Дивны краски осенней степи! Ясное, спокойное над нею небо, уже утратившее свою летнюю голубизну, но еще ласковое, веселое. Будто для того, чтобы познал человек, как недосягаемо высок купол небосвода, взлетел канюка — степной орел — к зениту и кажется еле приметной точкой...

Погруженный в раздумья, Алексей молчал всю дорогу. Сегодня, как никогда раньше, ощущал он полноту жизни, ее мудрость. То, что было сказано несколько часов назад Варей, разбудило в душе Алексея еще не изведанное им волнующее чувство... Перед глазами, будто на какой-то прозрачной ткани возникал образ Вари и сквозь него виделось это яркое степное раздолье...

Смеркалось, когда Бутов завел машину в крутую балку, к которой шла от большака полевая тропа.

— Вот и Чабаний гай,— сказал Ларион Кузьмич.

Чабаний гай, небольшой хутор на дне балочки, пропахшей овечьим молоком и пересохшим сеном, казался вымершим. Ларион Кузьмич подвел машину к дому старшего чабана, разыскал хозяина на леваде.

Алексей ожидал увидеть живописного старика с запорожскими усами, с просмоленным ветрами лицом, в свитке, чоботах, а чабан оказался его ровесником. Сухой, ловкий, он был похож на физкультурного тренера.

Накрыли стол в саду под вишнями, ели густой наваристый суп из баранины, заправленный чебрецом, пили бузу — хмельной, щекочущий ноздри напиток из проса. Хозяин дома рассказывал, как он всю зиму провел с чабанами в поле, приучая овец к зимнему отгонному выпасу. Потом отправились на сенник.

Алексей не смог заснуть и вышел из сенника в степь. Дул влажный, холодный ветер. В глубокой стылой синеве звезды казались стайками разлетевшихся в поисках ночлега птиц...

«Возьму отпуск, поеду, увезу ее с курсов, — размышлял Алексей. — «Что такое, милый, счастье двух?» — кружились в памяти чьи-то строки. — «Что такое, милый, счастье двух?» Алексей подумал: где они с Варей будут жить? И решил: конечно, в Донбассе! Вероятнее всего — на «Глубокой», здесь, где, как говорит Звенигора, «женили» его машину...

Он знал теперь твердо, что все пройденное — лишь начало пути. Нельзя было успокоиться на том, что хорошо работает «Скол». Предстояло механизировать и автоматизировать труд на всех этапах добычи угля — от проходки горных выработок до железнодорожных путей. Как всякий знающий горное дело человек, Алексей понимал, что там, где работают автоматы, не должно быть ручного труда. И весь досуг его уходил на вычерчивание эскизов шахт сплошной автоматизации. Он не увлекался, он видел, сколько рвов и ущелий на пути. Но надо же звать, торопить желанное завтра...

Лай собак вывел Алексея из раздумья. Неподалеку от шляха, серея, лежала отара овец, у потухавшего костра дремали чабаны. Алексей не стал их беспокоить. Он вернулся в сенник и вскоре уснул.

Поднялись до зари. Было холодно. Утренние звезды быстро мутнели. Дул низовой соленый и влажный ветер.

Они шли молча по мокрой траве — такой густой, что в ней путались ноги. За перекатами простиралась ровная степь с крутыми курганами, поросшими высоким чертополохом и дерезой. Где-то на курганах ночевали дудаки. Вдали вскрикивали во сне стрепеты.

«Проспали, — с досадой думал каждый из охотников, — уже снялись дудаки».

— Вон, вон они! — вдруг обрадованно зашептал Микола Петрович.

— Где? — Звенигора вскинул ружье.

У Миколы Петровича, несмотря на то что он провел век в шахте, глаза оказались зоркими, как у ястреба. Он стоял и считал: один, другой, третий...

— Семнадцать штук — целое стадо!

На взлобье кургана среди стаи ходил важный хохлатый дудак и настороженно поглядывал по сторонам.

По знаку Шаруды все легли на траву. Коля Бутукин проворно пополз вперед. Через несколько минут он был уже за курганом и, неожиданно встав во весь рост, каким-то половецким, всполошным криком поднял стаю.

— Эгей, эй-эй-эгей! — кричал Коля. Дудаки переполошились, стремительно взлетели прямо на охотников.

Они резко взмахивали крыльями, вытянув вперед пепельные головы с толстыми изогнутыми клювами.

Алексей взметнул двустволку, прицелился в вожака и выстрелил дуплетом. Тяжелая птица, судорожно хлопая одним крылом, силилась подняться выше, но ветер тащил ее в другую сторону, прямо на охотников. Вот крылья дудака прошумели над головой Алексея. Снова раздался дуплет — это Микола Петрович выстрелил в подраненную птицу.

Вожак упал почти у ног Алексея…

Охотникам удалось подстрелить еще тройку дудаков из этой стаи. А Коля Бутукин тем временем набрал кучу хвороста, поставил таган, сбегал куда-то с котелком за водой...

Вспыхнул костер, дружно затрещали стебли татарника, чернобыла.

Не прошло и четверти часа, как забурлил в котелке суп-полевичок.

В ожидании завтрака Алексей лежал на сухой траве лицом к небу, по которому лениво брела на восток отара курчавых облаков. Солнце припекало по-летнему. В татарнике, у подножия кургана, сражались осы и шмели. Откуда-то летела серебристая паутина.

Было хорошо, не думая ни о чем, смотреть на далекие облака, на широкое, как степь, зоревое небо и слышать голоса бесконечно близких людей.