— Я не думаю, что она такая, как ты говоришь, Марти. Не забывай, что она, наверное, живет в большом доме и все такое, и наверняка не знает простых людей.

— Тогда пусть она, ради Бога, остается в своем большом доме! Значит, я прихожу домой, — продолжал он рассказывать, — и я устал. Я целый день вожу здоровенный грузовик. Поэтому я люблю сесть и расслабиться, выпить несколько стаканов пива. Я сам покупаю это чертово пиво, разве нет? Какое, черт подери, право имеет эта баба говорить Энни, что я плохой муж и отец, запойный алкоголик — вот что она говорит из-за нескольких стаканов пива, — я не могу платить дантисту за своих детей! Она, гадина, хочет убедить Энни бросить меня! Из-за того, что я люблю пиво и не очень-то правильно говорю по-английски. Она болтает, что я плохо влияю на детей! На моих детей!

— Не очень тактично, — сказал Мендоса.

— На моих детей! Энни, еще пива. Позвольте мне сказать вам, мистер, я своих детей воспитываю правильно, всех шестерых. Не разрешаю им мошенничать, врать, я их порю, и они знают, за что. Всю жизнь они каждое воскресенье ходят в церковь. Но Энни! Эта Чедвик сбивает ее с толку. Раньше ты всегда была мной довольна! — добавил он, обращаясь к жене.

Она осторожно налила пиво.

— Ну, будет тебе, Марти. Просто она все время говорила насчет детей. Она-то образованная и знает все эти вещи. Из-за этого я и чувствовала себя какой-то несчастной, она говорила только…

— Черт побери, я не позволю этой сопливой бабенке да и никому другому приходить и делать мою жену несчастной, понятно? Значит, она пожаловалась…

— Нет, — сказал Мендоса. — Она мертва, мистер О'Хара. Убита в прошлую субботу ночью.

— Убита, о Иисус! — воскликнул О'Хара. Он даже про пиво забыл. — Ну и ну, будь я проклят! — Потом он рассмеялся. — Держу пари, кто бы он ни был, у него была не слабая причина! Даю голову на отсечение, она здорово это заслужила.

— Ну, Марти, так же нельзя! Какое несчастье! Я уверена, что она хотела, как лучше…

— А разве не говорит нам преподобный О'Нейл, какая дорога вымощена благими намерениями? — сказал О'Хара. — Кто ее убил?

— Видите ли, мы еще не совсем уверены, — мягко ответил Мендоса. — Когда я прочитал ваше письмо, мистер О'Хара, я подумал, по всей вероятности, ее убили вы.

— Я? — тупо переспросил О'Хара.

— Ох, Марти! Господин офицер, это не он! Он, правда, грубо иногда говорит, но, по-настоящему, он мягкий как масло, — это не он…

— Я? Ну и дела, будь я проклят, — сказал О'Хара. В его голосе не было тревоги, только интерес. — Нет, я ее не убивал, мистер. Она просто ужасно раздражала, понимаете? Но не настолько. В субботу вечером? А-а, я был в баре у Чарли, на углу, примерно до половины десятого, а потом мы с несколькими парнями по-приятельски зарядили маленькую партию в покер. Я с ними пробыл где-то до двух ночи. Энни может сказать, когда я пришел, потому что я разбудил ее и похвастался, что выиграл девять долларов. Можете спросить парней…

Мендоса слегка удивился, доставая ручку и блокнот, что покер может так сильно и так надолго увлечь нескольких взрослых мужчин. Ну понятно, бридж, — за ним можно просидеть всю ночь. Хотя люди бывают разные. Он записал имена и поблагодарил О'Хару.

— Чтобы я кого-нибудь убил, — сказал О'Хара. Эта мысль его позабавила — и польстила. — Иногда у меня от нее в глазах темнело, вот и все.

— Он просто болтает, — сказала его жена упавшим голосом. — Как он мог убить, если он ни разу в жизни женщину пальцем не тронул, господин офицер, уж я-то знаю…

— Конечно, не тронул, — О'Хара подмигнул Мендосе. — А все детишки появились само собой, как говорят, путем самозарождения.

— Марти! Я совсем не об этом! Пожалуйста, господин офицер…

Мендоса, которому мистер О'Хара, в общем-то, понравился, сказал, что им не стоит беспокоиться, и вышел. Было тридцать пять минут пятого — мистер О'Хара оказался весьма разговорчивым. Он подумал, что нет особого смысла проверять алиби О'Хары, но порядок, конечно, есть порядок… Наша Маргарет определенно лезла не в свои дела — везде, где бы ни находилась… Он поехал обратно в управление и приказал сержанту Лейку послать людей проверить алиби, а заодно передал сержанту имена с адресами других подопечных Маргарет и попросил, чтобы кто-нибудь их навестил, так, на всякий случай, может, что-то еще всплывет — что она сказала либо сделала.

Он решил, что сегодня ему, пожалуй, делать больше нечего, и поехал домой. Лето было раннее и жаркое; ехать по забитым машинами улицам было сущее убийство. Когда он приехал, машины Элисон в гараже не оказалось. Все еще у архитекторов, подумал он, у нее проснулся инстинкт гнездования.

Он вошел в квартиру и с удовольствием ощутил прохладу от кондиционера. Три кошки — его милая Бает со своими детьми — вышли его встречать. Он немного повозился с ними. Квартира, где он так долго прожил один, без Элисон, выглядела непривычно пустой. Против обыкновения он решил выпить и пошел на кухню.

Сеньор опять открыл буфет над мойкой, и теперь в раковине под капающим краном, лежал пакет крупы, плитка шоколада и открытый пакет риса. Кот, унаследовавший от сиамского папаши любовь к возвышенным местам, сидел на холодильнике и пристально смотрел на Мендосу неподвижным, ничего не выражающим взглядом.

— Senor Malevolencia! — сказал Мендоса. — Почему ты не можешь себя вести, как твоя мать и сестры?

Сеньор с интересом посмотрел, как Мендоса наводит порядок, дождался, когда тот стал наливать водку, и легко спрыгнул ему на плечо. Стакан выпал и разбился вдребезги.

— Fuera — es el colmo [27]! Я тебя завтра утоплю!

Он отнес Сеньора и новый стакан с выпивкой обратно в гостиную и, пока кот задумчиво вылизывал свои лапы, думал о Маргарет. Когда он допил свою порцию, в замке щелкнул ключ и вошла Элисон.

— Ты сегодня рано! Прости, Луис, — я только съездила купить сигарет…

— Тайна счастливого брака: ты все еще можешь меня озадачить. За что ты извиняешься?

Элисон засмеялась и поставила сумку.

— Я очень старомодна. Когда муж приходит домой, обед должен быть почти готов, а жена в переднике и аппетитно пахнет. Пережиток, доставшийся мне от всех моих крестьянских предков. Я чувствую себя виноватой, если выходит иначе. — Она спихнула Сеньора и устроилась на коленях у мужа вместо него.

— Ты его обидела, и он в отместку придумает какую-нибудь дьявольскую шутку. И ты в самом деле аппетитно пахнешь — гвоздикой, очень мило. Ты видела архитекторов?

— Не напоминай мне! Они желают говорить лишь о том, где должны пройти трубы, где будут батареи, прямо как водопроводчики. И все толкуют, почему нельзя сделать в точности так, как я задумала. Да еще твердят, что испанский стиль больше не в моде. Хотя никакой другой для здешнего климата не годится. Да, Берта все-таки будет у нас работать, она меня так успокоила, Луис…

Он должным образом оценил и Мабель, и «немецкую овчарку».

— Хотя я полагаю, — проговорила она задумчиво, — что все это будет стоить ужасно дорого.

— Ладно, не переживай, у меня есть деньги.

— Я знаю, но… — прижавшись к нему теснее, Элисон немного помолчала. — Ты опять забыл про мыло. Я положила новый кусок… Наверное, что-то есть во всех этих разговорах о влиянии среды, в которой человек находится в детстве. Кажется, я никогда не привыкну к тому, что у меня есть деньги. Настоящие деньги. И ты тоже не привыкнешь. Глупые мелочные скряги. Ты так и будешь экономить кусок мыла до тех пор, пока обмылок уже невозможно будет удержать в руках.

Он рассмеялся:

— Это верно. Я отучился припрятывать недокурен-ные сигареты, а с мылом справиться не могу. Моя бабушка всегда сохраняла обмылки и складывала их в одно место. Нужные шесть или восемь центов не всегда имелись… а старик сидел на таких деньгах, если б мы только знали…

— Ничего, дорогой, она все же успела ими попользоваться.

Мендоса поцеловал жену, и они немного помолчали.