Мод молча последовала за Стефаном. Узы привязанности, соединяющей кузена с женой и ребенком, были очевидны. Мод не предполагала найти здесь такое тихое домашнее счастье, которого ей самой испытать не довелось, и почувствовала себя лишней. Она всегда понимала, что между нею и Стефаном ничего не может произойти, но теперь, увидев его в кругу семьи, окончательно утвердилась в этой мысли.

— Сейчас вы увидите самую очаровательную девочку на свете, — сказал Стефан, толкнув тяжелую дубовую дверь, ведущую в маленькую каменную комнатку, согретую несколькими жаровнями.

Крупная женщина в расстегнутом платье сидела на каменной скамье и кормила грудью крошечное дитя, завернутое в шерстяной платок. Увидев вошедших, она прикрыла грудь, поднялась и передала ребенка Стефану.

— Ваша дочь здорова, милорд, — гордо произнесла она.

Стефан взял девочку на руки и прижал ее к груди.

— Ну, разве не красавица?

— Да, действительно, красавица, — вежливо ответила Мод. По правде говоря, этот младенец ничем не отличался от всех других, которых ей доводилось видеть: красное, сморщенное существо с головкой, покрытой пушком, словно тельце новорожденного цыпленка.

Стефан что-то ворковал над дочерью, и Мод почувствовала, что не в силах смотреть на это. В сердце защемило, и она отвернулась. Стефан вернул ребенка кормилице, взял кузину за руку и поспешно вывел ее из детской.

— У вас очень милая дочка, Стефан, — тихо сказала Мод, понимая, что должна как можно скорее исчезнуть подальше от этого семейного гнездышка. — Я… я себя неважно чувствую… я очень устала от поездки. Как вы думаете, смогу ли я сегодня же вернуться в Вестминстер? — Она двинулась было вперед по коридору, но Стефан схватил ее за руку.

— Нет, это невозможно. Вы доберетесь туда только на рассвете, и потом, Матильда не поймет, почему вам понадобилось так поспешно уехать.

— Но я должна ехать, неужели вы не понимаете, — дрожащим голосом произнесла Мод, повернулась и быстрым шагом пошла через зал.

Стефан догнал ее, снова схватил за руку и притянул к себе.

— Если вы думаете, что мне легче, чем вам… — начал он.

Глаза их встретились, и никто не мог отвести взгляда.

Стефан медленно наклонил голову, отыскал губы принцессы и начал целовать ее с яростной жаждой, внезапно прорвавшейся наружу, несмотря на все его самообладание. Мод, вместо того чтобы оттолкнуть его, обнаружила, что не только покоряется его желанию, но и отвечает на поцелуи с не меньшей жадностью. Теплый, настойчивый рот Стефана заставил ее губы разжаться, и по всему телу прокатились волны жаркого пламени. Нетерпеливость, с которой Мод ответила на поцелуй, испугала ее саму и, казалось, удивила Стефана, превратив его страсть в бушующий костер. Он прижал ее податливое тело еще теснее к себе, впивая сладость ее губ и не в силах насытиться. Руки его скользнули ей под плащ и нащупали полные груди, но тут чей-то внезапный смех заставил их виновато отпрянуть друг от друга.

Тяжело дыша, с головой, кружащейся так, словно она выпила чересчур много вина, Мод стояла неподвижно, как будто приросла к каменному полу, и смотрела, как двое стражников сворачивают за угол, проходя мимо влюбленной парочки по пути на свой сторожевой пост.

— Добрый вечер, милорд, — сказали они, кланяясь Стефану.

Когда стражники ушли, Мод и Стефан снова взглянули друг на друга.

— Я позабочусь, чтобы на рассвете вас проводили домой, — хрипло произнес он.

Потрясенная до глубины души, Мод проследовала за Стефаном в комнату Матильды. Все ее тело было охвачено страстью. Она была совершенно не готова к тем ошеломляющим чувствам, которые пробудил в ней кузен. Ей казалось, будто она очутилась одна-одинешенька в бурном море, вдали от суши, в полной темноте. В ужасе Мод повторяла про себя, что никогда больше не должна терять контроль над собой.

Следующие три месяца пролетели быстро, заполненные всякого рода приятной деятельностью. Стефан довольно часто виделся с Мод, но, по молчаливому соглашению, они никогда не оставались наедине. Однако даже на людях Стефан боялся, что так или иначе выдаст себя невольным словом или жестом. И независимо от того, кто был рядом с ними, стоило им лишь обменяться взглядами, как весь мир переставал для них существовать. Стефана пугало, что сила, с которой их тянуло друг к другу, чересчур очевидна для окружающих.

Вечером накануне того дня, когда король должен был объявить имя наследника на пиршестве в канун Рождества, Стефан и Матильда раздевались перед сном в своей спальне. Тонкие белые свечи освещали кровать с балдахином, деревянную скамью, дубовый стол и скамеечку для молитв. Жаровня в серебряной чаше согревала комнату, изгоняя декабрьскую стужу, пытающуюся прокрасться в спальню сквозь трещины в массивных каменных стенах.

— Что сегодня так беспокоило твоего брата? — спросила Матильда, поднимая с кровати отороченное мехом красное покрывало. — За ужином он был необычно молчалив и суров. Я думала, что он должен радоваться завтрашней речи короля. А он сидел словно на поминках.

Дрожа от холода в льняном белье, Стефан приоткрыл тяжелую дубовую дверь, чтобы убедиться, что стражники стоят на местах.

— Не знаю, честное слово.

Он тоже заметил, что Анри чем-то встревожен, и тревога эта проскальзывала на его лице еще раньше, когда в сентябре они уезжали из Нормандии. Но Стефан не имел ни малейшего представления о том, что волновало брата.

Когда Анри прибыл в Лондон из Гластонбери, Стефан тоже думал, что тот будет рад предстоящему назначению наследника и визиту шотландского короля. Но Анри оставался замкнутым и мрачным, советовал брату умерить свои надежды и вел себя так странно, что это начало раздражать Стефана.

Матильда сняла льняную сорочку и несколько мгновений стояла обнаженной; от холода ее молочно-белая кожа покрылась пупырышками. Заметив, что Стефан разглядывает ее тонкое детское тело с узкими бедрами, маленькими грудями и округлыми ягодицами, она быстро забралась в кровать, подтянув покрывало до подбородка.

Стефан разделся и скользнул в постель рядом с женой.

Матильда зевнула.

— Подумать только, Стефан! Накануне Рождества Господня тебя объявят наследником престола! — Счастливая, она свернулась рядом с ним калачиком.

Стефан был слишком взволнован, чтобы заснуть, его одолевали беспорядочные мысли: поведение брата, предвкушение завтрашнего события и, как обычно, кузина Мод.

При одном воспоминании о ней плоть его напряглась, и он невольно потянулся к жене. Когда пальцы коснулись обнаженного плеча Матильды, та замерла и затаила дыхание; в свете свечи он заметил, как на ее лице мелькнуло отвращение. Со вздохом Стефан погладил жену по плечу, нагнулся к столику и задул свечу, а потом повернулся на спину. Матильда облегченно вздохнула.

— Спокойной ночи, дорогой, — с благодарностью прошептала она.

Стефан закрыл глаза, в мыслях возвращаясь к Мод. Как он ни пытался, но так и не смог запретить себе вспоминать о том поцелуе в коридоре замка. Тепло ее губ, гибкое тело под его руками снова возникли в памяти, словно аромат летних роз, который продолжает витать в воздухе и после того, как увянут цветы. Его любовь к ней была безнадежной, но, охваченный разгоревшимся желанием, он не мог забыть о ней.

Беспокойно ворочаясь с боку на бок, он сдался на милость своей буйной фантазии: Мод лежит обнаженная на меховом покрывале перед ярко пылающей жаровней; каштановые волосы ее рассыпались по нежной коже шеи и плеч. Серые глаза туманятся от желания, полные губы раскрываются в ответ на его поцелуй. Тени от мерцающих свечей падают на ее нагое тело; теплые руки тянутся навстречу возлюбленному…

Мод будет такой же, как тогда, в коридоре: страстной, отзывчивой, равной ему во всем; тело ее пронзит дрожь вожделения. И он будет обладать ею со всей безудержностью страсти.

Стефан почувствовал, что взмок от пота. Он вскочил с постели с бешено бьющимся сердцем и виновато взглянул на Матильду — жена ровно дышала и продолжала мирно спать. Он понимал, что даже если разбудит ее, чтобы облегчить свои страдания, облегчение будет лишь временным: ведь она не могла понять и разделить бьющуюся в нем страсть.