Алешино лицо озарилось счастливой улыбкой. Он повернулся к ней... и задумчиво приподнял брови.

— Пожалуй... теперь мне надо подумать... Ты упряма и своенравна, и ты слишком хороша собой... Стоит ли рисковать?

Что?! Она просит его жениться, а он отказывается?! Это не галлюцинация?!

В одно мгновение смирный теленок превратился в разъяренного быка. Ведь спокойствие и долготерпение Тельцов весьма обманчиво. Они долго будут смотреть на обидчика сквозь пальцы, прощать и даже искать ему оправдание, но однажды кроткому терпению наступает предел. И тогда горе тому, кто попадется на его пути. Тогда уже ничто не может его удержать.

Алексей едва.успел перехватить занесенную для удара руку Алены, как на него посыпался шквал мелких, но весьма болезненных тычков, которые производили такие мягкие с виду, но такие крепкие на ощупь ручки.

— Стой! Прекрати! Я пошутил!

Хороши шуточки! За них я тебе еще добавлю!

Но все-таки «разъяренный бык» при всей своей внутренней ярости был таким нежным и женственным, таким слабым полом... И конечно, сильному мужчине удалось нейтрализовать нападение, хотя и не без некоторых усилий. А для того чтобы кулачки наконец разжались, пришлось применить одну неотразимую, самую действенную тактику — горячий поцелуй.

— Я согласен... — шепнул Алеша и зажмурился в ожидании новой серии ударов.

Но Алена обмякла в его руках, скользнула пальчиками по его шее, шевельнула припухшими от поцелуя губами и выдохнула в ответ:

— И я...

Алеша оторвался от ее губ и засмеялся:

— У нас с тобой двойное соглашение...

Почему же? Возвращайтесь! Спешите! Неситесь со всех ног! Ведь они живы не только в вашей памяти, но и вашей памятью...

И если вы не будете возвращаться, то как же быть тем, кто остался там и ждет вас?

И все-таки как страшно через много лет увидеть вновь те места, где прошло твое детство...

И хотя Алексей Никитин не отличался неблагодарностью и не забывал перечислять на счет Озерковского детского дома ровно десятую часть всех своих заработков (отец Олег называл это «благостной десятиной»), не был он здесь уже много лет. Все недосуг. Работа.

Но теперь рядом с ним сидела Алена. И именно ей должен был он показать те места, откуда он родом. И неважно, что неведомая мамаша родила мальчика неизвестно где — вырос, осознал себя он именно здесь, в Озерках, и именно их он считал своей родиной. А детский дом — своим домом.

И к кому же, как не к родителям в отчий дом, привозят ту, с кем собираются связать свою жизнь?

И чем не отец Алеше постаревший Никита Степанович! Ведь если бы не он, то пропал бы подкидыш, так и сгинул среди капустных листьев.

Вот и знакомая дорога, ведущая через поселок к озеру, еще поворот, и можно будет увидеть стоящий чуть в отдалении, на холме, дом его детства...

Алеша волновался. Искоса поглядывал на молчащую Алену. Как-то ей покажутся дорогие его сердцу места? Не слишком ли убогими для молодой княжны, «отроковицы из роду царска»?

Алена пристально смотрела в окно, но по ее лицу ничего невозможно было понять.

Алексей же с тихой радостью отмечал все изменения, происшедшие в Озерках с тех пор, как он, словно оперившийся птенец, выпорхнул из общего большого гнезда.

Ветхая деревенская церквушка обновилась, стены сияли свежей краской, а над куполом золотился крест. Маленький домик отца Олега за церковной оградой словно стал еще меньше, но зато был аккуратно побелен.

Так странно было то, что по казавшейся в детстве необыкновенно длинной центральной улице поселка «мерседес» пронесся в одно мгновение. И дорога к озеру через необъятный луг оказалась такой до обидного короткой. А ведь маленький Алеша когда-то так долго ковылял по ней вслед за утиным выводком...

Словно по заказу, день выдался солнечным, и вода в озере ярко голубела, а в воздухе была та неповторимая осенняя прозрачность, словно наполненная тихим звоном, от которой небо кажется еще выше, а звуки разносятся далеко-далеко...

Увидев озеро, Алена невольно приподнялась и с немым изумлением уставилась на открывшийся ей вид. Что-то очень знакомое было в плавных контурах берега, в приникших к воде кустах, в поникшей, пожелтевшей траве...

Господи! Да это в точности напоминает ее пейзажик с венецианской выставки! И хотя писала его Алена совершенно в другом месте и сейчас была не весна, а осень, все равно поражало удивительное сходство. Не хватало только выводка утят с важной серой уткой во главе...

Она взволнованно повернулась к Алеше, и он ответил ей одними глазами: «Я понял, что ты догадалась...»

Мальчишки и девчонки высыпали на улицу, увидев подъезжающий «мерседес». Шумной галдящей толпой они обступили его, возбужденно обмениваясь мнениями:

— Ух ты! Класс!

— У него двигатель знаешь какой мощный! По двести километров в час делает!

— Дяденька, а это шестисотый? Нет? Но все равно вещь...

— Это еще что такое?! Кто позволил во двор въезжать? Здесь дети играют. Здесь тебе не автобан! — раздался дребезжащий, но от этого не менее грозный старческий голос.

— Атас! Степаныч! — бросились врассыпную ребятишки.

А самый бойкий обернулся и с сожалением предостерег Алексея:

— Ну, дяденька, вам щас влетит!

Но дяденька, похоже, ни капли не испугался старого сторожа. Он заулыбался, вышел из машины и распахнул дверцу, помогая выбраться пухленькой беленькой девушке.

Ребята застыли поодаль, с любопытством наблюдая, чем закончится стычка Степаныча и владельца шикарной машины.

Никита Степанович словно стал меньше ростом за эти годы, но в остальном совсем не изменился, словно законсервировался. В одной руке у него по-прежнему была зажата недокуренная беломорина, а другой старик опирался на палку с резным деревянным набалдашником. И этой палкой он грозно замахнулся на нахального водителя, посмевшего вкатить на своем автомобиле на вверенную его попечительству территорию.

— Ну-ка, катись, откуда явился! Нахалюга!

Но его замах остановился на половине, потому что высокий худощавый мужчина с неместным загаром и ослепительной улыбкой вдруг сграбастал старика в охапку и приподнял его над землей.

— Никита Степанович! Не признал? Разве я так вырос? Или ты каждый день находишь детей в капусте?

— Алешка! — охнул старик. — Человек Божий... Как раз семнадцать лет прошло...

— Пятнадцать, — поправил Алеша.

Старик посуровел:

— Ну, тогда, выходит, ты раньше времени объявился.

— Не кори, Степаныч, — виновато проговорил Алексей. — Ведь знаешь, я из моря редко выбираюсь.

— Ну да, ищи тебя, свищи... Только по переводам и знаем, что жив-здоров. И помнишь, значит...

Никита Степанович смахнул слезу, скатившуюся по морщинистой щеке. Что-то к старости он стал сентиментальным...

— Да как же тебя забудешь! — улыбнулся Алеша, опустив наконец старика на твердую почву.

Тот тут же цепким прищуренным взором оглядел стоящую рядом с Алешей Алену.

— А ты тоже наша? Ну-ка напомни... Не Катя Беленькая? Ты, Лешенька, ее вроде все опекал...

— Это моя, — обхватил Алену за плечи Алеша.

А она незаметно ткнула его локтем в бок и угрожающе прошипела:

— А насчет Кати мы потом поговорим...

— Невеста, что ли? Или, может, уж и жена?

Никита Степанович полез в карман, достал треснувший очечник и водрузил на нос огромные очки с выпуклыми стеклами, беззастенчиво и придирчиво разглядывая Алену в упор.

— Невеста, — улыбнулся Алеша.

— На смотрины, значит, привез, — уточнил старик.

— Ну как же без тебя, Степаныч, такое решение принимать, — преувеличенно серьезно ответил Алеша. — Вот если ты одобришь, то возьму отроковицу в жены...

— А ежели нет? — хитро прищурился старик. — Другую подыскивать станешь?