— …И еще я тебе такую сову покажу! Представляешь, прямо в камне вырезана и с первого взгляда совершенно не заметно…

Я остолбенела. Не могла вздохнуть. Светка толкнула Катю и спросила:

— Что это с ней?

— Не знаю, — пожала плечами Катя.

Я подошла к своей парте и села. Боялась, что разревусь при всех, и все будут спрашивать: «Что это с ней?»

Как я смогу им объяснить, что Катя обокрала меня, и у меня нет теперь моей тайны, моей совы!

На истории Анатолий Данилыч меня вызвал. Накануне я выучила историю, но сейчас не могла говорить. Не могла, и все.

— Садись, два, — сказал Анатолий.

Эта маленькая несправедливость сделала то, чего не смогла сделать большая обида. Я рухнула на парту и разрыдалась.

На ботанике седоусый Степан Васильевич положил на стол журнал и спросил:

— Почему она плачет?

— Она двойку по истории получила! — хором ответил класс.

— Из-за двойки так не плачут, — сказал старый учитель. — Тебя кто-то обидел?

Я замотала головой. Пусть все думают, что из-за двойки.

— Пойди домой, — сказал Степан Васильевич.

Я торопливо засунула в портфель учебники и выбежала из класса.

Не могла я идти домой. Но и в свои переулки мне не было пути. Я пошла на другие улицы и ходила по ним до сумерек. Но эти улицы были чужими.

И тут я вспомнила о полуподвальном окне за тюлевыми занавесками. Вот куда мне надо пойти! К Софье Ивановне!

Я бежала и думала: сегодня я постучусь в это окно! Войду сегодня в эту комнату! Мы обе одиноки — и я, и Софья Ивановна. Она меня не прогонит. Только бы она была дома! Только бы в окне горел свет!

Свет в окне горел. Я села на корточки и заглянула сквозь тюлевые занавески.

Впервые комната была вся освещена. Горела люстра с хрустальными подвесками. Стол был накрыт белой скатертью и на нем стояли три прибора. Три белые с голубой каймой тарелки, три бокала на длинных тонких ножках, три белые салфетки, засунутые в металлические кольца. В центре стояла бутылка вина.

Софья Ивановна сидела все в том же кресле. Сегодня на ней было узкое темно-вишневое платье с кружевным воротничком.

Страшное разочарование охватило меня. Софья Ивановна ждала гостей! У нее сегодня праздник!

Идти мне было некуда, и я продолжала сидеть на корточках и смотреть в окно.

Софья Ивановна встала и взглянула на часы, висящие на стене. Потом медленно открыла вино и налила во все три бокала. Подняла свой бокал и, обращаясь к пустым стульям, что-то сказала. Я ничего не понимала.

Она постояла минуту, опустив голову и улыбаясь, словно припоминая что-то. Потом чокнулась с бокалами, стоящими на столе, и выпила вино из своего.

Некоторое время она стояла прямо, очень стройная в своем узком темно-вишневом платье. И вдруг, словно сломавшись, упала в кресло и уронила голову на стол.

Я поднялась на ноги, потрясенная. Нет, я не постучалась в окно. Я медленно побрела со двора.

Ветер налетел, кинул в лицо снежную крупу, словно гнал, торопил — уходи! И я ушла. И больше не приходила. Стала как все. Исправила двойку по истории. Прочитала стихотворение на вечере самодеятельности. Меня даже выбрали звеньевой второго отряда.

Только не знаю, стало мне от этого лучше или хуже.

Сижу в глубоком кожаном кресле в Валиной комнате и рассматриваю альбом с открытками. Валя ходит по комнате из угла в угол и грызет карандаш.

— «Аня Эм., — сочиняет Валя, — это девочка лет двенадцати, с неправильными чертами лица и нескладной фигурой». Начинать нужно с внешности, правда?

— С чего хочешь, — говорю я.

— Или лучше так: «Аня Эм. — это девочка лет двенадцати, с нескладной фигурой и густыми вьющимися волосами». Надо подчеркнуть, что в твоей неказистой внешности есть все-таки что-то красивое, правда?

— Ну, подчеркни.

— А если просто: «Аня Эм. — девочка лет двенадцати с некрасивым лицом и красивыми волосами»?.. Нет, не звучит!

Вчера Валя отыскала меня на большой перемене и сказала, что им задали домашнее сочинение на тему «Моя лучшая подруга», и она решила писать про меня. Что скрывать, мне это польстило. Во-первых, я обрадовалась, что Валя считает меня своей лучшей подругой, а во-вторых, приятно, когда на виду у всех с тобой разговаривает девочка из седьмого, комсомолка и член совета отряда. Я только спросила, почему не про кого-нибудь из ее класса, с кем она дружит, например, про Надю Новикову? Валя объяснила: за сочинение будут ставить две отметки — одна пойдет в русский, а другая в литературу. Для Вали эта отметка по литературе будет решающей, и ей обязательно нужно получить пятерку.

Ну и при чем тут Надя? А при том, объяснила Валя, что Надя очень сложный, глубокий, душевно тонкий человек, и Валя боится, что не справится с ее образом. А со мной Валя выросла в одном дворе, всё про меня знает, и характер у меня легкий, в том смысле, что несложный.

Валя всегда говорит человеку в глаза то, что о нем думает. Она считает, что на правду нельзя обижаться.

— Вот! Нашла! Пожалуй, это удачнее всего: «Аня Эм. — это девочка лет двенадцати. Густые вьющиеся волосы служат украшением ее невыразительного лица и нескладной фигуры». Ничего, что я так пишу? Ведь это правда!

— Ничего, — разрешила я.

А что делать? На правду нельзя обижаться.

Валя присела к столу и стала записывать:

— «…нескладной фигуры». Так! Теперь про характер. Я сначала дам отрицательные черты, чтобы потом лучше оттенить положительные. Я буду перечислять, а ты, если я ошибусь, поправляй. Потому что, раз я пишу о конкретном человеке, надо, чтобы всё было точно. Значит, так… «Основной чертой характера Ани Эм. является очень слабая сила воли…» Нет, не так… Является отсутствие силы воли. Нет, тоже плохо. А! Просто: «Очень слабая воля».

Сама Валя тщательно вырабатывала у себя силу воли. Ее волновало, что будет, если начнется война, и она попадет в плен, и ее будут пытать: выдаст она или нет? Поэтому она заранее готовилась, приучала себя терпеть боль: щипала сама себя за руку так, что оставались синяки, колола себя иголкой. Или, например, она решила научиться писать левой рукой на тот случай, если в будущей войне ей ампутируют правую. И научилась.

— «Примером слабости воли у Ани Эм. является то, что она не в силах учить уроки, если перед ней лежит интересная книга. И еще: Аня готовит уроки только по тем предметам, которые она любит. Математику и физику она не готовит, а письменные задания списывает в классе. Это тоже говорит о слабости воли». Так. По-моему, пока всё верно.

Я уже давно не перелистывала страниц альбома, а рассматривала одну и ту же открытку: синий вечер, золотой месяц, белый снег. Мальчик и девочка в нарядных шапочках и шубках летят с горы на санках навстречу своему папе, у которого на плече елка, а в руке — две перевязанные лентой коробки. Хорошо им живется — никто про них сочинений не пишет.

Однажды меня прорабатывали на классном собрании за двойки и списывание. Тоже не очень-то приятно, но не сравнить с тем, как сейчас. Валя — она ведь подруга, она все про меня знает. Ничего не придумывает, всё правда.

— «Слабая воля порождает у Ани такие черты как трусость и лживость. Например, она скрывает от мамы двойки, стирая их в дневнике с помощью бритвочки».

И тут нечего возразить. Стираю. Чтобы лишний раз маму не огорчать. А потом ответить за все двойки сразу.

«Перед контрольными по математике Аня кладет под пятку монету». Как ты считаешь, это под каким пунктом должно идти? Трусость или лживость?

— Откуда я знаю.

— А! Суеверия! Напомни, какие у тебя еще суеверия?

— Никакие.

— Это не по-товарищески! — возмутилась Валя. — Ты что, не хочешь, чтобы у меня в четверти была пятерка по литературе?

— Хочу.

— Тогда скажи!

— Ну, пальцы скрещиваю, «горе» отдаю, за железное держусь, если кошка перебежит…

— Подожди, я не успеваю… Так, давай дальше.

— Всё.

— Честно всё?