурного значения и совершенно невинное в политическим отношении стало поперек дороги никому иному, как Министерству народного просвещения и взято им под сомнение. На основании каких-то «конфиденциальных сведений» дело, в котором участвуют вполне гласно целые сотни народа и в котором ничего подозрительного не видит даже Министерство внутренних дел, объясняется просветительным ведомством как зло, с которым надо бороться. Помню, как возмущен был этим циркуляром один экскурсант — человек самых правых убеждений, но, несмотря на это, путешествующий с экскурсиями уже четвертый год и не находящий в них ничего предосудительного. И это членство было вполне естественно у всякого педагога (хотя бы из самого черносотенного лагеря), если он только не лишен искренности и знаком с делом экскурсий непосредственно, а не из вторых рук. Но вот промелькнуло лето — и мы снова чиновники этого самого министерства «препон и препятствий».

16 августа

Важная новость в нашем педагогическом мире — это утвержденные летом новые штаты мужских учебных заведений. Учителя мужских гимназий и реальных училищ могут быть довольны, т<ак> к<ак> материальное положение их значительно улучшилось. Но женские гимназии и здесь обошли. И теперь, сравнивая свое положение с положением коллег по реальному училищу, невольно испытываешь чувство зависти и незаслуженной обиды. Разве не тот же самый труд несем мы, разве не тот же образовательный ценз требуется и от нас? А между тем такая резкая и обидная разница! Коллега-историк, например, поступивший со мной в один год, но преподающий в реальном училище, получает по новому штату за 12 уроков почти столько же, сколько я за 24, не имея при этом письменных работ; а за все свои уроки он получает втрое больше, сравнительно со мной. И все только от того, что он преподаст мальчикам, а я обучаю девиц. Министерство народного просвещения еще раз показало свой антикультурный характер, отнесшись так пренебрежительно к русским женщинам и их образованию. Ведь тут важны не столько оклады сами по себе (хотя для семейных учителей очень важно и это), сколько возможность ограничиться меньшим количеством уроков, что ведет к большему сохранению сил и к большей продуктивности занятий. При данных же условиях, будучи завален работой, сам чувствуешь, как превращаешься в какую-то водовозную клячу. Видишь, например, что иной учитель, видимо, много читает, следит за литературой своего предмета, и в то же время сознаешь, что не можешь угнаться за ним, т<ак> к<ак> принужден сидеть все вечера за письменными работами, которых у него нет. Нередко в начале года приходит мысль обновить свои курсы, пересоставить программы, ввести новые произведения, но вскоре соображаешь, какого количества повой работы требует все это. А где же время на это? Где силы? И остаешься с прежними курсами, с прежними объяснениями, снова сбиваешься на трафарет, который с каждым годом становится все привычнее.

17 августа

Читал в «Журнале Министерства» новую программу русского языка для средне-учебных заведений. Есть тут и нечто от новых веянии в педагогике — о сокращении диктовок, о пользе внеклассных бесед, о необходимости освещать литературные произведения в связи с жизнью эпохи и т.п. Но эти новые веяния отчасти и раньше проникали в школу вопреки министерским программам, а отчасти трудно осуществимы (хотя бы внеклассные беседы, взваливаемые на тех же заваленных письменными работами словесников). Но зато немало в этой программе и прямо антипедагогического. Взять хотя бы новый курс IV класса, куда хотят впихнуть и славянский язык, и языкознание, и диалектологию, и теорию словесности. Только господа из канцелярий, никогда практически не занимавшиеся, и могли додуматься до этого. Учителям же, которые на практике видят, как трудно даются детям этого возраста обобщения (хотя бы по грамматике или теории словесности), остается при виде этой нелепой программы только руками развести. Я лично думаю, на основании опыта, что ее нелегко пройти даже и в VIII классе. Интересны в программе и следы современных политических веяний. Взять хотя бы бесследное исчезновение Герцена, который был введен при Шварце (министр народного просвещения. — В. Ш.) (даже при Шварце!) в реальные училища, или такое же исключение Радищева, который проходился даже и раньше (см. учебники Незеленова). Чем, как не лицемерием, объяснить при этих условиях неоднократное упоминание об «историзме» новой программы? При таких часто тенденциозных купюрах целых писателей и направлений разве может быть речь об «историзме»? И авторы этой программы, не упоминающей ни о западничестве, ни о славянофильстве, ни о народничестве, мечтают «ввести учащихся в круг таких идей и настроений, которые живы в наши дни». Почему же тогда не продолжить истории словесности и дальше 60-х гг., введя хотя бы для ознакомления с 70-ми гг. «Новь» Тургенева и «Кому на Руси…» Некрасова, а для ознакомления с 80-ми гг. Чехова, а с 90-ми Вересаева? И с такой охолощенной «историей литературы» собираются приучить учащихся «спокойно разбираться не только в явлениях литературного характера, но и в явлениях самой жизни прошлой и настоящей». Не только этих лицемерно провозглашаемых высоких задач, но даже и просто исторического освещения эта программа дать не способна. И та программа, по которой я благополучно преподаю уже пятый год, да, наверно, программы и многих других словесников дают для достижения этих целей гораздо более. Но чего же и требовать от канцелярского творчества, совершенно не прислушивающегося к голосу жизни; чего требовать от Министерства, совершенно не желающего считаться с мнением тех, кому вверяется исполнение всех этих широковещательных программ? Насколько было бы целесообразнее вместо запрещения курсов выслушать учителей средне-учебных заведений, созвать их на специальный съезд для обсуждения хотя бы вопроса о программах. Но г. Кассо (новый министр народного просвещения) нужны только съезды классиков, а о съезде словесников, создавая для них новую программу, даже и не подумал. И что же может получиться при таких условиях хотя бы из благих пожеланий Министерства о новых методах преподавания словесности, когда учителя не могут ни потолковать о применении этих методов, ни увидеть их на практике? Так и прогрессирует наша наука — «шаг вперед — два назад».