Ручьев что-то пометил в блокноте и стал расспрашивать, какую зарплату будут получать машинисты «Скола».

— Это дело не последнее, — подчеркивал он. — Хороший забойщик две с половиной — три тысячи рублей зарабатывает. Вот такую зарплату и машинистам установим... Вы на меня не обижайтесь, что я к вам на шахту не приехал, — пожимая руку Алексею, говорил Ручьев. — Как только прибудет «Скол», обязательно побываю. А сейчас время посевное, некогда. Но вы поддерживайте со мной связь... Мне стыдно приезжать на шахты, где до сих пор ручная добыча. Придешь в «нарядную» — кажется, что каждый забойщик на тебя с укором смотрит, когда, мол, вы, товарищи руководители, займетесь по-настоящему механизацией на крутопадающих пластах? За подготовкой испытаний сам проследи, — обращаясь уже к Матвею Данилычу, наказывал Ручьев. — Черкасов почему-то к этому делу с холодком отнесся.

— Не отказался же он испытывать машину, — возразил Матвей Данилыч.

— Черкасов конь выезженный, — улыбнулся Ручьев, — отказываться не отказывался, а молча отстранился...

Из обкома Алексей проехал прямо в гостиницу. В вестибюле его окликнул низенький, розовощекий горный инженер в большой фуражке, налезавшей на уши. «Федя Белевцев! Друг дорогой! Милый, восторженный товарищ студенческих лет!..» Они обнялись и расцеловались. Вот это встреча!

— Я тебя, Леша, первого с нашего курса встречаю, — тараторил Белевцев. — Ты в гостинице? В сто пятом? Почти по соседству! А я приехал вчера, хожу как по незнакомому городу. «И некому здесь шляпой поклониться». Только одного встретил — профессора Кемарского. Помнишь его?

Они медленно поднимались по лестнице на третий этаж. Белевцев, возбужденный встречей, спешил все выложить о себе:

— Я в Снежном, маркшейдером в тресте. Женился. Двое ребят. Ходил за книжками для них. И ни черта не нашел — хоть домой не приезжай... Ну, а ты женат? Наверное, на Варе!

— Нет, не женат, — грустно ответил Алексей.

— А Варя, Варя где? Ты ее видел?

— Разыскиваю, не могу найти...

— Получше искать нужно — найдешь... Постой, постой! Моя Клавдия ведь с ней дружила. Э, теперь мы найдем твою Варюшу! Сегодня позвоню на шахту, мы Клавдию на розыски пустим. Клава найдет! Моя Клава даже утерянные пласты находит... Ты не смейся. Она у меня помощником. Тут, брат, такое было раз с «пережимом». Ну, потеряли пласт, и баста! Хоть закрывай шахту. Профессора Оглоблина пригласили для консультации, а найти не можем. Вернулась Клавдия из отпуска, неделю поработала — нашла.

Встреча со старым товарищем ободрила Алексея.

На другой день выяснилось, что Клава видела Варю последний раз в мае 1941 года.

Никого из ее родственников Алексей не сумел разыскать в областном городе.

Затерялась капля в океане...

Прибыл с «Капитальной» «Скол». В мастерскую, специально оборудованную для монтажа «Скола», часто заходили шахтеры взглянуть на необычную машину. У других угольных комбайнов бары в виде рамы с бесконечными цепями, зубками, а у этого стальные спирали — шнеки с клеваками. Начинались расспросы: как будет действовать, на какую глубину зарубать пласт, сколько добудет за смену?

Микола Петрович со всей своей бригадой занимался на курсах машинистов «Скола», изучал устройство его, способы управления. Нередко занятия проходили в мастерской. Не было среди слушателей более пытливого, нежели пожилой бригадир. Он подолгу рассматривал какую-либо деталь, допытывался, нельзя ли упростить ее, сделать более выносливой, устойчивой.

Алексей делился со своими слушателями не только инженерными решениями, но и поисками, новыми замыслами.

В скромной шахтной мастерской нередко возникали споры о будущем техники, об эволюции шахтерского труда.

— Мне бы дожить до такого дня, — размечтавшись, говорил Шаруда, — когда в лаве все будут делать машины... Будет так, что люди ими из штрека командовать станут.

Настроение его поднималось с каждым днем. Упорядочили подачу порожняка на участок, где работала бригада Шаруды. Халатных машинистов компрессоров и равнодушных движенцев заменили людьми с «горняцкой душой», как сказал Звенигора. День за днем ритмичнее становилась работа, почти всегда удавалось в одну смену давать добычу двух, простои почти совсем исчезли. И во второй смене стало вдосталь порожняка, увеличилась выдача угля на-гора. Односменка получила признание у всех, от сдержанных, расчетливых плановиков шахты до подземных рабочих. Уголь теперь не задерживался в магазинах участков.

— Твоя взяла, Петрович... Накрепко, — подошел как-то перед сменой к Шаруде Матвей Саньков, тот, что шумно спорил о том, на каком участке испытывать «Скол». — Тебе и машину испытывать. Крепок еще старый конь. За тобой не угонишься. Теперь кати на курорт, погрейся, а потом и за новое дело.

Но не об отдыхе помышлял Микола Петрович.

Какой-то Тихон Косульников с «Дуванной» стал добывать 1200 тонн в месяц отбойным молотком. Пятьдесят тонн в смену. В полтора раза больше, чем он в лучший день!

Что же там за богатырь объявился?!

Каждый день перед сменой Микола Петрович внимательно просматривал газеты — нет ли чего нового о работе Косульникова. Все ограничивалось короткими заметками — вырубил столько-то. А как работает?

— Тут разное может, Коля, быть, — рассуждал начальник участка Бутов, — может, уголь в пласте мягче стал... Может, какое приспособление сделали. Вон я на «Кипучей» работал, там был участок такой, что беги прямо от угля. Чуть тронь его — водопадом льется. Завалит весь магазин, крепи сшибет. Не знаешь, как в лаву забраться. Тебе про это раздумывать не стоит. Скоро на машину перейдешь...

— Нет, там что-то новое придумал тот Косульников — каждый день просто так пятьдесят тонн не возьмешь!..

Микола Петрович поделился новостью с Ганной Федоровной. Ганна Федоровна тоже стала следить за успехами Косульникова.

— Опять ничего про Косульникова? — спрашивал обычно, возвратившись домой, Микола Петрович. — Смотри ты, сказали раз и молчок. Это же пятьдесят тонн на выход, — подсчитывал вслух Микола Петрович. — А мои хлопцы пока дают только тридцать — тридцать пять... Как же он дает пятьдесят тонн?

Цифра рекорда — 50 тонн — разожгла и профессиональное любопытство Бутова. Как-то в «нарядной» он спросил Шаруду:

— Где он работает, твой Косульников?.. Знаешь, Микола, давай съездим на «Дуванную». Посмотрим на нового шахтерского богатыря. Для такого дела Звенигора на командировку не поскупится.

Через несколько дней Бутов, Шаруда, Пастухов и Санжура покатили на «Дуванную» к Косульникову.

Ехали Таганрогским шляхом, пролегшим через крупные города и поселки. Было ясное утро. Во всем — в липких почках деревьев, сочных стрелках травы, в нежном холодке воздуха, в ясности просторов — ощущалось весеннее ликование.

Ехали молча, подремывая...

Только когда машина выбралась на крутой двугорбый юр, похожий на спину верблюда, Бутов, разглаживая свои жесткие усы, заметил:

— Савур-Могила. Я бы на этой горе памятник поставил и на нем всю историю Донбасса описал, когда и кого мы били, за что, а внизу подпись сделал бы: «Чтоб другим неповадно было».

— Море! — изумленно воскликнул Мариан, когда стали спускаться с Савур-Могилы. — Смотрите. Вон там море!

Вдали у самого горизонта синела еле заметная жидкая полоса. Она то уменьшалась, то расширялась.

— Верно, Марьян, море, — подтвердил Бутов, — отсюда до него километров сорок-пятьдесят.

Маленькая полоска, почти сливавшаяся на горизонте с небом, манила. На нее, не отрываясь, смотрели все. Она все ширилась, становилась синее, мерно колыхалась. Показалось, что от нее тянет свежестью. Бутов потягивал своими крупными ноздрями воздух.

— Свежак просоленный. Этот легкие прочистит. Всю угольную пыль сдует.

Потом дорога ушла в глубокий овраг, но все еще чувствовалась свежесть большой воды, казалось, что в небе отражается ее синева.