Четверо стражников, Брайан и двое сыновей Роберта покинули темницу. Дверь за ними громко захлопнулась, и в замке заскрежетал ключ. Раздались звуки удаляющихся по коридору шагов и покашливание стражника, занявшего свой пост у темницы.

Стефан никогда в жизни не был так одинок. Впервые с тех пор, как он покинул Блуа, ему казалось, что у него нет будущего. Что его ждет? Его собираются убить? И потому посадили в это гиблое место? Мод никогда не отдала бы подобного приказа, но, может, это сделали другие без ее ведома? Маловероятно, но кто знает? Возможно, его будут прятать здесь до конца жизни? Внезапно Стефан вспомнил, как его дядя, король Генрих, двадцать восемь лет держал своего старшего брата Роберта, герцога Нормандского, заключенным в уэльской крепости.

Стефана затрясло, как в лихорадке. Двадцать восемь лет! Боже милосердный! Мысль об этом была невыносимой. Лучше умереть! Стефан засунул в рот кулаки, чтобы удержаться от крика и не опозориться перед стражником, стоявшим за дверью. Перекрестившись, он упал на колени и стал молиться.

В конце концов Стефан потерял ощущение времени. Он не знал, сколько дней прошло с тех пор, как его посадили в подземелье, и с трудом мог вспомнить, на что похожа нормальная жизнь. Весь его мир заключался в пространстве между стенами темницы и времени, когда ему приносили пищу. Определить, день ли это или ночь, можно было лишь по полоске света в щели стены. Видел он только стражников, которые часто менялись, чтобы, как предполагал Стефан, он не смог завязать с кем-нибудь из них более тесные отношения. Иногда, когда он ел, стражники вступали с ним в короткий разговор, но по большей части низвергнутый король Англии пребывал в полном одиночестве.

Лицо его покрылось колючей щетиной, все тело ныло, коленные суставы дьявольски болели, будто кости пропитались сыростью. Одежда его стала грязной и начала дурно пахнуть, а на теле не осталось места, которое не чесалось бы от укусов вшей и клопов. Временами ему казалось, что он продал бы душу за горячую ванну.

Однажды ночью, проснувшись от громкого шума, Стефан сел, ожидая, что сейчас увидит глаза огромной крысы, в темноте забравшейся в его камеру. Дверь открылась, и вместо стражника Стефан с удивлением увидел Филиппа с зажженным факелом в одной руке и кувшином в другой.

— Сир, у вас все в порядке? Вас хорошо кормят? Здесь так холодно, у вас есть чем укрываться?

Звук взволнованного голоса Филиппа был слаще песен трубадура.

— Все в порядке, насколько это возможно, Филипп, — сказал Стефан. — Еды достаточно, но еще одно одеяло пришлось бы очень кстати; и еще я очень скучаю по моим тренировкам. Сменить одежду также не помешало бы. — Он вгляделся в темноту коридора. — Где стражник?

— Я подкупил его, чтобы он позволил мне несколько минут побыть с вами наедине. Он знает, что я не принес с собой ни зубила, ни молотка, чтобы разбить цепи и освободить вас.

Филипп вставил факел в железную скобу, прикрепленную к стене, опустился на колени на солому и протянул Стефану кувшин.

— Здесь немного вина, сир, больше я ничего не рискнул принести.

Стефан, весьма тронутый, улыбнулся.

— Ты смелый парень, Филипп, раз не побоялся прийти ко мне. Если это раскроется, ты будешь примерно наказан.

Он взял кувшин обеими руками и стал жадно пить. Вино было низкого сорта, горчило на языке, но ничто в жизни не казалось Стефану таким сладким.

— Как долго я здесь пробыл?

— Пять дней, сир. Я пришел бы раньше, но милорд Уоллингфорд все время находился в замке, усиливая охрану и укрепляя подступы к нему. Он уехал только позавчера.

— Клянусь Рождеством Христовым, кажется, будто прошла целая жизнь. — «Только пять дней, — подумал Стефан, — пять жалких дней, а я уже не знаю, как вынести еще хотя бы час».

— Это преступление — то, что они с вами сделали, сир, — прошептал Филипп, и голос его задрожал от негодования. — Ваше унижение для меня невыносимо. Я никогда не прощу ни отца, ни тетку — и никогда не признаю ее королевой.

Стефан не мог сдержать удовлетворения. Без малейших усилий он склонил сына Роберта на свою сторону. Это была подходящая месть за то, как низко с ним обошлись.

Он взъерошил волосы Филиппа.

— Я никогда не забуду твою доброту, и, когда освобожусь, найду, чем тебя отблагодарить. Ну, рассказывай новости.

Филипп уселся на солому.

— Перед самой коронацией лондонская чернь напала на Вестминстерский дворец, разграбила его, и миледи едва спаслась.

— Иисусе! — пробормотал Стефан, перекрестившись. — Разграбили Вестминстер! Верится с трудом.

— Когда миледи умчалась в Оксфорд, ваша королева въехала в Лондон. Она возглавляла армию, и рядом с ней был Эвстейк. К ней присоединились лорды Мулэн и Лестер, Вильгельм из Ипра, а также другие, которые бросили вас при Линкольне.

— Слава Богу. Продолжай.

— В ваше дело вдохнули новую жизнь. Вы находитесь здесь потому, сир, что не исключена угроза восстания и попытки спасти вас.

— Клянусь Рождеством Господним, — пробормотал Стефан, — я чувствовал, что произойдет нечто подобное. — Он был так возбужден, что сбросил одеяло и стоял, раскачивая кувшин в руках. — Итак, Матильда и Эвстейк в безопасности и вернулись в Лондон. — Стефан закрыл глаза, молча вознося благодарственную молитву. — А мой брат?

Филипп также поднялся.

— Он бросил миледи незадолго до того, как дворец был разгромлен. Брайан считает, что, возможно, без епископа тут не обошлось. Мой отец поехал в Винчестер уговаривать его вернуться.

Стефан, зная Анри, подумал, что тот вполне мог быть вовлечен во все это, и почувствовал, как с сердца свалилась огромная тяжесть. Теперь появилась возможность еще раз обрести надежду.

Его брат имел самый проницательный ум в королевстве; и если есть хоть какой-нибудь способ освободить Стефана, Анри найдет его. На глаза узника набежали слезы. Если он выберется из этой скверной тюрьмы, поклялся себе Стефан, то никогда больше не обидит брата, а также церковь.

Раздалось покашливание, Стефан поднял глаза и увидел в дверном проеме обеспокоенного стражника.

— Ну, господин Филипп, время вышло. Сейчас в любой момент начнется смена охраны. Поспешите.

— Спасибо тебе, Филипп, — сказал Стефан, допивая остатки вина. На восторженном юном лице мальчика мерцали отблески факела.

— Я прослежу, если смогу, чтобы вам, по крайней мере, дали еще одно одеяло. — Филипп вытащил из скобы факел, забрал из рук Стефана кувшин и покинул камеру.

Когда дверь закрылась и ключ в замке повернулся, Стефан упал на колени и стал молиться. Новости явились, как чудо: его трон до сих пор свободен, Матильда с триумфом вернулась в Лондон, брат опять стал его союзником — или можно надеяться на это.

Если Бог предоставит ему еще один шанс, он никогда больше не позволит зависти, враждебности, гневу и особенно любви — слепой безрассудной любви — замутить его разум или заставить действовать против главных интересов. «Ну, гляди, дорогая кузина, — подумал он. — Если небеса даруют мне шанс, я не позволю тебе ускользнуть».

Винчестер, 1141 год.

В августе Роберт вернулся из Винчестера в Оксфорд и сообщил, что Анри уклоняется от ответа по поводу его будущих планов и пока не принимает решения присоединиться к ним.

— Мы поможем ему решиться, — заявила Мод.

Верная прежним словам, она собрала армию и, невзирая на протесты своих советников, отправилась в Винчестер, решив убедить епископа Анри вернуться в ее лагерь. Когда Мод прибыла, кузена во дворце Уолфси не было, но ее с войском впустили в город без всяких инцидентов. Анри вскоре вернулся, однако, уклоняясь от встречи, придумывал один предлог за другим.

И тогда войска Матильды, намного превосходящие численностью армию Мод, глухой ночью, без предупреждения, подошли и окружили город. Мод поняла, что она получила ответ епископа: Анри отказался от ее дела.

Спустя шесть недель Мод стояла на зубчатой стене Винчестерского замка, построенного из камня и дерева, и с ненавистью глядела на королевское знамя, которое развевалось над дворцом епископа, находящегося недалеко от городских стен. «Символ явного вызова, — подумала она с горечью, — открыто заявляющий, что кузен Анри опять стал приверженцем Стефана».