— Я дотронулась до облака!

— Я тоже! Какое оно теплое! Саша! Чувствуешь, какое облако теплое?

— Чувствую! Оно меня пощекотало.

— Правда, хорошо лететь?

— Очень! Очень!

— Снижаемся! Саша, крепче держись!

Мы «опустились» у реки и плавно опустили Сашу на землю возле старой ивы, расщепленной грозой. Это было могучее, ветвистое дерево с громадной шапкой зелени. Ствол лежал на земле, а ветви поднимались над водой и сквозь их гущину песчаный берег, и речка, и даже небо над ней казались серебристо-зелеными. Наташа взобралась на ствол и стояла, балансируя и держась за ветки. Со своими густыми волосами цвета спелой ржи, серыми глазами, большим ртом на худеньком лице, длинными тонкими ногами в белых носочках и сандалиях, она казалась полупрозрачной в столбе солнечного света, который пробивался из-за узкого облака.

— Ты в царстве феи! — сказала она. — Еще нельзя снимать повязку! Я скажу, когда можно. Сейчас… Сейчас… Еще немножко… Можно!

Саша сорвал с глаз косынку.

— Видел? Видел? — закричали мы.

Он поднял на нас доверчивые глаза.

— Видел… Она зеленая, да?

— Да! — в восторге ответили мы. — Правильно! Зеленая! Вернее, зеленоватая, нежная такая, полупрозрачная!..

— Да… И у нее на платьице сидела стрекозка.

— Молодец! — сказала Наташа. — Значит, ты успел. Теперь ты станешь счастливым на всю жизнь. Главное, ты в это верь!

— Ладно, — сказал Саша.

— Я сегодня удеру с тихого часа, — шепнула мне Нина. — Ты постой в коридоре, последи, чтобы никто не заметил, ладно?

— А куда удерешь?

— На речку.

— Ой, а можно и я с тобой?

— Ну… — замялась Нина. — Давай лучше ты в другой раз… А то вдруг попадемся? Так хоть мне одной влетит…

— Что ты! — горячо возразила я. — Наоборот, вдвоем безопаснее!

— Ну, я не знаю… — согласилась Нина.

И вот мы лежим в палате — пять девочек из второго звена старшего отряда. Хорошо быть старшей. Не так донимают дисциплиной. Во время тихого часа вожатые не заглядывают в палату — все-таки нам уже по тринадцать. Инна читает, Валя разглядывает себя в зеркальце, Аня рисует карикатуру для стенгазеты. Нина лежит с закрытыми глазами, но веки ее вздрагивают. Я понимаю: она ждет, когда затихнут шаги пионервожатой в коридоре.

Под окном раздался тихий свист. Я выглянула, но никого не увидела. Наверно, птица. Нина встала с постели и сказала, ни к кому не обращаясь:

— Пойду, что ли, схожу в туалет.

И вышла из палаты.

С минуту я еще полежала — усыпляла бдительность подруг, потом сказала, не придумав ничего другого:

— Я, что ли, тоже в туалет, — и шмыгнула за дверь.

Нины в коридоре не было, значит, она уже вылезла из окна и ждет меня там, в кустарнике. Окно в конце коридора открыто. Через него до самой крыши проходит пожарная лестница. Я взобралась на подоконник, оттуда шагнула на ступеньку и быстро спустилась со второго этажа. Не страшно, не в первый раз. Оглянулась — никого. Лагерь затих на целых два часа. Я пересекла тропу и нырнула в густой кустарник.

— Нина! — шепотом окликнула я.

Никто не ответил. Я опять позвала. Молчание.

— Нина! — окликнула я почти громко.

И вдруг увидела ее пестрый красно-белый сарафан совсем близко, за елкой. Нина смотрела на меня из-за ствола и молчала. За спиной у нее стоял Сашка Тарасов.

— И ты удрал? — обрадованно спросила я Сашку. — Вот здорово! И мы тоже! Ты куда? На речку? И мы — на речку! Нина, примем его в компанию?

— Ладно, пошли, — ответила Нина.

И мы зашагали, сначала по пятнистой от солнца лесной тропинке, потом спустились с крутого откоса и пошли скошенным лугом. Идти босиком было колко, я подволакивала ноги, чтобы приминалась короткая, жесткая стерня. Солнце слепило, пахло свежескошенным сеном.

Я чувствовала себя ловкой и отважной — здорово нам удалось всех обмануть! Теперь поскорее — туда, где нам запрещалось купаться, где наша неширокая речка делала поворот и была шире и глубже, чем в других местах, почти сразу от берега — с головкой. Нас водили купаться на песчаную отмель, где в самом глубоком месте — по пояс.

— Давайте поскорее! — торопила я своих спутников. — Купаться очень хочется.

Но они почему-то еле тащились, и приходилось то и дело останавливаться, ждать их.

— Да ты иди, — сказала Нина. — Не жди нас.

— Нет уж, — ответила я. — Давайте уж вместе, а то не по-товарищески.

И остаток пути честно шла рядом с ними.

Вот, наконец, омут. Мы с Ниной скинули сарафаны, под которые у нас заранее были надеты купальники, и погрузились в чистую, прогретую солнцем, искрящуюся воду. Сашка прыгнул с разбега и поплыл саженками. Нина плавала по-собачьи. Сашка кружил вокруг нее и смеялся над ее стилем. Я плавала лучше Нины — на боку.

— Давайте наперегонки! — предложила я.

Но Нина устала. Она вылезла из воды и села на траву у берега. Сашка тоже вылез и сел рядом с ней.

— Правда, здорово? — радовалась я, растягиваясь возле них. — Давайте и завтра удерем?

— Можно… — как-то вяло согласился Сашка.

— Вообще, давайте каждый день сюда приходить! — с энтузиазмом предложила я. — Можно еще кого-нибудь с собой взять. Нет, правда! Чем больше народу, тем веселее!

— А спорим, — сказал Сашка, — слабо тебе переплыть на тот берег и обратно без передышки!

— Да? Слабо? — загорелась я и вскочила на ноги. — Смотри!

Я вошла в воду и поплыла. Я представляла за своей спиной одобрительный взгляд Сашки. Поэтому старалась плыть не только быстро, но и красиво: делала рукой изящное круговое движение, опускала ее в воду почти без брызг. У того берега, честно не касаясь дна, повернула и поплыла назад. Теперь солнце било мне в глаза, мешало смотреть. Но мне было приятно от мысли, что Сашка видит меня хорошо и любуется моим стилем.

— Ну что? — торжествующе закричала я, подплыв к этому берегу. — Вот и не слабо!

— А второй раз туда и обратно — спорим, не сможешь, — сказал Сашка.

— А вот смогу!

— Ну, попробуй!

Я поплыла снова. До того берега я еще сохраняла кое-как изящество стиля, но на обратном пути мне стало уже не до стиля, руки устали, в уши залилась вода. То и дело я опускала ноги, пытаясь нащупать дно, но дна все не было, а расстояние до берега как будто совсем не сокращалось. Поддерживала мысль, что с берега на меня смотрят Сашка и Нина и восхищаются тем, как я здорово плаваю.

Наконец, я коснулась вязкого, илистого дна и некоторое время стояла, тяжело дыша, не в силах произнести ни слова. Потом ухватилась за прибрежный кустик, с трудом выползла на берег и повернулась к Сашке:

— Вот и проспорил! — крикнула я, все еще задыхаясь, но ликуя от ощущения своей победы. — Видел, как я без передышки? Видел?

Сашка сидел спиной к реке, лицом к Нине. Водил травинкой по ее лицу и плечам. Он обернулся ко мне.

— Приплыла? — спросил он. — Ну, сплавай еще раз.

…До меня вдруг дошло. Господи, какая же я дура!

Торопливо натянула сарафан на мокрый купальник и побежала в сторону лагеря. Они меня не окликнули. Скошенная трава больно впивалась в босые ступни, но боль от унижения была в сто раз мучительнее.

…Тихий час еще не кончился. Почти не скрываясь, я поднялась по пожарной лестнице, спрыгнула с подоконника и вошла в свою палату. Валя и Инна спали. Аня на секунду подняла голову.

— Куда это вы с Нинкой подевались? А где Нинка?

Я ничего не ответила. Рухнула на постель и натянула на голову одеяло.

Когда с первой сменой приехал Женька Шифферс, девочки от младших до самых старших просто ошалели: такого красивого мальчика у нас в Плёскове за все годы еще никто не помнил. При том, что вообще красивых мальчишек было много — хотя бы Мишка Державин или Сашка Збруев, но они были свои, привычные, и к тому же из второго, среднего, отряда, а этого новенького определили в старший — ему было уже тринадцать лет.