— Так свяжетесь с ним?
— Только вернется дружок мой не раньше июля. Бабка у него померла в Твери, поехал хоронить и до сорока дней там останется. Подождешь?
— Ну конечно. Другого-то все равно не найти, хоть всероссийский розыск объяви.
Глава 7
СЛЕДЫ ТЕРЯЮТСЯ
— А может, хотите наше собрание посмотреть? Есть письма Вяземского из Варшавы, из Баден-Бадена...
— Нет, благодарю.
— А из Венеции?
— Из Венеции? — задумчиво повторил Алексей.
— Там и наброски неоконченных стихов! — обрадовалась смотрительница Остафьевского музея-архива, по-своему истолковав его замешательство. — У нас собрана подлинная сокровищница, нигде больше такого не найдете!
— Спасибо, верю. Только у меня совсем другие задачи.
Загородная усадьба Вяземских... Какое счастье, что ее не передали в революцию под пролетарский жилой фонд, а сохранили в неприкосновенности! Охраняется государством как памятник культуры...
Но Алексей Никитин интересовался не памятниками, а живым человеком.
Родным человеком. Самым лучшим на свете.
— Значит, вы совсем ничего не знаете о потомках Петра Андреевича?
— Извините, — обескураженно развела руками смотрительница музея. — Вот если бы о предках или родственниках-современниках — тут у нас материалов целые кучи. О Карамзине, к примеру.
— О каком Карамзине?
— Ну-у! — смотрительница-архивариус поглядела на посетителя как на отпетого двоечника. — О Николае Михалыче, разумеется.
— Великом историке и авторе «Бедной Лизы»?
Смотрительница музея смягчилась:
— А я уж сочла вас совсем неучем, простите.
— Разве Карамзин — тоже родственник Вяземского?
— А как же! Не кровный, правда, но он был обвенчан со старшей сестрою нашего Петра Андреича! — гордо объявила хранительница усадьбы, словно она сама была отпрыском знаменитой фамилии.
— Погодите! — Алексей заинтересовался. Искомых сведений все равно ему здесь, видно, не получить, зато он как бы знакомится с родственниками своей любимой. — Сестра Вяземского и жена Карамзина — это одно лицо?
— Еще какое лицо! Исключительная женщина! Можно сказать, на всю нашу культуру оказала влияние.
— Екатерина Карамзина! — воскликнул Никитин. — Первая юношеская любовь Пушкина!
Мир тесен. Но почему-то в этой тесноте так сложно найти одного-единственного человечка, который тебе нужен...
— Без Екатерины Андреевны, может, и Александр Сергеич не состоялся бы! — максималистски-запальчиво, как об очень личном и наболевшем, воскликнула архивистка. — Есть все основания считать, что он и позже, до самой дуэли, посвящал ей стихи. Все-все те, у которых нет другого посвящения. Да, все!
«Жаль, что я не поэт, — посетовал Алексей. — Тоже прославил бы, воспел бы женщину из этой семьи. Только, в отличие от Пушкина, я б не увлекался другими мадемуазелями и мадамами, не давал бы повода для такого длинного донжуанского списка. А уж если суждено погибнуть — то из-за Аленушки, а не из-за какой-то Натали Гончаровой. Зато Карамзин, мудрец, сделал верный выбор — раз и навсегда».
— Значит, вы не знаете, у кого все же можно узнать о ныне живущих потомках поэта?
— К сожалению, нет. Может, никого из них и не осталось... Был один замечательный исследователь, профессор Северьянов. Вот знаток! У него можно было справиться абсолютно обо всем, вплоть до конструкции дымоходов в доме Вяземских: благодаря ему наши печи до сих пор топятся. К несчастью, профессор скончался несколько лет назад.
Если бы Алексей знал, что речь идет об Аленином деде! Но ему это и в голову не пришло. А смотрительница никогда не слыхала о том, на ком женился профессор. А Северьянов о своей великой любви попусту не распространялся, так как считал, что его личная жизнь не для посторонних ушей.
И вообще не для ушей. Для сердца.
— А последние представители рода, о которых мы слышали, были репрессированы в сталинские времена, и дальше их следы, увы, затерялись. Внук поэта и совсем юная правнучка. Сначала их уплотнили, потом совсем выселили из фамильного особняка, а потом... Ну, вы знаете, как это происходило. Дворяне, голубая кровь, враги народа...
Говорят, мир тесен, но и в нем можно разминуться, даже если идешь друг за дружкой, след в след...
...«Будет, чему быть» — так писал мудрый Николай Михайлович Карамзин, зять Вяземского и, значит, Аленин родственник. А уж он-то на своем веку изучил великое множество разных событий, больших и малых, и, как никто другой, разбирался в их причинах и следствиях.
А вот ведь все равно уповал лишь на Волю Божью. Будет, чему быть.
А чему быть — того не миновать. Но и не бывать тому, что не суждено или несвоевременно.
Значит, не судьба была Алексею сейчас выйти на след своей любимой, хотя находился он на волосок от разгадки.
Он-то, наивный, думал, что через Остафьево, усадьбу Вяземских, — самый короткий путь к Алене, а оказалось, что это путь в никуда.
О том, что существует еще и банальный адресный стол, он даже вспомнил не сразу. Алена казалась ему настолько необычной, не похожей на всех окружающих, что просто в голову не приходило, что можно искать ее имя среди длинных алфавитных перечней обыкновенных смертных.
А когда вспомнил, хлопнул себя по лбу и отругал за дурь и упущенное время. Ведь что может быть проще, чем поднять трубку и набрать номер справочной службы!
Девушка на проводе попалась сердобольная и не стала попрекать Алексея тем, что он не знает даже отчества разыскиваемого лица.
— Не Андреевна случайно? — спросила она.
— Может быть.
— Ну, короче, выбора у вас нет. Тут значится только одна Алена Вяземская, и она — Андреевна.
— Одна! Конечно, одна! — обрадовался он. — Второй такой быть не может!
— Записывайте...
— Алена Вяземская? — молоденький участковый смерил Алексея взглядом. — Конечно, знаю! Как же ее не знать. Такая женщина!
Алексею бы обрадоваться, а у него сжалось сердце от ревности. Этот молоденький мальчишка выглядел так лихо!
Не может быть, чтобы он, явно тут новенький, уже перезнакомился со всеми жильцами своего участка. Да у него еще не выветрился фабричный запах из недавно выданной милицейской формы! А вот Алену вспомнил без заминки. Может, у них что-то было? Или намечается? «Такая женщина!» Ну да. Именно такая! С целой строчкой восклицательных знаков!!!
— Простите, гражданин, — участкового так и распирало юношеское любопытство. — А вы что, тоже пострадавший?
— В каком смысле?
— В смысле — жертва.
«Она что, слывет тут женщиной-вамп и любого пришедшего к ней мужчину люди считают непременно жертвой ее чар и вероломства?»
Милиционер сгорал от нетерпения:
— Вас она тоже раздраконила? Да не бойтесь, дело не открывали, она отказалась писать заявление.
— Не понимаю, чего мне бояться, — сухо отрезал Алексей.
А сам боялся, еще как боялся встречи с Аленой, тем более после этой загадочной преамбулы.
— Не боитесь? Ну, тогда четвертая квартира — это вон там, слева. Вы бы все-таки с ней поосторожнее...
Алена Андреевна отдыхала. Она только что вернулась из отделения милиции, где добрых полдня провела в выяснениях.
Сегодня утром она впервые в жизни пожинала плоды своей доверчивости и беспечности: к ней в квартиру проникли грабители. Прознали, видно, что живет тут тихая одинокая старушка — божий одуванчик, владеющая кое-каким антиквариатом.
И эта сухонькая седенькая старушка оказалась еще глуповатой и неосторожной — ни сложных замков с секретами, ни сигнализации на дверях обнаружено не было.
Ну и выждали момент, когда «одуванчик» отправится с плетеной корзинкой на Рижский рынок.
Легко поддев язычок простого английского замка первой попавшейся отмычкой, грабители слишком торопиться не стали. Захотелось им посидеть на вольтеровских креслах с необычными прямыми спинками да попить вкусненькой домашней настоечки из чайных стаканов в серебряных подстаканниках.
