На «Дуванную» приехали как раз перед спуском очередной смены в шахту.

Шаруда, читая об успехах Косульникова, представлял его пожилым, крепко сложенным, похожим на Матвея Санькова. А забойщик, привлекший внимание всей области, оказался щуплым пареньком. На его худощавом лице, с острым носом, были густо посеяны веснушки.

С ласковой завистью смотрел на него Шаруда.

— Ты скажи, яка чертяка! Хлопчик — а к нему учиться приехали.

Глубокинцы спустились в шахту вместе с Косульниковым.

Лава Косульникова была такой же, как и на участке, где работал Шаруда. И кровля, и почва, и пласт схожие. Микола Петрович, наблюдая, как Косульников рассматривает крепление забоя, кровлю, раскладку леса, подталкивал Бутова и, не выдержав, восхищенно заметил:

— Хозяин! От чертяка, а не хлопец!

Косульников быстро и ловко совершал все рабочие операции: проверил воздухопровод, включил воздух, продул шланг и цепко взялся за рукоятку отбойного молотка. Молоток заиграл, ожил в его руках.

Ритмично, уверенно вел Косульников зарубку угля. Все у него было слаженно, пригнано — как детали в хорошем механизме. И, самое главное, не чувствовалось того напряжения, той зависимости от инструмента, что торопит руку неопытного рабочего.

Косульников будто на специальной тщательной репетиции отработал все свои движения.

И в соседних уступах, как по сговору, повторяли товарищи Косульникова его приемы. Видно, это был ладный коллектив, четко размеривший весь свой трудовой день.

— Ты смотри, он же «кутка» не режет, — дернув за руку Санжуру, удивленно сказал Шаруда.

Это в самом деле было необычным. Испокон веков забойщики начинали свой трудовой день с нарезки «кутка» — углубления в пласте, потом «сгоняли», отбивали уголь. Косульников просто глубоко подбивал пласт, вгрызаясь в него молотком на полметра. Врубовая щель пересекала массив пласта и прослойку углистого сланца в нем.

Закончив первый вруб, Косульников стал делать другую щель, а потом начал легко сгонять, вырубать уголь между щелями.

Не видно было, как отрывались куски и глыбы угля, но слышалось — грохотали они по доскам рештака, звенели, ударяясь о крепежные стойки, скатывались вниз по лаве.

Шаруде стало понятно, что, образуя щель внизу пласта, молодой забойщик способствует раздавливанию угля породами, налегающими на пласт.

— Изобретатель! Золотая голова у парня, — несколько раз повторил Шаруда, не отрывая взгляда от пики отбойного молотка, строчившей пласт. — Ну, старина, то все мы учили, а теперь пришлось и нам поучиться у сынков, — обратился он к Бутову.

Шаруда думал о том, что, делая глубокие врубы-щели, не нарезая «кутков», молодой мастер угля экономит за смену часа полтора времени.

— Вот откуда лишних пятнадцать тонн, — радуясь, как находке, проговорил он. — Будем и мы так работать.

После осмотра лавы Косульникова Бутов спросил предшахткома, сопровождавшего гостей:

— Другой участок у вас близко?

— Метров пятьсот... Одно и то же — что здесь, что там... И пласт и все прочее.

— Нам бы и на том участке побывать...

— Это как хотите... — замялся предшахткома, — только он недавно вышел из «нарушения» — завал там был.

— Завал для шахтера, как дождь для чабана, — вметался в разговор Шаруда. Выйдя к штреку, они направились на соседний участок. Вслед за ними молча брел председатель шахткома.

На соседнем участке возле лавы было людно. На корточках сидели шахтеры.

— Заседание, хлопцы? — улыбнулся Шаруда.

— А вы сверху, из треста? — спросил пожилой шахтер.

— Еще выше, — засмеялся Шаруда.

— Комиссия... Что, не видишь, что ли! — подсказал пожилому высокий парень.

— Тогда вы не на тот участок попали — заблукали. Это к Косульникову идти надо. На образцовый! Он за всю шахту добыч дает...

— Значит, умеет работать, — весело отозвался Шаруда. — И вправду умеет. Сами видели.

— Я, дядя, тоже сумею, если мне и воздух и порожнячок дадут, — язвительно сказал высокий парень. — А то сижу и соображаю, сколько это добычи подымем, если вся наша бригада уголь в карманы заберет?..

— Не дают порожняка?

— Дают... То, что от Косульникова останется. Штрек-то не резиновый. По нему больше семидесяти вагончиков не пропустишь. Факт. А нарезать другой — еще не спланировали.

— Значит, за рекордом погнались, — разочарованно протянул все время молчавший Пастухов. — Не стоило нам бензин жечь...

В глубине штрека загудел электровоз.

— Дождались! — крикнул кто-то из шахтеров. — Порожняк толкают!..

Почти до самого ствола глубокинцы шли молча.

В тот же день они выехали обратно. По пути где-то в столовой дорожников поужинали.

Над степью застыло синее стекло небосвода. Машина летела в ночь, изрешеченную тысячами огней. Огни обсыпали шахты, заводы, депо, поселки. Может, то Млечный Путь переместился с неба на землю и широкой лентой опоясал душную и сухую землю Приазовья?..

— Другие люди появились... — раздумывал вслух Шаруда. — Подумать только — двадцать лет Косуле. Я в девятнадцать в мыслях одно имел: шоб на чоботы заработать. А Косуля новый метод придумал...

— Микола Петрович, вы же сами убедились, что у них это на очковтирательство похоже, — хмуро заметил Пастухов.

— Ты разберись, кто очки втирает. Начальство задумало прославиться, рекорд поставить. За это Косуля не отвечает. А по-новому так куток зарубить не каждый придумает. Верно, Ларя?..

— Куток цепко берут, согласился Бутов. — Выдумка вроде небольшая, а все по-другому стало.

— У нас болезнь есть на рекорды... Ты думаешь, те хлопцы не дадут тридцать-сорок тонн? Дадут! Только для этого нужно штрек двухпутевым сделать... Все ж таки не напрасно съездили! Вы, казаки, чтоб с завтрашнего дня так, как Косульников, начали куток зарубать. Чуете? — предупреждал Шаруда своих забойщиков. — Мы теперь начальнику транспорта дадим работу! Не успеет вагоны подавать.

Весенний спортивный сезон в Белополье открывался футбольным матчем. На него приходили все свободные от работы — от мала до велика. Этому двухчасовому зрелищу не могла помешать даже плохая погода.

Первый матч этого сезона обещал быть особенно интересным — харьковская команда дала согласие приехать в Белополье. Билеты раскупили за неделю до матча. Все места вплоть до «птичьих трибун» на тополях, акациях и липах были заполнены. Мальчишки висели гроздьями на деревьях, расцветив их рубашками, как карнавальными фонарями, «высотники» забрались на верхушку терриконника шахты за стадионом.

Многотысячная толпа напряженно гудела. Под высоким солнцем парила разомлевшая земля. Летел липкий пух с цветущих тополей.

Игра сразу же стала напряженной — ни белопольцам, ни харьковчанам не удавалось задерживаться на поле противника. Сыгранная тройка защиты харьковчан срывала атаки белопольцев.

Успехам и неудачам игроков зрители аккомпанировали таким ревом, что грачи срывались с деревьев и кружили над стадионом.

На небольшой трибуне, где собирались служащие треста, горисполкома, тоже возбужденно орали, топали, размахивали фуражками.

Увлеченные игрой соседи Вари Крестовой — свояченицы инженера Божкова — не замечали, что завзятая болельщица, не пропускавшая ни одного матча, была безразлична ко всему происходившему на поле.

— Что с вами сегодня, доктор? — удивился, вдруг взглянув на нее, Черкасов. — Игра-то какая... Красота!

Варя сидела, оцепенев, не реагируя на зрелище, на замечания окружающих. В самом начале игры, осматривая трибуны, она неожиданно увидела Алексея. Радость и растерянность овладели ею.

«Как же это так? — недоумевала Варя. — Алеша— здесь! Откуда он?»

Ей не хотелось, чтобы ее увидел Алексей, вернее — она почему-то боялась этого.

Незадолго до перерыва Варя сошла с трибуны.

— Павел! — окликнула она Божкова, мужа сестры, зайдя с тыла трибуны. — Я пойду домой.

— Что такое с тобой? — встревоженно спросил Божков, наклоняясь через перила...