Перед нами обычный американский спектакль, разыгранный по утвержденному горнопромышленниками сценарию. Но подлинную науку нельзя обмануть. Ее еще никто не обманывал. Это не удастся также плагиаторам из американских угольных компаний.

Евгений Верхотуров»

В коротеньком постскриптуме Евгений Корнильевич настойчиво убеждал Алексея выступить с заявлением по поводу бесцеремонного плагиата. Он просил, чтобы это заявление было составлено без промедления и переслано ему. Верхотуров намеревался разослать его академическим и техническим заграничным журналам. «Они не смогут замолчать этот факт», — писал академик.

Для плавного спуска «Скола» в лаву Алексей установил регулятор скоростей, в центре которого была плавающая втулка.

Неожиданно регулятор стал тормозом машины: лебедку не удавалось запустить. Испробовали все, сменили десятки разных втулок, но лебедка бездействовала. Раздельно узлы лебедки работали отлично, стоило только соединить их, как они каменели, не двигалась ни одна деталь. Пробовали тщательно шабровать подшипники, изменять сцепление шестерен, менять смазку — не помогало. Алексей несколько раз проверял расчеты. Нет, ошибок не было. Терпение изменяло ему: две недели ушло на ожидание, пока выпрессуют втулку из текстолита.

Из-за неудачи с втулкой не меньше, чем Алексей, переживали шахтеры. Скучная, прозаическая деталь стала интересовать многих. О ней беседовали в «нарядной», дома, в кино, даже на футбольных матчах. Возвращаясь со смены или перед спуском в шахту забойщики, лесогоны, крепильщики заходили посмотреть, как идут дела у монтажников.

Как-то утром Алексея разбудил телефонный звонок. Звонил Кирилл Ильич Звенигора: привезли текстолитовые втулки.

Через четверть часа вся бригада была в мастерской. Начали двенадцатый по счету монтаж. Алексей внимательно наблюдал за сборкой деталей.

Но и эта втулка подвела. Лебедка капризничала. Два раза запускали мотор на разных скоростях, он работал вхолостую, регулятор не действовал.

— Все? — уныло спросил Звенигора, когда Алексей попросил разобрать лебедку.

— Может быть, еще не все... Кажется, намудрил я с втулкой. Нужно еще попробовать игольчатый подшипник...

— Не то что игольчатый, а любые, какие есть, пробуй, — настаивал Звенигора. — Что же мы из-за этой чертовой втулки такое дело тормозим? Две недели провозились. Меня шахтеры каждый день на наряде тормошат: «Когда начнешь испытания, начальник?»

— Верно! — произнес грудным голосом секретарь обкома Ручьев, входя в мастерскую в сопровождении Черкасова и секретаря Белопольского горкома Серегина. — Верно, товарищ начальник. Такое дело нельзя похоронить. Пожимая руки Алексею, монтажникам, Ручьев продолжал: — Никто не разрешит нам этого. Не разрешит! Втулка — это деталь, частность... Самое главное сделано, создана машина, и довести ее мы должны.

Он снял пыльник, пиджак, начал осматривать лебедку, ее узлы, детали, подробно расспрашивал о каждой.

— А эта деталь для чего предназначена? — поднимая с верстака ползун, обратился секретарь обкома к Черкасову, стоявшему у входа в мастерскую.

— Для связи... — неуверенно протянул управляющий.

Ручьев улыбнулся:

— Не познакомились до сих пор с машиной?

— По схеме знаком, Дмитрий Алексеевич. Изучал... — замялся Черкасов.

— Схематическое знакомство... Как, по-вашему, машина?

— Перспективная, — немного подумав, ответил Черкасов.

Звенигора стоял, поглядывая на Черкасова с многозначительной улыбкой. «Что-то ты, Яков Иванович, за эту перспективную машину голову мне мыл. Ну, и флюгер...»

— Односменка тоже перспективная вещь, — заметил Ручьев.

Все переглянулись.

— Смотря в каких условиях, Дмитрий Алексеевич, — смущенно сказал Черкасов. — На «Глубокой» она удалась, а на других...

Ручьев взял паклю, стал обтирать руки.

— У нас на всех шахтах жалуются на нехватку порожняка. Так ведь? Односменка позволяет обойтись без дополнительного транспорта. Лавы нужно удлинить, широкий фронт работ обеспечить. А то сидят в лаве забойщики, друг над другом, почти на плечах один у другого — развернуться нельзя... Ну ладно, об этом потом... Так что же будем делать с втулкой? — уже обращаясь к Алексею, сказал Ручьев. — Давайте-ка пробуйте еще игольчатый подшипник. Сегодня же дадим команду Горловскому заводу изготовить его срочно.

Из мастерской вместо с Ручьевым вышли Звенигора, Алексей, Черкасов, Серегин. Машина секретаря стояла неподалеку, на шоссе у обочины, поросшей люцией.

— Дмитрий Алексеевич, — обратился к Ручьеву Серегин, — у нас бюро назначено на двенадцать, просим вас присутствовать.

— Что слушаете?

— О выполнении плана за апрель четвертой и двенадцатой шахтами.

— Дежурные они у вас, что ли? Четвертую и двенадцатую встречаю в каждом протоколе.

— Отстают! У других дела хорошо идут!

— А хороших тоже не мешает послушать.

«Поденкой живет секретарь, — думал Ручьев, глядя на Серегина, — влез в хозяйственные дела по уши, и не вытянешь его из них. Второй год район топчется на месте. Роста производительности нет... Пройдут хорошо испытания «Скола», все придется перестраивать. Наверное, об этом не подумал... Был отличным парторгом, а район вести, оказывается, не по плечу...»

— Когда же вы соберетесь поговорить на бюро о подготовке испытаний «Скола»? — спросил Ручьев Серегина.

— Да ведь с ним все в порядке, Дмитрий Алексеевич. К испытаниям лаву готовят, — сказал Серегин, переглянувшись с Черкасовым. — Мы с управляющим оперативно эти вопросы решаем, консультируемся... Но главное для нас — это план добычи.

— В вашем районе, товарищ Серегин, важное дело начато, а вы считаете, что «Скол» — это так себе, ну, вроде заготовки валенок. Вот об этом сарае, о том, что там делают, легенды будут рассказывать, а вы все по полочкам раскладываете, как провизор: главное, не главное... Все главное. Так что учтите... А сейчас езжайте, проводите бюро, я загляну к вам. Мы со Звенигорой по поселку походим, в общежитиях побываем. Ну, начальник, — Ручьев взял Звенигору под руку, — покажите мне самое плохое общежитие.

— У нас плохих нет, — уверенно ответил Звенигора.

— Слышите, товарищи? Плохих нет. Это интересно... Посмотрим, чем они у вас хороши. Горловчане к вам завтра приедут, — пожимая руку Алексею, сказал Ручьев. — Сами сроки намечайте — вы заказчик. Они — исполнители.

С радостью приняла Варя предложение заведующей консультацией выехать на неделю в приморский совхоз угольного треста осмотреть детей. Она надеялась, что отъезд из Белополья поможет ей избавиться от тягостных раздумий.

Совхоз находился на западном берегу Азовского моря, возле узкой, изогнутой, как казацкая сабля, Безымянной косы. Несколько саманных домов на обрывистом берегу. За ними в балке большой абрикосовый сад, виноградник. Вокруг на десятки километров ни души. Приморская пустыня.

Варя поселилась в домике ветеринарного врача совхоза, Ксении Матвеевны, пожилой женщины с грустными ласковыми глазами, черной и костлявой, как цыганка.

Днем Варя почти не видела Ксению Матвеевну, поднимавшуюся с зарей и уезжавшую на фермы, на пастбища, в степь. Варя работала на медпункте, под вечер уходила к берегу, на глинистый обрыв, усаживалась на разогретую землю и часами смотрела на море.

Однажды Варю застала здесь Ксения Матвеевна. Она спускалась к рыбакам, которые ставили у косы сети на хамсу. Ксения Матвеевна окликнула свою гостью:

— Спускайся, отшельница! Пойдем погуляем...

Они пошли по влажному песчаному кружеву берега. Море накатывало на берег крутые волны. Вздымалась соленая водяная пыль. Воздух был насыщен запахом водорослей.

— Грустишь все? — неожиданно переходя на ты, спросила Ксения Матвеевна и обняла теплой рукой Варю, ласково притягивая к себе. Варя была ей по плечо. Она шла рядом с ней, как девочка-подросток, тихая, грустная. — Что с тобой?.. Ну, что?.. — внимательно глядя ей в глаза, допытывалась Ксения Матвеевна.