— Ты говоришь так, словно устроен по-другому. Разве ты сам не нормандец? — с улыбкой спросила Мод.

— Отчасти, конечно, да. Но ведь я — сын своего отца, а граф Блуа совершенно не походил на нормандцев: мечтатель… Конечно, он был трусом, но… вместе с тем, это был очень мягкий, добрый человек, который хотел лишь прожить жизнь в безмятежном спокойствии. Я всегда стыдился его. — Стефан уставился невидящими глазами куда-то вдаль. — Да упокоит Господь душу этого несчастного, но он был абсолютно не приспособлен к той жизни, которую навязывала ему моя мать.

— Но ты не похож на него, Стефан. Как ты можешь сравнивать себя с ним?

— А откуда ты знаешь, какой я на самом деле? Откуда тебе знать, что таится в глубине моей души? — Голос Стефана звучал серьезнее обычного, зеленые глаза не отрывались от лица Мод. — Мудрец не доверяет обманчивой внешности.

— Но ведь ты открыл мне свое сердце, так же, как я открыла тебе свое. Мы можем доверять друг другу, — возразила Мод, озадаченная неожиданным поворотом разговора.

Стефан несколько секунд молчал, глядя на Мод так, словно видит ее в первый раз. Наконец лицо его прояснилось.

— Конечно, можем, — в привычно легкой манере произнес он. — Не обращай внимания на мои дурацкие слова. — Он наклонился и легко коснулся губами ее губ. — Ты знаешь, что о тебе говорят бароны? — начал он, внезапно сменив тему.

— Нет. Что же?

— Что ты стала более мягкой, женственной и покладистой. Они считают, что дикая лисица укрощена. — Пальцы Стефана скользнули по ее животу и зарылись в медных колечках волос, прикрывавших лоно.

— Дикая лисица? Укрощена? Мне кажется, что ты не настолько глуп, чтобы считать себя причиной этой перемены.

Стефан по-волчьи ухмыльнулся.

— Знаешь, эта мысль все же приходила мне в голову.

— Ты — спесивый павлин! Я не укрощена, и никто никогда не укротит меня. — Мод придержала его руку. — И не надейся, что сможешь повлиять на меня подобным образом.

— Мы-то с тобой понимаем, что смогу! — Стефан набросился на нее и принялся целовать с новой страстью, пока она не ослабла и не покорилась этому напору. — Признайся, что против меня ты беспомощна, как тростинка на ветру!

— Я не собираюсь ничего признавать. Милорд, вы ненасытны… — пробормотала она, прижавшись губами к его горячему рту, — как похотливый козел.

— Давай не будем проверять, кто из нас более ненасытный, — выдохнул Стефан, покрывая поцелуями ложбинку между грудей и лаская пальцами ее тело, как опытный трубадур ласкает свою виолу, отлично понимая, к какой струне надлежит прикоснуться, чтобы извлечь самый волнующий звук.

Губы его спустились вниз по ее животу, к теплому лону, и разожгли в ней такое пламя, что она изогнулась дугой в экстазе и, не в силах больше сопротивляться, отдалась нахлынувшему на нее чувству.

Когда Мод наконец открыла глаза, ей показалась, что она не в силах пошевелить ни единым мускулом. Ее переполняло наслаждение. Стефан потянулся и неохотно поднялся с постели, чтобы выглянуть наружу.

— Уже темнеет. Джервас может появиться в любой момент. Пора одеваться, — сказал он.

— Я так утомлена, что, боюсь, не смогу доехать верхом до Лондона, — пожаловалась Мод, глядя, как Стефан натягивает на себя штаны.

— В самом деле? Быть может, это лечится тем же способом, что и последствия ночной пирушки: лучшее средство от укуса собаки — приложить к ране клок ее шерсти. — Стефан медленно двинулся обратно к постели.

— Нет! — вскрикнула она, поспешно вскочив. — Хватит с меня твоих лекарств… по крайней мере, на сегодня. Ах, святая Мария, неужели ты никогда не насытишься?

— Тобой? Да это просто невозможно! — Стефан гордо выпрямился и с самодовольным видом начал расхаживать взад-вперед. — По правде сказать, мадам, признаюсь вам, что даже еще не приступал к делу. Это было просто вступление, чтобы разогреться. Если бы у нас было достаточно времени, я бы вам это доказал. — Стефан натянул на себя тунику, закрепил пояс и встал на одно колено, чтобы обуться.

Мод расхохоталась так, что по щекам покатились слезы.

— Ты и в самом деле чванливый павлин! Ты знаешь, что мы со вчерашнего дня, как разделись, так больше и не одевались? Я просто не узнаю тебя. — Мод обвела взглядом комнату, внезапно сообразив, что в ней нет лохани для купания. — Здесь есть лохань?

— Я не видел, — ответил Стефан. — Но вода согрелась. — Он указал на большой котел, стоявший на треножнике над огнем. — Такой подойдет?

Мод кивнула, вспомнив, что вчера она забыла о травах. Что ж, время еще есть. Котел был недостаточно велик, чтобы в него сесть, но можно было размешать травы в воде, а потом помыться. Это уже кое-что.

Снаружи послышался стук копыт. Стефан скорчил гримасу, подбежал к двери и высунул голову.

— Погоди минутку! — крикнул он, прикрыл дверь и подошел к Мод. — Это Джервас. — Он заключил ее в объятия. — Любимая моя, какое счастье ты мне подарила!

Мод обвила Стефана руками и покрыла его лицо нежными поцелуями.

— Радость моя, я не позволю тебе уйти!

Стефан засмеялся, осторожно высвободился из ее объятий и отыскал на полу свою накидку.

— Поторопись. Мы должны присоединиться к остальным на окраине леса, на лондонской дороге, и нам надо прибыть туда первыми, как будто мы приехали из Винчестера.

— Когда мы с тобой снова сможем побыть наедине? — спросила Мод, идя следом за ним к двери.

— Ах, мадам, неужели это вы называли меня ненасытным? Скоро, скоро, обещаю вам. Лучше я подожду снаружи, иначе мне опять придется выдержать неравный бой. — Смеясь, он выскользнул за дверь.

Мод высыпала в котел половину содержимого шкатулки с травами и, тихонько напевая, принялась мыться. Полностью примиренная с собой и со всем миром, она чувствовала себя счастливее, чем когда-либо за всю свою жизнь.

Нормандия, 1130 год.

В начале июля королевский двор переехал в Нормандию, и теперь, спустя три недели после возвращения из Винчестера, им почти не удавалось видеться наедине. Большую часть времени Стефан отсутствовал, занимаясь делами короля или присматривая за своим имением в Мортэйне. Поэтому его не оказалось рядом, когда Мод вдруг обнаружила, что у нее задерживаются месячные.

Вначале она подумала, что это обычная задержка, хотя и знала, что цикл у нее настолько же регулярен, как оповещение церковными колоколами восьми служб канонического обряда. Но когда прошло уже девять дней, Мод с ужасом поняла, что больше не может отрицать вероятность беременности.

— Что же мне делать? — спросила она Олдит однажды утром, когда они находились одни в ее комнате в руанском герцогском дворце. Мод боялась, что сейчас опять последуют упреки.

Но саксонская нянька спокойно поглядела на нее, словно наконец-то сбылись ее ожидания.

— Когда точно у тебя должны быть месячные? — спросила она.

— Восемь или девять дней назад.

— Значит, как я понимаю, — через две недели после твоего возвращения из Винчестера в середине июня. Ты пользовалась травами так, как я тебе говорила?

Мод задумалась на минуту.

— Более или менее. Там не было лохани для купания, и вначале я вообще забыла про травы… то есть воспользовалась ими позже… — Выговаривая эти слова, Мод почувствовала внезапную слабость от охватившего ее страха.

— Хорошо, давай предположим худшее и подумаем, как от этого избавиться. Говорят, что самое действенное — езда в трясущейся повозке… или можно прыгать по ступенькам вверх и вниз. Я слыхала, что хорошо действует дикий чабрец, а также желтый щавель или хрен. Как ты на это смотришь?

Мод подошла к оконному проему и глянула вниз во двор, где королева Аликс со своими фрейлинами наслаждалась утренним воздухом.

— Я… я не могу даже подумать о том, чтобы избавиться от ребенка, — ответила она, не поворачиваясь к Олдит.

— Естественно, это противоречит Священному Писанию, — заметила сама себе Олдит и резко добавила: — Но сейчас, смею сказать, уже, пожалуй, поздно думать об искуплении греха. Разве я не предупреждала тебя о том, что может произойти? Что посеяла, то и пожнешь. Однако сейчас все это очень некстати. У тебя нет другого выбора, кроме как избавиться от нежелательных последствий.