Всадник засунул пергамент под кольчугу.

— Да, миледи. Никому, кроме Джерваса. Я все понял.

Мод втиснула ему в руку несколько монет, отошла назад и смотрела вслед до тех пор, пока он не скрылся в тумане.

Как она мучилась, раздумывая, посылать ли Стефану письмо! Сердце Мод разрывалось от боли из-за того, что приходится так внезапно покидать его, но ей следовало быть сейчас очень осторожной; нельзя бросать на себя ни малейшей тени подозрений. И все же она не могла заставить себя уехать от Стефана без объяснений. Ее неожиданный отъезд будет для него ударом, и подготовить его к этому нет никакой возможности. В письме же все можно разъяснить.

Она написала, что король внезапно приказал ей вернуться в Анжу, не поставив в известность совет, который он надеялся убедить в мудрости своего решения уже после ее отъезда. Мод подчеркивала, что у нее не было выбора, и отец требовал абсолютной секретности. Она умоляла кузена никогда не забывать ее последние слова.

Мод рассудила, что если это письмо прочтет кто-нибудь еще, она не будет скомпрометирована. А Стефан все поймет.

Убитая горем, с каменной тяжестью в груди, она позволила груму помочь ей сесть на лошадь.

— Подожди!

Мод подняла глаза и, пораженная, увидела, как всего в нескольких футах от нее из тумана выходит отец. Она не разглядела его раньше из-за мглы и навьюченных лошадей. «Давно ли он здесь?» — беспокойно подумала Мод, надеясь, что король не видел, как она говорила со всадником.

— Я не ожидала увидеть вас, сир, — сказала она. Ведь они уже попрощались прошлой ночью.

— Не сомневаюсь, — загадочно улыбнулся Генрих. — Но, к счастью, я здесь. Ехать верхом для тебя слишком рискованно. Анжу находится в шести днях езды отсюда. Лошадь может потерять подкову, что-нибудь напугает ее, — не приведи Господь, — произойдет несчастный случай. Все может быть. — Он помог Мод слезть с лошади и повел ее к паланкину. — Ты должна больше заботиться о ней, — напомнил он Олдит, которая, внезапно онемев, кивнула в знак согласия.

— Держи меня в курсе того… как пойдут дела, — сказал король дочери, осторожно подсаживая ее в паланкин.

Глубоко тронутая, Мод порывисто притянула его к себе и поцеловала в небритую щеку.

— Спасибо, отец, — прошептала она ему в ухо, удивляясь собственной смелости. Никогда в жизни она так не делала и, даже будучи ребенком, не называла его иначе, как «сир».

— Ну, ну, — грубовато сказал Генрих, — в таких неуместных проявлениях нет нужды. — Он отошел от паланкина. — Не беспокойся ни о чем, кроме восстановления отношений с мужем. От этого зависит будущее нашего государства. А я обо всем позабочусь здесь. Счастливого пути, Мод.

Король Генрих проводил глазами процессию, выехавшую со двора, и побрел назад к герцогскому дворцу. Он вышел в большой зал и, осторожно переступая через ряды спящих людей, нашел маршала, сидящего на соломенном тюфяке возле камина. Генрих ткнул в него носком черного сапога.

Маршал заворочался, взглянул в лицо короля и поспешно вскочил на ноги, протирая сонные глаза.

— Сир?

— Несколько минут назад во дворе был тяжеловооруженный всадник, высокий, крепкого сложения, темноволосый, одетый в одежду герцогских цветов. Найдите его и пришлите ко мне.

Маршал, в подчинении которого находились тяжеловооруженные всадники, поклонился и покинул зал, вскоре возвратившись с нужным человеком.

— Вы посылали за мной, сир?

— Как тебя зовут?

— Жан де Гиот, сир.

— Графиня Анжуйская что-нибудь передала тебе?

Мужчина побледнел.

— Да, сир. Свиток пергамента.

— Кому он предназначен?

Над верхней губой мужчины выступили капельки пота.

— Точно не знаю. Его нужно отдать оруженосцу графа Мортэйна, Джервасу, — произнес он, запинаясь.

— Где?

— В полдень на рыночной площади. Я лишь выполнял приказание графини Анжуйской, сир, — жалобно заскулил всадник.

— Безусловно. — Король поджал губы. — Тебе нечего бояться. — Он протянул руку.

Мужчина быстро выдернул из-под кольчуги свернутый пергамент и отдал его королю.

— Никому об этом не говори. Можешь возвращаться к своим обязанностям.

Когда всадник покинул зал, король окликнул маршала.

— Немедленно отошлите Жана де Гиота из Руана. Пусть несет боевую службу на римской границе. Пошлите его в гущу самых тяжелых сражений. И не позволяйте ему спешить с возвращением… если он вообще возвратится.

— Я понял, сир. — Маршал исчез.

Король посмотрел на шелестящий свиток и похлопал им по ладони. Потом начал было отламывать красную печать, но тут ему в голову пришла мысль получше. После минутного колебания Генрих подержал письмо над тлеющими угольками, швырнул пергамент в камин и проследил, чтобы он полностью исчез в ярко вспыхнувшем пламени.

В быстро рассеивающемся тумане небольшая процессия, состоящая из лошадей и паланкинов, выехала из городских ворот Руана и отправилась в долгое путешествие в Анжу. Мод не оглядывалась назад. Она с тревогой думала о человеке, который должен доставить Стефану ее письмо, пытаясь представить себе ощущение утраты, которое почувствует ее кузен, и уже разделяла его боль. Вздохнув, она откинулась на подушки, понимая, что сделала все, что могла. Заставив себя не думать о Стефане, Мод переключилась на дело первостепенной важности, которое ей предстояло, дело, от которого зависела ее жизнь: убедить холодного юношу-импотента в том, что она беременна его ребенком.

На краю Лион-ла-Форе, излюбленного охотничьего угодья герцогов Нормандских, Стефан помахал на прощание близнецам де Бомон и направился к Руану. Воздух был холодным, небо затянулось серым туманом, поднявшимся от пролива. Идеальный день для охоты! Сегодня рано утром, после долгого и изнурительного преследования он подстрелил красного оленя, на чьих рогах было по десять ответвлений. Охота была восхитительной. Стефан с удовлетворением подумал, что он вряд ли мог припомнить такую.

Когда он приближался к городу, колокола начали звонить к сексте. Уже полдень. Нужно поспешить, иначе он опоздает. Пришпорив лошадь, Стефан повернул налево перед железными воротами Руана и поехал вниз по узкой проселочной дороге, поросшей травой и окаймленной кустарником. Влажный ветер разносил сладкий запах цветущих яблонь, и через несколько минут Стефан очутился у маленького деревянного домика в конце огромного яблоневого сада.

За исключением нескольких слуг, трудившихся в другом конце сада, кругом было пусто. Спешившись, Стефан привязал лошадь к искривленной яблоне и вошел в дом. Большая комната была скромно обставлена грубо обтесанной мебелью из крепкого дуба. На столе стояли кувшин с напитком из меда и две деревянные чашки. Широкая дубовая кровать в спальне была покрыта простым красным шерстяным одеялом, выглядевшим весьма соблазнительно.

Уставший после утренних трудов, Стефан улегся на кровать, вытянув руки за головой, и улыбнулся про себя. Сейчас он услышит звук копыт, и Мод очутится в его объятиях. Господи, прошел целый месяц с тех пор, как они виделись наедине, за исключением лишь нескольких коротких минут позавчера. Стефан дрожал от нетерпения. Зевая, закрыв глаза, он так сладострастно размечтался о Мод, что пульсирующая боль от возбуждения внезапно стряхнула с него дремоту.

Иисусе, он настолько погрузился в свои мечты, что забыл о времени! Ведь Мод и Джервас сейчас появятся. Стефан встал и вышел из дому. Дорога была пуста, лишь поблизости стояла его привязанная лошадь. Озадаченный, Стефан сел на яблоневый пенек. Что же могло случиться? В голове замелькали всевозможные картины: с Мод произошел несчастный случай, она упала с лошади или же ее вызвал к себе отец… А может, кто-нибудь увидел ее на рыночной площади и ей пришлось уклониться от встречи с Джервасом. Все это было весьма маловероятным, но мысли Стефана все время кружились вокруг этих догадок, как собака, гоняющаяся за собственным хвостом. Он услышал, как звонят к ноне колокола главного кафедрального собора на Руанской площади. Прошло уже почти три часа с тех пор, как он приехал сюда. Теперь уже ясно: что-то случилось. Стефан начал подниматься на ноги, и в этот момент на дороге появился Джервас, галопом скачущий по направлению к дому. Один… Оруженосец выглядел мрачно, и кровь отхлынула от лица Стефана. Его охватило предчувствие беды.